— Эй, сосед! Не видишь, что ли? Прошли уж, — стукнул к нему в окно знакомый нам скупщик.
— Иду! — крикнул старик и, сильно стукнув дверью, вышел.
IX
После обеда мы спустились к речке, к лодке. Молодой Полянкин все посматривал по сторонам, чего-то дожидаясь, но не дождался, и мы поехали.
— Ну, говорите ваше непосредственное впечатление, прямо, без всяких предисловий, — спросил он меня, — как вам наш город?
— Ваш город — заколдованный город, в заколдованном круге, и я не вижу даже проводника, который бы вывел из него.
Полянкин ничего не сказал и молча стал смотреть вдаль. Попов был еще сумрачнее, чем в первый раз.
— Эх, господа, — сказал наконец молодой Полянкин, — не верите в человеческое сознание… Повторяю, веру вы в это потеряли… А уж в это веру потерять — последнее дело. Потому что без веры в него — что же после этого человек?
— Я опять тебе повторяю: легко говорить, — заметил было Попов. — Какое тут сознание, когда…
— Знаю, знаю! — перебил Полянкин. — Смотрите не назад, а вперед — и вот вам и вера!.. Впрочем, ее не передашь… Она вот здесь, в этих мускулах, в жилах… Если одрябли, отжили они у тебя, так зато у меня только еще наливаются!.. А вон и наши!
От берега к нам тяжело направлялась другая лодка, в которой сидело человек пять молодых рабочих, брат и дядя Полянкина и двое подростков с разными рыболовными снастями.
— Вот и важно, братцы! Дружнее, вперегонку! Валяй, Пров, «Вниз по Волге».
Мы обогнули гористый мыс, и молодой, сильный тенор затянул песню. Под незамысловатый, но подмывающий и захватывающий мотив этой родной песни, так привольно разносившийся над тихою рекой, в моем воображении, один за другим, вставала целая вереница знакомых образов, всех этих «хороших людей», томившихся и мучившихся в невыразимо сложной сети, когда-либо прежде так хитро сотканной для них жизнью. Но тем не менее, больше чем когда-нибудь, мне думалось, что молодой Полянкин был прав: где есть живые люди, там будет и жизнь.