Ожог тоже потешный, подумал Бишоп.
А весь этот отель – кукольный домик. Или конура для щенка.
Дети на Земле тоже так играют: картонные коробки, пара фанерок, раз-два, скрепить все вместе на живую нитку, разрисовать «волшебными» знаками…
По сравнению с комнатой, куда принес его высокий, их отель не больше чем шалаш – и, если подумать, шалаш слишком ярко, слишком крикливо раскрашенный.
А мы?
А мы-то?
Домашние питомцы местных деток. Щеночки для планеты Кимон.
Привозные щеночки. Ценные.
– Простите, сэр, – сказал буфет. – Вы не правы. Не щенки.
– Что-что?
– Еще раз простите, сэр. Мне не стоило бы вмешиваться. Однако я не хочу, чтобы вы думали…
Бишоп произнес горько:
– Один голый расчет. Вы разговариваете со мной сейчас лишь потому, что этого желают они. Собственно, вы и есть один из них.
– Уверяю вас, это не так.
– Разумеется, вы станете отрицать. Вперед, выполняйте свою работу. Вы ведь сказали мне еще не все, что они желали до меня донести? Так договаривайте.
– Вы, конечно, вольны думать что хотите, – ответил буфет. – Тем не менее, если бы вы воспринимали себя как товарища по играм…
– Ну, разумеется!
– Это несравнимо лучше, – настаивал буфет, – чем считать себя всего лишь щенком.
– Так вот какую мысль мне хотят внушить!
– Вовсе нет. Все зависит от вас самого, сэр.
Хорошо, пусть: товарищи по играм, а не домашние животные.
Детишки Кимона приглашают оборванных сопливых беспризорников из захолустья, чтобы с ними поиграть.
Конечно, это куда лучше: быть гостем, а не закупленным бобиком.
И даже если так, то все происходящее – затея местных молокососов: именно они разработали правила отбора «приглашаемых», они возвели отель, оборудовали его и обставили, причем комнаты приобретали постепенно все больший блеск; они придумали для землян так называемую «работу»; они наладили выпуск валюты.
Хотя, может, все и не совсем так.
Может, от обиды он погорячился.
Может, он и вправду товарищ по играм – взрослый землянин, пониженный до статуса ребенка. Тупенького ребенка, надо признать.
А если он ошибся в этой оценке, то, возможно, ошибся и в другой, – и иммиграцию землян организовали вовсе не дети.
А если здесь не просто детский каприз или желание выпросить себе товарищей по играм с задворков галактики; если к этому «капризу» приложили руку взрослые, – то в чем, собственно, подвох? Что задумывалось – школьный проект с использованием прогрессивных методов образования? Летний лагерь, спланированный ради того, чтобы небогатые достойные земляне могли вырваться из запустения родной планеты? Или все еще проще и взрослые кимонцы нашли отличный способ держать собственных чад под присмотром, пока те заняты делом и сами себя развлекают?
Нам следовало догадаться давным-давно, подумал Бишоп. Однако приди даже кому-то в голову бредовая идея: что мы то ли домашние зверушки, то ли спутники чужих детских игр, – мы моментально выбросили бы ее из головы, отказались бы даже рассматривать. Мы так трепетно, так болезненно гордимся достижениями человечества, что принять подобную мысль для землян немыслимо.
– Вот, сэр, – сказал буфет. – Почти как новенькая. Завтра можно будет снять перевязку.
Он не ответил. Безразлично вынул из ниши руку.
Буфет приготовил выпивку – не спросив, желает ли Бишоп выпить.
– Вот. Побольше и покрепче. Я подумал, вам будет кстати.
– Спасибо.
Думать надо на трезвую голову. Что-то стало выстраиваться. Или нет?
Нет, не сходится. Где-то он напутал.
Мы так трепетно, так болезненно гордимся…
Это?
– Что-то не так, сэр?
– Все так.
– Ваш бокал…
– Потом.
Тем субботним днем норманны седлали коней, и ветер играл стягами с леопардом и флажками на копьях; солнечные лучи отражались в доспехах и сбруе. История утверждает, что первая атака норманнов была отбита. Это точно: ведь оборонительная стена саксов оказалась проломлена только к вечеру, и последняя отчаянная драка за знамя с драконом произошла уже почти в темноте.
А вот Тайллефера, скачущего во весь опор в контратаку; менестреля Иво Тайллефера, который крутил над головой меч и громко распевал, не было.
Здесь история наврала.
Скорее всего, пару столетий спустя какой-нибудь переписчик, вознаграждая себя за монотонный труд, вписал в сухую историю битвы поэтичный и яркий эпизод. Вписал, мстя за аскетическую пищу и однообразные дни взаперти; дни, когда в воздухе пахнет весной и хочется гулять, а не торчать в четырех пустых стенах, согнувшись над пером и чернильницей.
А что, разве мы чем-то отличаемся? В письмах домой поровну правды и лжи. Мы уклончиво описываем факт-другой, что-то утаиваем, порой добавляем пару строк если не явного вранья, то недомолвок.
Мы не готовы принять факты во всей их честности. Мы будто не видим полумертвого бойца со вспоротыми кишками, за которым тянется по зарослям ежевики кровавый след. Зато мы придумали себе Тайллефера.
Ах, если бы только письма! Мы творим то же самое в отношении друг друга. Мы лелеем собственную гордость, привирая собеседникам и самим себе. Мы так трогательно ранимы.
