16. Ночная кобыла
Казалось, он стоит на месте, и только сама пустыня, как огромная разомлевшая ящерица, выползает из-под ног. И всё же – по тому, как мельтешили звёзды и дрожала Небесная Мать, – было ясно, что он движется; равно как и по тому, сколь невыносимыми становились крики и мольбы. Напирали со всех сторон, поднимались изнутри сухой рвотой, сдавливали уши.
Мальчик бежал очень долго, потом упал. Его вырвало кровавым песком, и он услышал собственное сердце уже не только в груди, но и под ладонями. Он на месте. Там, где всё началось. Там, где Кара нашла его, когда он не знал ещё, насколько она чудесна и чудовищна.
Здесь и только здесь всё могло кончиться.
– Город-на-Холмах…
Материк стоял за его спиной, сложив у груди смуглые руки. Он был в тюрбане, но уже не напоминал отражение – свой тюрбан мальчик давно потерял, как потерял и рассудок, и волю, и мужество. В глазах опять защипало, губы задрожали. Нет, нельзя!
– Помог тебе мой совет?
Мальчик не ответил. Отвернулся и стал разрывать песок.
Он делал это быстро и неуклюже, как собака, ищущая или прячущая косточку, а песок осыпался обратно в пока ещё крошечную ямку. Но мальчик продолжал копать, ощущая, как сохнут пальцы, как песчинки лезут под короткие ногти, как ледяные крупицы взметаются от каждого движения.
– Зачем ты делаешь это? – Материк подошёл ближе и принял прежнюю позу, безмятежно улыбаясь. – Что-то ищешь?
Мальчик продолжал копать, пробиваясь к своим глубоко похороненным стенам, в безумии, но всё более осознанно: аккуратно, горстями швыряя песок в одну сторону, чтобы точно знать, сколько ушло.
– Глупец.
Мальчик не поворачивался. Вспоминал Кару – как под мостом она рвала траву, чтобы набросать им с Рикой по лежанке, а себе – целый стог. Пальцы жгло и начинало сводить, но он не останавливался. Яма ширилась. Это видно было по вырастающей рядом горе.
– Тебе нужно было просто раздавить подвеску, – не отставал Материк. – Ты не сделал этого?
Песок сыпался слева, вытягивался в небольшой бархан; свет Небесной Матери блестел на нём.
– Отвечай.
При каждом прикосновении он снова слышал – свои голоса, ветры, песчинки. Этот звук был почти непрерывным, не менял тона и громкости. Яма становилась всё глубже.
– Отвечай мне, сумасшедший.
Он не размыкал губ – только кусал их, слизывал кровь, снова кусал. Тогда Материк бесцеремонно обошёл его сбоку и ногой столкнул груду песка обратно в яму. Лениво. Молча. Снова скрестил на груди руки, осклабился и хмыкнул с вызовом.
Мальчик так же молча вскочил и ударил его.
Он не полез за кинжалом, а меч Кары оставил там же, где её саму. Это была обычная мальчишеская драка, в которой оба они кубарем покатились по песку, мутузя друг друга куда придётся, хватая за уши и за волосы, визжа и царапаясь. Перед глазами плясали цветные пятна, мальчику разбили губу и нос, зато противнику он, кажется, выбил левый верхний клык, и расшитый тюрбан сполз, превратился в замызганную тряпку. Но вскоре мальчик очнулся, вспомнил…
– Мне некогда. – Он с силой отпихнул того, с кем дрался, посмотрел сверху в чёрные с золотом глаза и почти выкрикнул: – Если то, что ты подсказал мне, – единственное, чем можешь помочь, то ты не мудрец! И не чародей! Ты просто дурак! – И он захохотал, скатываясь с распластанного на песке тела, и снова бросился к яме и продолжил рыть.
Когда он повернул голову туда, где Материк остался лежать, там уже не было никого. Зато гора песка снова начала расти, поднимаясь выше и выше к тёмному небу. Обрушившись, она похоронила бы кого-нибудь. Но она оставалась незыблемой.
Пошёл дождь. Яма глубиной уже сравнялась с ростом мальчика; он спустился в неё и продолжал рыть, хотя всё труднее было вышвыривать песок. Тяжёлые капли залупили по макушке, вскоре вода пропитала рубашку. Песок так отяжелел, что кидать его стало совсем невозможно. Руки ныли до самых плеч; пальцы казались поломанными, но мальчик это едва ощущал. Он не остановился даже теперь, тем более ему показалось, что голоса окрепли. Стали громче. Ближе. Живее.
Он погрузил в песок ладони, готовый выдрать новую мокрую горсть, но почувствовал, что на него смотрят – оттуда, сверху. Оглянулся. Над краем ямы маячил белый свет.
– Кара? – с надеждой прошептал мальчик. Сжалось сердце. Очнулась, нашла…
Но это была не она. Выбравшись по самому пологому спуску наверх, выпрямившись и подняв глаза, мальчик увидел белую длинногривую лошадь. Она стояла и смотрела на него мягкими, рассеянными, совсем как у клячек дядюшки Рибла, глазами. На ней не было упряжи, она не казалась тощей, и мальчик решил, что она заблудилась недавно. Может, сбежала с поля боя, когда убили хозяина, может – из торгового каравана.
– Отсюда лучше уходить, – сказал он. – Здесь плохо. Со мной плохо.
