— Исход... — выдохнул тихо, как нежный вечерний бриз, Приходских.
У Владислава сдали нервы. Он порывисто схватил Белоспицына за рукав и силой поволок его вперед. По дороге бросил Диверу:
— Не стоим! Идем!
Дивер кивнул, казалось — с облегчением, уступая Сергееву место лидера. Несмотря на холодную погоду, на лбу Севрюка выступил крупный пот.
— Идем спокойно, ни на что не реагируем, — добавил Влад, — не стреляем по пустякам.
И они шли. Туман бормотал им смутные сказания, притчи и легенды. Невидимое море вздыхало и шумело, Белоспицын напряженно прислушивался к слышимым ему одному голосам и иногда что-то бормотал в ответ. Владиславу и самому временами казалось, что он слышит неясные, но вместе с тем такие знакомые голоса, задающие бесконечные, требующие ответа вопросы.
Он, кажется, даже пару раз что-то ответил им — то, что было ему по силам, и даже попытался развить свой ответ дальше, но тут из тумана вынырнул серый остов непонятного здания, и это вернуло Сергеева к реальности.
Их путешествие закончилось как раз тогда, когда начало приобретать явственный привкус кошмара.
Не успели они миновать дом, как туман начал рассеиваться, а вместе с дымом уносилось и назойливое невнятное бормотание. Зеленоватые клубы съеживались, уплывали прочь, назад, откуда появились, в мировое гнездо всех туманов на свете.
Зрелище, которое они открывали глазу беглецов, было одновременно радующим глаз и вгоняющим в отчаяние. Свежий ветер дул им в лица, нес с собой мокрую водяную взвесь, похожую на брызги штормящего моря, и улетал дальше по улицам.
Эпическое здание с колоннадой, возникшее впереди, не было ни греческим Парфеноном, ни сказочным дворцом из страны магов и чудовищ.
Это были здания суда и милицейский участок родного города Влада Сергеева. И стояли они вовсе не на окраине, напротив скоростного шоссе Москва-Ярославль, а там, где им и полагалось — друг напротив друга на разных краях Арены, Центральной площади города.
Дома были на месте. Следовательно, не на месте были сами беглецы.
— Что за... — выдохнул идущий позади Степан. — Это же...
— Куда мы шли?! — резко спросил Дивер, обычная уверенность вернулась к нему, несмотря на то что ситуация с пугающей скоростью сдвигалась в сторону станции «Безумие».
— К шоссе, на северо-запад от площади, — сказал Влад, — другое дело, что в тумане мы могли заплутать и ходить кругами. Но даже тогда...
— Что тогда?
— Просто не успели бы дойти до Арены. Сколько мы шли? Двадцать минут, тридцать, час?
— Это все туман! — мрачно сказал Дивер. — Он нас задурил. В нем был какой-то наркотик, все ведь чувствовали запах, да?
При упоминании тумана Сергеев резко обернулся, но увидел только уходящую вдаль Центральную улицу. Проспект был широк и почти не изгибался, так что можно было разглядеть горбик Старого моста над Мелочевкой. Загадка на загадке, ведь уходили они вверх по Школьной, с каждым шагом удаляясь от городского центра. Влад представил размеры круга, который они должны были сделать, и содрогнулся. Даже при хорошем пешем ходе на это ушло бы часа три-четыре. Город все-таки был не маленький.
— Что происходит! — почти вскрикнул Белоспицын. — Это же... не может быть!
Совсем рядом затарахтел двигатель, грянул гудок, и группа поспешно шарахнулась в сторону. С одной из боковых улиц вырулил кортеж из двух сверкающих темно-синей лакированной краской импортных автомобилей. Двигатели их работали во всю мочь, глушитель стрелял и испускал едкие сизые облака от некачественной солярки. За тонированными окнами смутно угадывались человеческие силуэты.
— Курьеры... — сказал Дивер, — вон как навострились!
— Собственно говоря, — произнес Сергеев, — нам дали понять, что выбора мы никакого и не имели. Мы хотели либо остаться, либо покинуть город. Так вот, мы остаемся и попробуем тут жить.
Дивер гневно шаркнул ногой. Белоспицын тоскливо уставился в нависающее небо. Степан хранил поистине буддисткое спокойствие.
— Это же кладбище! — сказал Севрюк глухо. — Как можно пробовать жить на кладбище?
— Спроси у меня... — произнес Степан Приходских. На этом грандиозное бегство из города четырех сообщников и завершилось.
На пути домой зашли в продуктовый магазин. Угрюмые небритые стражи с трофейным оружием, представившиеся наемной охраной магазина, обыскали горе-путешественников и временно конфисковали все огнестрельные единицы. На вопрос, завозят ли в город продовольствие, охрана ответила отрицательно, а один из небритых добавил в утешение:
— Ниче, до Исхода хватит.
С тем их и пропустили. Обозревая свою все так же уютно-обжитую комнату, Влад неохотно признался сам себе, что ни капельки не верил в благополучный исход побега.
8
— ...я сказал! И плевать я хотел на твоего Плащевика!!!
— Что ты сказал? — спросил Босх. Вкрадчиво так спросил.
Кобольд съежился и замолк, нервно вцепившись волосатыми лапками в подлокотники кресла. Восемь глаз уставились на него с холодным осуждением, к которому примешивалось подозрение и откровенная злость.
