Надо признать: мне повезло. Я нашел подходящего носителя – и так скоро после приземления.
Утром, после завтрака, я вышел во двор. Бумс уже меня ждал. Он сказал, что хочет погонять кроликов, и я согласился составить ему компанию. Он добавил: теперь, когда мы можем так здорово болтать, из нас выйдет отличная команда. Я могу встать на пенек или кучу камней – даже забраться на дерево – и высматривать с высоты кроликов. И подавать ему сигналы.
Мы опять зашагали по дороге в сторону фермы Альфа, потом свернули и перешли пастбище. Сегодня нам было нужно на вырубки с той стороны ручья.
Свернув с дороги, я притормозил – поненавидеть Альфа. Так вот, пока я там стоял и ненавидел, в голову пришла мысль. Выйдет или нет, не знаю, – но мысль определенно хорошая, стоит попробовать.
Я направил свое новое зрение на амбар Альфа: сквозь стены, прямо в середину хранящегося там сена, в самый центр. И сам оказался там, в этом центре. Конечно, на самом деле я по-прежнему стоял на пастбище рядом с Бумсом и собирался идти дальше, охотиться на кроликов.
Я бы и рад объяснить, что и как сделал дальше. Откуда у меня вообще появились такие знания? «Такие» – это я про химические реакции и прочее в том же духе. Понятия не имею. Тем не менее я что-то сделал с сеном и что-то с кислородом, и в середине снопа сена возник огонь. Когда я увидел, что пламя занялось, то выбрался оттуда и вернулся в собственное тело. И мы с Бумсом пошли к ручью и дальше – кролики сами себя не поймают.
Я все оглядывался через плечо: гадал, разгорится или нет. Вдруг потянуло дымом, и из-под крыши амбара вырвался язык пламени.
К этому времени мы уже добрались до вырубки; я сел на пенек и блаженствовал. Пожар разошелся как надо: пламя с ревом вырывалось наружу, столб дыма вымахал аж до небес.
По дороге домой я притормозил рядом с универмагом. Альф тоже был здесь – и выглядел слишком довольным для человека, только что потерявшего амбар.
Очень скоро я понял, с чего он так радуется.
– Я его застраховал, – втолковывал он Берту Джоунсу, хозяину магазина. – Целиком, до последней былиночки. В любом случае, амбар был слишком велик, больше, чем мне надо. Я, когда его строил, подумывал завести молочное стадо, вот и замахнулся на такую громадину.
Берт сдавленно закудахтал от смеха.
– Своевременный пожар, Альф!
– Да уж, повезло так повезло! Теперь и на новый амбар денег хватит, и еще немножко сверх того останется.
Как же я так опростоволосился! Очень досадно. Ну, ничего, я ему отомщу.
После обеда я снова махнул на пастбище. Нужен бык. Ага, вот он! Бык мне обрадовался, хотя для вида, конечно, немножко побил копытом и поревел.
Всю дорогу до пастбища я гадал, смогу ли разговаривать с быком так же легко и просто, как с Бумсом. Все-таки Бумс куда смышленее. Меня глодали сомнения.
Правильно глодали. Знаете, как трудно что-либо втолковать быку!
Пытаясь поговорить, я почесывал его за ухом. Зря. От ласки быка начало клонить в сон. Я прямо чувствовал, как ему хорошо, какое блаженство он сейчас испытывает. Поэтому я отступил и пнул его по ребрам. Нечего спать, когда с тобой разговаривают! Он напрягся и даже что-то промычал в ответ, но как-то невнятно. Быки – они вообще тугодумы.
Впрочем, я хорошо ему все разъяснил. Даже слишком хорошо: бык возбудился и пришел в ярость.
Моя мысль подтолкнула его вперед. Бык уперся в забор, роя копытом землю и беснуясь.
А я по-быстрому слинял.
Домой вернулся довольный. Надо же, какую я придумал замечательную штуку! Выйду вечером на улицу – а там переполох: Альфа убил его собственный бык.
Не самый приятный вид смерти, конечно, но Альф сам виноват: нечего было летом дурить меня с заработком!
Новости появились, когда я сидел в бильярдной. Народ судачил по-разному. Кто-то вспомнил слова Альфа: быкам доверять нельзя! А другой добавил: мол, только мне единственному удавалось поладить с герефордом, и что Альф вечно трясся, что бык меня, недоумка, убьет.
Тут они заметили меня и принялись расспрашивать. Я строил из себя дурачка, и все надо мной смеялись, – но сегодня мне было все равно. Здорово иметь собственный секрет. У них бы глаза на лоб полезли, узнай они правду!
Да откуда им узнать. Я им не по зубам, слишком умный.
Дома я взял блокнот и карандаш – и стал записывать имена всех своих врагов: всех, кто когда-либо смеялся надо мной, пакостничал или говорил про меня гадости.
Список вышел длинненьким. Он включал почти всех жителей нашего Маплтона.
Я долго размышлял и решил, что всех убивать не буду. Мне-то, конечно, это очень даже по силам, просто раз плюнуть. Однако я вспомнил банкира Пэттона и Альфа. Вот убил я их, и что, много мне от этого радости? Порадовался немножко – и все. А потом? Ну, убьешь ты кучу народу, а сам с кем останешься?