Животное не двигалось – хотело чего-то? Подумав, что понял, мальчик помотал головой:
– У меня ничего для тебя нет, ни сахара, ни хлеба. И сена тут тоже нет, но подальше остались верблюд и три добрых человека. Если хоть кто-то из них ещё жив… – Он осёкся и тяжело сглотнул. Подняв руку, похлопал лошадь по шее. – Иди. Иди отсюда. Мне некогда с тобой. Я должен спасти моих людей. Сам.
Лошадь постояла ещё несколько секунд, а потом шагнула вперёд и положила на плечо мальчику свою тёплую морду. Он вздрогнул и хотел поскорее отступить… но странное оцепенение вдруг окутало его и остановило.
Он не испугался. Он сразу понял, что это, и улыбнулся. Его колени подогнулись.
Он упал и перестал дышать.
Последняя сказка
Спи, Город-на-Холмах, имя которому – Лазарус, и пусть это имя забыто даже тобой самим. А я расскажу тебе одну историю, самую странную из всех, какие ты мог слышать.
В ней будет место Долине, которая в один день расцвела вместо Пустыни, потому что первый Песчаный чародей повелел так, видя, что люди голодны и бездомны, что им не расселиться на скалистых морских берегах, где нашлось место только пяти столицам.
В истории будет место и Пустыне, которая в один день рассыпалась вместо Долины и погребла все её города. Но никто, слышишь, никто не был виновен в том, кроме одного человека, а человек был не тот, кого сожгли вскоре на костре Грозового графства. Не последний Песчаный чародей Ширкух Ким, великий герой и мудрый друг.
Да, в истории есть дружба, она связала тех, чьи предки никогда не знали её, связала Звёздного и Песчаного чародеев. Они стали неразлучны, и мысль одного была нередко продолжением или началом мысли другого. Ни у одного не было постоянного дома, не было места встречи, но встречи происходили – двое сами приближали их.
Там была и любовь. Женщина, Белая женщина. Звезда-странница.
Наблюдая однажды ночью за миром тёплых поднебесных существ, она увидела у лесного костра Ширкуха и влюбилась так, что стала часто, очень часто смотреть на него, хотя он не догадывался об этом. Она всегда знала, что такой любовь и останется – безответной и далёкой, как сам её свет. Ведь любимый её не умел видеть звёзд. Да и не желал, ему было на что и на кого посмотреть внизу.
Но Звёздный чародей Санкти умел, и он стал замечать красавицу-воина, устремляющую на друга взор. Песчаного чародея любили многие, но то был особый взгляд. Санкти тоже стал смотреть за этой звездой, иногда даже преследуя её, лишь бы увидеть. Он упросил одного мастера нарисовать её портрет и отныне тайно носил с собой, подолгу любуясь и мечтая – если бы она оказалась ближе. Он был скромен и рассеян, другие люди чаще смеялись над ним, чем влюблялись. А звезда, весёлая и приветливая… она могла бы полюбить его, так ему казалось.
Ширкух ничего не знал. Он не умел видеть звёзд. Не умел и не желал.
Когда любовь стала невыносимой, Звёздный чародей решился на поступок столь безрассудный, что только влюблённый, и то не каждый, понял бы его. Санкти зачаровал свой медальон – так, чтобы сделать звезду человеком. Но для этого её нужно было опустить.
Всем известно: падая, звезда может сгореть. Часто она и не долетает до разумных планет, гибнет, взрываясь и сотрясая космос. Санкти это знал, но знал и древнее волшебство, которое позволило бы звезде уцелеть. Волшебство сложное, самые древние чародеи мира – когда были ещё Морские, Ветряные, Горные – использовали его, чтобы призвать небесный народ. Они всегда объединялись. А единственным, с кем оставалось объединиться Санкти, был Ширкух. Добрый друг, часто говоривший:
– Для тебя хочу счастья. Только счастья. И я всё ради этого сделаю, только проси.
Но такие обещания часто слишком смелы.
Волшебство было непредсказуемым и запретным. Все знали: оно может разрушать лучше, чем спасать, и, услышав ночью в башне просьбу друга, Ширкух попытался образумить его. Но вразумлять влюблённых, особенно тех, кто любит в жизни едва ли один раз, сложно, тем более Чародей песка не знал умных слов. Ссора стала битвой в ту минуту, когда Санкти всё же произнёс магические слова и выпустил из древней книги силу. Сам, на свой страх и риск, и тут же двое сцепились.
Ширкух ранил Звёздного чародея и, в ужасе от своего поступка, решив, что тот мёртв, вылетел прочь. А очнувшийся Санкти, понимая, что волшебство не сработало, друг отвернулся, а раны слишком страшны, решил отомстить. Он написал графам письмо о том, что Ширкух готовит бунт. Вскоре его глаза закрылись.
Санкти никогда не использовал древнего волшебства и не мог подумать, что, как и звёздный свет, оно приходит туда, куда направлено, не сразу. Заклинание настигло Белую женщину к середине следующего дня, сбросило вниз, сохранив жизнь и погрузив в сон… но падением она подняла весь древний песок. Так, именно так погибла Долина, превратившись в Пустыню Мёртвых городов. А Песчаный чародей, в отчаянии метавшийся среди ветров, горевавший о друге и о себе, опоздал спасти её. Он захотел принять смерть, но я унёс его в убежище. Мог ли я подумать, какая легенда родится из его пепла и костей?
Многие из вас считают, что нет никого древнее меня в этом мире. Но силы его стар