Бишоп предложил буфету:
– Выпейте за меня. – И поставил полный нетронутый бокал в нишу.
Буфет удивленно булькнул.
– Я не пью.
– Ну, тогда перелейте спиртное назад в бутылку.
– Невозможно, – в ужасе произнес буфет, – Это же коктейль.
– Так разделите его на составляющие.
– Его нельзя разделить! – возопил буфет. – Вы же не хотите, чтобы я…
Вжикнуло, и в комнате возникла Максин. Улыбнулась Бишопу.
– Что тут у вас?
Буфет жалобно пояснил:
– Он хочет, чтобы я разложил коктейль на составляющие. Он же знает, что я этого не могу!
– Ох ты! А я думала, ты все можешь.
Буфет чопорно сказал:
– Разделять напитки – нет. Не угодно ли вам выпить?
– Отличная мысль. – Девушка шагнула к буфету и забрала бокал. – Чего ты разбушевался? – спросила она у Бишопа. – Психуешь?
– Просто не хочу. Имеет человек право…
– Имеет-имеет, – кивнула она. – Конечно, имеет.
Максин отхлебнула, глядя на Бишопа поверх бокала.
– Что с рукой?
– Обжег.
– Ты вроде бы большой мальчик, не играешь с огнем.
– А ты большая девочка – не вламываешься в чужую комнату. В один прекрасный день перенесешься в точку, а там занято.
Она хихикнула.
– Смешно. Как мы с тобой возьмем да перемешаемся…
– Выйдет мешанина, – согласился Бишоп.
– Побудь немножко джентльменом. Предложи даме сесть.
– Садись, конечно.
Она направилась к дивану.
– Слушай, а как конкретно ты себя переносишь? – спросил Бишоп. – Я раньше не интересовался, но ты вроде бы говорила…
– Это просто пришло ко мне. Само.
– Но как? Люди не способны к телепортации, они не обладают парапсихическими талантами!
– Однажды, Чистюля, ты лопнешь. Просто от негодования. Что тебя опять распирает?
Он пересек комнату и сел с ней рядом.
– Лопну, точно. И все же…
– Ну?
– А ты думала… ну, ты пробовала над этим работать? Попередвигать предметы…
– Нет.
– А почему?
– Слушай, парень, я заскочила выпить с тобой стаканчик и немного забыться. И вступать в долгий технический диспут не намерена. Да и бессмысленно тут спорить. Не пробовала, потому что не пробовала. Я вообще не представляю, как к этому подойти. Просто не понимаю. Мы тут очень многого не понимаем.
Она напряженно посмотрела на него.
– Делаешь вид, что всем доволен. А сам злишься, и еще как! Слушай, ты только себя мучаешь.
– Отлично, не будем притворяться, – кивнул Бишоп. – Давай признаем, что….
Она поднесла бокал к губам – и бокал внезапно выскользнул из ее руки.
– Ой!
Бокал замер, не долетев до пола. Завис на мгновение, а потом медленно поднялся вверх, к руке. Максин крепко его стиснула.
И снова выронила – так тряслись руки. На этот раз полет закончился на полу. Коктейль разлился.
– Попробуй еще раз, – сказал Бишоп.
Она пробормотала:
– Я не собиралась. Не знаю, как это вышло. Я просто не хотела, чтобы он упал, и всё. Расстроилась, что уронила, и тогда…
– А во второй раз…
– Ты, придурок! – закричала Максин. – Говорю же, я не собиралась! Нашел тут испытательный стенд. Я не знаю, как у меня получилось, ты понял?
– Но ведь вышло. Это начало.
– Начало?
– Ты подхватила бокал, не дав ему упасть на пол. А потом телепортировала себе в руку.
– Слушай, Чистюлечка, – угрюмо сказала девушка. – Брось придуряться. Они с нас глаз не сводят. Подстраивают всякие трюки наподобие этого. Хохмы ради.
Она засмеялась, и смех ее был странным.
Бишоп настаивал:
– Дай себе шанс! Чего ты так боишься – насмешек? Да не плевать бы?
Максин встала.
– Спасибо за выпивку.
– Но…
– Заходи как-нибудь при случае.
– Максин! Подожди!
Она ушла.
Ищи подсказки, просил Морли, меряя шагами комнату. Дай нам ключ, остальное мы сделаем сами. Всего лишь намек. Приоткрой дверь, дай крошечную щелочку.
Итак, какие у нас факты?
Кимонцы – раса более развитая, чем земляне. Иными словами, они дольше идут по дороге эволюции, дальше ушли от обезьяны.
Не просто более зрелый разум – этого недостаточно.
Что позволяет сделать эволюционный рывок?
Возможно, дело не в разуме, а в мировоззрении? В поиске пути, при котором имеющийся интеллект будет употреблен наилучшим образом; возможно, кимонцы способны точнее оценивать место разума во Вселенной?
И если кимонцы нашли свой путь от понимания к единству с Галактикой, то совершенно непостижимо, почему представители другой разумной расы воспринимаются ими как приблудные щенки. Ладно, не щенки – товарищи по играм для своих детишек. Пусть даже сами земляне бьются в экстазе от такой чести. Должны же кимонцы осознавать, какой психический и психологический ущерб может быть нанесен «младшей» цивилизации, если не сразу, то в отдаленной перспективе.