— Раз — и готово. — Он выдернул нож и сделал шаг в сторону. — Два — следующая. Три — еще одна. Вперед, ребята, время не ждет!
— Мама, дядя курочек убивает, — неожиданно послышался изумленный детский голос.
Гурвин стремительно обернулся и застыл, сжимая в руке нож. Несколько перепуганных, готовых расплакаться детей с ужасом смотрели на него.
— Кто пустил посторонних в забойный цех? — рявкнул разъяренный Гурвин.
Из-за спин замерших в ужасе дошколят появилась раскрасневшаяся Оксана.
— Дети, я же говорила, что эту дверь нельзя открывать. — Она начала подталкивать ребятишек к выходу из цеха.
— С тобой, Ксюша, я завтра поговорю! — крикнул ей вслед Гурвин и повернулся к стоящему рядом директору. — Ты чего стоишь? На, режь!
Он сунул нож в руки растерянному директору птицефабрики и широким шагом направился к выходу из цеха. Настроение Григория Александровича было напрочь испорчено.
— Ну наконец-то, — хозяин усадьбы стиснул Гурвина в объятиях, — заждались уж тебя. Где застрял, Григорий?
— Да что не день, то праздник, сегодня в забойном цехе свет отключился, — недовольно скривился Гурвин, — и, как назло, электрик в запой ушел, а у нас плановый забой, пять тыщ голов.
— А чего, ты их током, что ль, забиваешь? — хохотнул Роман Юрьевич.
— Током глушат, — вздохнул Гурвин, — ты ведь ко мне на фабрику раз пять приезжал.
— Ну, приезжал, было дело, — кивнул мэр.
— Цеха смотрел, — недовольно продолжал Григорий Александрович, — я тебе все подробно рассказывал.
— И что, я должен все помнить? — удивился Молчанов. — Я у себя в мэрии не знаю, половина человек чего делает, а ты хочешь, чтобы я помнил, как у тебя кур режут. Ладно, хватит о делах. Пойдем лучше выпьем водочки, сразу на душе легче станет.
— Ромочка, ты же не будешь так много, как прошлый раз? — Маргарита Львовна ласково поцеловала мужа в пухлую щеку.
— Ну что ты, — возмущенно выпучил глаза Роман Юрьевич, — да никогда больше.
— Ты обещаешь мне? Точно? — Голос Маргариты Львовны был полон любви и ласки.
— Клянусь, вот чем хочешь клянусь.
Гурвин с легкой усмешкой наблюдал за тем, как Молчанов в очередной раз решительно шагнул в приготовленную для него нехитрую ловушку.
— Хорошо, Ромочка, я тебе верю, — промурлыкала Маргарита Львовна.
Она, как и Гурвин, прекрасно знала — ее супруг не выполнит данное им обещание и уже через несколько часов будет мертвецки пьян. Маргарита Львовна вздохнула. Она не любила, когда муж напивался. Что же, тем больше у нее будет оснований, чтобы завтра, когда ее дорогой супруг будет мучиться от стыда и похмелья, вполне искренне требовать компенсации за перенесенные ею накануне вечером страдания.
— Григорий, вы же присмотрите за Ромочкой? — попыталась она втянуть в свою интригу гостя.
— Я постараюсь, насколько это будет в моих силах, — уклонился от прямого ответа Гурвин.
— Мне кажется, что такой мужчина, как вы, если постарается, способен на многое. — Она одарила Гурвина улыбкой и тихо скользнула куда-то в сторону.
— Держи, — нетерпеливо сунул Гурвину рюмку Молчанов, — будем здоровы.
Они выпили. Гурвин еще не успел прожевать сунутый в рот соленый огурчик, как Роман Юрьевич вновь наполнил рюмки.
— Между первой и второй, как говорится, надо выпить.
Гурвин вздохнул, в том, что завтра у мэра будет очередной «покаянный день», можно было не сомневаться.
Вода в котле начала закипать. Отрывающиеся от дна пузыри стремительно поднимались вверх и лопались на поверхности, постепенно сливаясь в единую бурлящую массу. Молчанов поднес поближе к огню большое эмалированное ведро.
— Маргоша, ты раками сама заниматься будешь? — окликнул он что-то бурно обсуждающую с Гурвиным супругу.
— Ну конечно. — Маргарита Львовна живо вскочила на ноги и обиженно надула губы. — Ты, кстати, тоже мог бы послушать. Григорий мне рассказывает, как будет обустроен собачий питомник.
— Я весь во внимании, золотце, — расплылся в улыбке Роман Юрьевич, — то, что Гриша у нас затейник, в этом никто и не сомневается. Я так думаю, собаки у него будут жить как у Христа за пазухой, — он басовито хохотнул, — а может, и получше.
Маргарита Львовна щедро посолила кипящую воду, добавила в нее заранее приготовленные несколько пучков укропа, разрезанную пополам крупную луковицу, немного поперчила и кинула несколько свежесорванных листьев черной смородины. Бурлящий котел равнодушно воспринимал все эти манипуляции, ожидая, когда, наконец, в его нетерпеливо бурлящее чрево попадет основная добыча.
— Ты знаешь, Рома, а так и должно быть, — заявила Маргарита Львовна, отряхивая руки, — бедные зверюшки столько намучались, прячась по кустам.
— И передавив всех кур в округе, — вновь было хохотнул супруг, но тут же осекся под возмущенным взглядом супруги.
— А скольких собак эти ваши дачники покалечили? — воскликнула хозяйка дома. — И это вместо того, чтобы вынести им хоть что-то поесть. Уж кости-то наверняка в каждом доме найдутся.