Перечитал список еще раз. Будем считать, сомнения – в пользу обвиняемого. Пару имен я вычеркнул. Перечитал список заново. Там остались очень скверные люди. И я решил: даже если не убивать, все равно надо с ними что-то делать – нельзя же, чтобы они и дальше несли в себе скверну.
Я вспомнил, что говорил на проповедях пастор Мартин; ох и мастер он болтать ни о чем. Придется мне, значит, смирить ненависть и воздать добром за зло.
Я ошарашен и расстроен; хотя, возможно, это естественное состояние, когда приходится входить в разум чужака. Какая вероломная и безнравственная порода – и, следовательно, какой невероятно важный образчик для изучения!
Не перестаю восхищаться легкостью, с какой носитель приспосабливает мои способности себе на пользу, и ужасаться тому, какие плоды это приносит. Отчего он убежден, что глупее остальных своих собратьев; ведь все его действия за время нашего знакомства этому противоречат? Интересно, это особенность данной расы или своего рода культ неполноценности навыворот?
Я уже готов заподозрить, что абориген как-то ощущает мое присутствие. Возможно, его странное поведение – просто способ исторгнуть меня из своего разума? При таких обстоятельствах оставаться неэтично. Однако данный объект дает великолепную позицию для наблюдения, и покидать это тело я никак не желаю.
Трудно принять решение. Разумеется, я в состоянии перехватить контроль над его рассудком и все точно выяснить. Однако, поступи я таким образом, объект утратит свободу воли, – а это, в свою очередь, снизит его ценность для моих наблюдений. Нет, подожду, пожалуй, обойдусь без радикальных мер.
Я торопливо позавтракал. Столько планов! Ма спросила, куда я собрался, и я сказал – погулять.
Первым делом я направился к жилищу пастора. Присел у ограды между домом и церковью.
Пастор Мартин вскорости вышел. Он вышагивал взад и вперед по… ну, он называет это «садиком». Пастор делал вид, что целиком поглощен благочестивыми размышлениями, хотя я и раньше подозревал, что это просто способ произвести впечатление на случившихся поблизости престарелых прихожанок.
Теперь мой разум выбирался наружу уже без всякого труда. Я пристроил его настолько близко к разуму пастора, что уже казалось, что это я расхаживаю туда-сюда. Странное чувство, должен сказать: я шагал по садику и одновременно точно знал, что сижу у ограды.
Какие там благочестивые мысли!.. Пастор Мартин собирался попросить у церковного совета поднять ему жалованье и продумывал доводы. А еще мысленно крыл дурными словами некоторых членов совета – за жадность и сквалыжничество. Вот тут я был с ним полностью согласен!
Не напрягаясь, без напора, будто исподволь, я навел его на мысли о Дженни Смит, органистке, и заставил стыдиться своего поведения.
Пастор пытался вытолкнуть меня прочь. Правда, он не подозревал о чужом вмешательстве и приписывал все собственным угрызениям совести. Однако я держал крепко. Не дал ему перевести мысли, да еще здорово сгустил краски.
Ведь прихожане доверяют ему, считают своим духовным пастырем – вот что он сейчас думал. Я заставил его мысленно вернуться в пору юности, когда он только окончил семинарию и смотрел на пасторское служение, как на священный поход во благо людей.
Я постепенно внушил ему мысль, что единственный способ искупления – покаяться и все исправить. И снова завоевать доверие прихожан.
Хорошая работа, только не окончательная. Ладно, буду временами заглядывать сюда и подправлять.
В универмаге я присел в углу и наблюдал за работой Берта Джонса. Он поздоровался со мной, и тогда я проник в его разум и заставил вспомнить все те случаи, когда он платил нечестную цену за яйца, которые приносили фермеры. А еще он имел привычку вписывать лишние строчки в отправляемые клиентам счета; а как мошенничал с налогами! Вот из-за налогов он испугался больше всего. Я не отпускал Берта, пока ему не стало стыдно.
Само собой, нельзя сказать, что Берт вот так раз – и стал честным человеком. Однако я знал, что в любой момент могу вернуться, снова пристыдить его, и тогда, мало-помалу…
Потом я пошел в парикмахерскую и полюбовался работой Джейка. Клиент, которого стриг Джейк, меня особо не интересовал: он не наш, живет в нескольких милях за городом. Что мне до посторонних!
Я ушел – но не раньше, чем Джейк испытал раскаяние из-за азартных игр, которым он предается в задней комнате за бильярдной, и уже почти совсем созрел признаться в этом жене.
Теперь сама бильярдная. Майк сидел за стойкой, прямо в шляпе, и изучал бейсбольные новости. Я взял вчерашний номер газеты и сделал вид, что читаю.
Майк заржал и спросил, когда это я выучился читать, – и поэтому сгоряча я слегка перестарался.
Я выходил в полной уверенности, что едва за мной хлопнет дверь, Майк спустится в подвал и выльет в канализацию весь контрабандный спирт. А там и до прекращения игры в задней комнате недалеко.
А вот в сыроварне мне не повезло. Фермеры привезли Бену молоко; он крутился как белка в колесе и был слишком занят, чтобы у него в голове нашлось для меня местечко. Одну мыслишку я все-таки ухитрился туда заронить: а ч