— Ты не прав, Кобольд, — мягко и интеллигентно сказал Босх.
— Да как он может быть прав, тварь дрожащая! — бросил Пиночет, что сидел как раз напротив Кобольда и поглядывал на того не обещающим ничего хорошего взглядом.
Босх коротко глянул на Васютко, и тот тут же примолк. Плащевик Плащевиком, но кто спасет его, Николая, ежели бывший бандит вдруг разбушуется?
Однако попал же тот в список спасенных. Ну чем он, спрашивается, это заслужил — жестокостью? А если бы Ангелайя остался в живых, тоже был бы здесь, за этим столом?
Комната, в которой велась красноречивая беседа, формой и пропорциями очень сильно напоминала обыкновенный гроб, если бы этот предмет увеличили раз в двадцать пять. Потолок был каменный, неровный и бугристый, в затейливых извилистых трещинах. Сквозь трещины просачивалась влага и капала на пол, так похожий на потолок, словно комната стояла на исполинском зеркале. Дальше воде впитываться было некуда, и она застаивалась вонючими лужицами. В прогнившем дереве суетливо извивались белесые червеобразные создания, изредка показывая на свет белую тупую морду. От воды в воздух неторопливо вздымались тягучие испарения.
Однако Плащевик, когда пригласил их сюда, сказал, что это убогое помещение — всего лишь прихожая, или Преддверие.
— Мне сказали, что это коридор, — сказал Босх, входя, — но я то знаю, что это Чистилище.
— А дальше — ад? — спросил Стрый с дальнего конца стола.
— Для кого ад, а для кого и рай, все зависит от того, какую сторону ты держишь.
Уродливый антикварный стол стоял точно в центре комнаты и мрачно поблескивал полированной поверхностью. На нем лежало пять серебристых, отточенных до бритвенной остроты изящных ножей, все остриями к центру стола. Каждый из ножей лежал подле своего владельца и диковато отсвечивал от тусклой лампочки.
— Плащевик — он все знает, — произнес с фанатичной уверенностью Николай. — Видели бы вы его!
— Да видел я! — громко сказал Босх. — Ну и что? Ханурик какой-то в плаще — лица не видать.
Плащевика Босх встретил сразу после бегства с места гибели своей армии. Вороной «сааб» неожиданно подрезал его, вынудив резко тормознуть. От антрацитово-черной машины веяло чем-то таким нездешним и угрожающим, что даже крутой норовом глава битой армии не высказал никакого недовольства. Напротив, он, внутренне содрогаясь, вышел из своего дырявого броневика и на подгибающихся ногах подошел к замершему автомобилю, щуря глаза и пытаясь разглядеть что-либо за глухими тонированными стеклами. Тщетно — в полной тьме черное авто казалось порождением самой ночи. Только что-то красное помигивало в салоне, да остро пахло продуктами сгорания бензина, доказывая, что черный автомобиль — не сон. Фары «сааба» тускло светились.
С тихим, но неприятным, как шелест крыльев летучей мыши, шорохом скользнуло вниз стекло передней правой двери. За ним таилась тьма, из которой выскользнули негромкие слова:
— Ну что же ты, Леша?
— А? — спросил Босх, совершенно растерявшись.
— Ты бежал, оставил всех верных тебе людей умирать. Сбежал, спасая свою драгоценную шкуру. А они ведь погибли, все до единого мертвы.
— Я... нет... — пролепетал испуганно Босх, — они... победят!
За стеклом свистяще вздохнули, словно невидимый собеседник страдал астмой или экземой легких:
— Леша-Леша, ты же прекрасно знаешь, что они не победят, как не победят и сектанты. И ты знал это, отправляя своих людей в битву!
Босх потрясенно отшатнулся, ему одновременно хотелось бежать — и остаться здесь, выслушивая страшные откровения. И это трогательное обращение заставляло его, всесильного Босха, вновь почувствовать себя семилетним мальчиком Лешей Каточкиным, который так боялся чужих людей.
— Ну-ну, — шепнули из «сааба», — не все так плохо. Знаешь, нам нужны люди вроде тебя. Люди без принципов, которые в любом случае уцелеют и спасут самих себя. Поэтому тебе очень повезло, Леша, тебя выбрали для ответственной миссии. И нормальное ее выполнение позволит тебе остаться в живых после Исхода.
— Исхода? — спросил Босх ошеломленно. Позади в ярких дымных взрывах гибли последние его соратники.
— Да, Исхода. Потому что Исход переживут лишь немногие. Избранные. Большая часть их, — за окном что-то шевельнулось, может быть, невидимый собеседник указал в сторону красочной канонады, — не пережила бы.
Босх молчал. Позади небо окрасилось в дымно-оранжевый цвет, свойственный закатам накануне больших потрясений.
— Даже так, Леша... Так как ты — согласен выполнить условие? Это ведь даже не условие, так — условность... Тем более что подобную работу ты и делал последние десять лет!
Босх тряхнул головой, тяжело глянул на черное глянцевое стекло, похожее на нефтяную пленку над речной водой.
— Условие, гришь?! — спросил Босх злобно. — А ты кто такой, чтобы ставить мне условия?! Засел в тачке, как в танке! Выйди, покажи морду свою!