Гурвин усмехнулся. Он прекрасно знал, что многие небогатые горожане покупают цыплячьи головы и даже лапы на суп себе, а вовсе не на корм собакам, однако, вряд ли сейчас стоило говорить про такую ерунду. Впрочем, в другое время говорить об этом тоже не стоило.
— Роман Юрьевич, ты счастливый человек, — убежденно заявил Гурвин, — ты женат на святой женщине.
Роман Юрьевич закатил глаза. Всем своим видом выражая полное согласие с гостем.
— Спасибо, конечно, за комплимент, — вспыхнула Маргарита Львовна, вооружаясь длинными стальными щипцами, — может, я и не святая, но в том, что животные заслуживают человеческого обращения, я убеждена.
Она ловко подцепила щипцами первого отчаянно размахивающего клешнями членистоногого и бросила его в кипяток.
— Ведь когда мы делаем что-то доброе для тех, кто слабее нас, мы ведь делаем добро для себя самих.
Второй рак последовал за своим несчастным собратом в бурлящую воду.
— Ведь чем мы отличаемся от животных? У нас есть душа!
В свете костра щипцы мелькали все быстрее, раки один за другим ныряли в последний предназначенный им судьбой водоем.
— И от таких дел, в которых проявляется наша человеческая сущность, — Маргарита Львовна на мгновение замерла, пораженная глубиной собственных мыслей, — душа становится чище.
Последний рак, зажатый стальной клешней отчаянно извивался, хватаясь за воздух. Маргарита Львовна опустила щипцы прямо в кипящий котел.
— Здесь остались два какие-то вяленькие, их есть не будем. — Она ногой отодвинула почти пустое ведро. — Ромочка, скажи, чтобы это убрали. И мальчики, — она вновь повеселела, — дружно засекаем время. Через двадцать пять минут все будет готово.
— Ты моя прелесть, — восхитился Роман Юрьевич и заорал: — Колька! Колька, ты где есть?
Из темноты появилась грузная фигура охранника.
— Забери ведро отсюда, — скомандовал Роман Юрьевич, — и знаешь что, Коля, на сегодня свободен. Давай отдыхай.
— А как завтра, Роман Юрьевич? — на всякий случай поинтересовался охранник.
— Завтра? — изумился Молчанов. — Видишь, Гриша, у меня даже охрана о завтрашнем дне думает. А еще говорят, мэрия плохо работает. Твари неблагодарные.
Он возмущенно сплюнул.
— Завтра, Коля, будет видно. А то еще, может, и завтра никакого не будет. Верно я говорю, Григорий?
— Ну это как ночь пойдет, — усмехнулся Гурвин.
— Хорошо пройдет, — расхохотался Молчанов, — давай-ка еще по пятьдесят накатим!
— Так-то к ракам пиво вроде как идет, — попытался возразить Гурвин.
— Вот будут раки, будет и пиво! — наставительно заметил Роман Юрьевич. — Не делай мне нервы, Григорий. Закуси вон сальцем пока.
Спустя три часа Гурвин с трудом дотащил что-то невнятно бормочущего и периодически пытающегося его поцеловать Молчанова до гостевой спальни на первом этаже. Супруга Романа Юрьевича шла рядом, символически поддерживая мужа за локоть с другой стороны. Молчанов тяжело рухнул на жалобно скрипнувшую под его весом кровать и блаженно засопел.
Они вышли из комнаты, Маргарита Львовна прикрыла дверь, немного приглушив богатырское похрапывание мужа.
— Теперь все, до утра он уже точно не проснется. — В ее голосе слышалось некоторое разочарование.
— Не уследил я за вашим супругом, уж простите, — притворно покаялся Гурвин.
— Мне кажется, что вы не очень-то и старались, — усмехнулась хозяйка дома, — и что теперь? Вы намереваетесь бросить меня в одиночестве?
— Разве я осмелюсь? — Гурвин чувствовал, что и сам выпил больше, чем следовало, но все же пытался изображать галантного кавалера. — Хотя мне кажется, что проку от моего общества будет совсем немного.
— Немного это все равно лучше, чем ничего.
Она распахнула дверь напротив, Гурвин не знал, что там, возможно, еще одна спальня. Ему казалось, что в темноте он разглядел смутные очертания огромной кровати. Маргарита стояла неподвижно, неотрывно глядя прямо ему в глаза. Этот пристальный взгляд немного отрезвил Гурвина, и внезапно он понял, чего от него хочет эта женщина. И тогда он толкнул это мягкое податливое тело в темный дверной проем.
После всего выпитого за вечер ночная прохлада лишь приятно бодрила. На лицо Гурвину одна за другой упали несколько капель. Он поднял голову вверх, вглядываясь в ночное небо, но кроме темноты ничего не увидел.
— Все спят, — пробормотал Гурвин, — даже звезды. Пора и мне баиньки.
Ветер начал усиливаться. Застегнув молнию на куртке под самое горло и сунув руки в карманы, Гурвин двинулся в сторону ближайшего фонарного столба, тускло освещавшего небольшой кусок улицы метрах в тридцати от него. До своего дома, расположенного всего через три участка от особняка мэра, ему надо было пройти два таких фонарных столба. Под вторым из них его ждала маленькая неожиданность. Эта неожиданность смирно сидела прямо в центре светового пятна, отбрасываемого фонарем. Увидев Гурвина, она было вскочила и завиляла хвостом, но затем, словно застеснявшись, вновь уселась в середину светлого круга. Белая от природы, сейчас, в лучах искусственного света, ее шерсть казалась серебристой, а на мордочке были отчетливо видны три черных пятнышка — нос и две пуговки глаз.