Честно говоря, я был рад, что растение убралось восвояси.
Увы, завернув за угол, я понял, что оно никуда не девалось.
Снаружи на подоконнике стоял ящик с геранью, которую я пестовал с весны. Растение забралось внутрь, а герань безжизненно свисала с краю.
Я смотрел на сорняк, и во мне зрело чувство, что он смотрит на меня в ответ.
Я подумал о том, что он не только выбрался из сарая и вскарабкался на подоконник, но и закрыл за собой дверь.
Стебель у него распрямился, да и вообще растение имело цветущий вид, только в горшке смотрелось нелепо – будто кто-то решил вырастить кукурузный початок в ящике для герани, разве что на кукурузный початок мое растение совсем не походило.
Я набрал в кувшин воды и вылил ее в ящик. И тут почувствовал, что меня постучали по макушке. Я поднял глаза. Растение распростерло надо мной одну из веток.
С ее конца ко мне тянулся лист, похожий на ладонь.
Я зашел в дом и улегся в постель, успокоив себя тем, что если вдруг растение окажется опасным, я подмешаю ему в воду лошадиную дозу удобрений, или мышьяка, или чего-нибудь столь же смертельного.
Верите или нет, я уснул.
Следующим утром я подумал, что хорошо бы починить старую теплицу и отнести растение туда, надежно заперев дверь. Пока что оно вело себя дружелюбно, но как знать.
После завтрака я вышел во двор проведать растение. Ящик на подоконнике был пуст. Впрочем, на поиски времени не оставалось – по субботам в город съезжались фермеры, и наверняка многие из них планировали наведаться ко мне в офис, так что опаздывать не стоило.
Весь день я работал, так что беспокоиться о растении было некогда. Но, заворачивая в бумагу банку с землей из сада Стивенса, чтобы отправить ее в лабораторию, я подумал, что надо бы сообщить о находке в университет Вашингтона. Вот только я понятия не имел, с кем мне связаться, в какой отдел позвонить.
Вечером я вернулся домой. Растение устроилось на грядке между салатом и редиской. Несколько кустов салата поникли, но в остальном все будто бы было в порядке. Я осмотрел растение. Оно протянуло ко мне ветки – при полном безветрии – и кивнуло соцветием-кружкой, словно здороваясь.
После ужина я обследовал изгородь перед домом и нашел там еще два растения. Мертвых.
Соседи ушли в кино, так что я обыскал их сад тоже и под кустом обнаружил еще четыре растения. Похоже, они отползли в укромное место, чтобы умереть.
Скорее всего, накануне собаки так яростно лаяли у ограды, потому что учуяли растение, которое я спас. Наверняка. Уж собака в отличие от человека сразу распознает пришельца.
Я произвел подсчеты. По меньшей мере семеро из них хотели подкормиться на клумбе у Стивенса, где всех, кроме одного, погубило удобрение, которое тот щедро добавлял в почву. А единственный выживший сейчас в моем саду приканчивает салат.
Интересно, почему погибли салат, герань и цветы Стивенса? Должно быть, корни пришельцев выделяют какой-то яд, поэтому другие растения не выживают. Некоторые земные растения и деревья делают, по сути, то же самое. А может, пришельцы попросту вытягивают из почвы все питательные вещества, и остальные загибаются от голода.
Зачем они отправились на Землю и почему часть из них осталась? Если они прилетели с другой планеты, то наверняка на корабле, так что воронка на участке Пита, должно быть, образовалась на месте, где они приземлились, чтобы пополнить запасы еды и выбросить истощенную почву.
А что тогда с теми семерыми, которых я насчитал?
Неужели они сбежали с корабля? Или им дали увольнительную и они пустились во все тяжкие, как случается с нашими моряками?
Что, если их искали, но не нашли и корабль полетел дальше? Если так, то у меня в саду отирается не самый сообразительный представитель инопланетного разума.
А может, корабль все еще ждет?
Раздумья меня измотали, и я улегся в постель пораньше, однако сразу уснуть не получилось, так что я промаялся довольно долго и едва начал засыпать, как услышал, что во двор снова забрался помойный пес. Любое благоразумное животное после вчерашнего оставило бы в покое мой разнесчастный бак, но только не эта упертая сволочь. Он скреб когтями по жестяному баку и наскакивал на него, пытаясь перевернуть.
Я схватил с плиты сковороду, распахнул заднюю дверь и швырнул в зверя посудиной, но промахнулся на добрых десять футов. Я так разозлился, что даже не стал ее подбирать, просто лег обратно в постель.
Спустя несколько часов меня разбудил жалобный собачий вой. Я выскочил из постели и подбежал к окну. Ярко светила луна. По шоссе во весь опор мчался помойный пес, будто его преследовал сам дьявол. За ним гналось растение. Одной веткой оно держало его за хвост, а тремя другими нахлестывало по бокам.
Вскоре они скрылись из виду, хотя жалобный вой слышался еще долго. Спустя несколько минут я увидел, что растение возвращается, перебирая корнями, словно паук лапками.
Оно свернуло с шоссе и воткнуло корни в землю рядом с кустом сирени, устраиваясь на ночь. Теперь, по крайней мере, мусорный бак был в безопасности. Если пес вздумает вернуться, пришелец настороже.
Я лежал без сна, теряясь в догадках. Как растение выяснило, что я не в восторге от того, что пес расхищает мой мусор? Должно быть, увидело – если так можно сказать, – как я гнал его со двора.
Во мне крепло приятное чувство, что мы с пришельцем наконец достигли взаимопонимания. Я безмятежно уснул.
Настало воскресенье. Я принялся за починку теплицы, чтобы заточить туда растение.
Оно тем временем отыскало самый солнечный участок и расположилось в земле со всем комфортом, притворяясь огромным раскидистым сорняком, который я поленился выдернуть.
Ко мне в сад забрел сосед вроде как посоветоваться, но он так мялся, что я заподозрил, что у него на уме нечто другое.
Наконец он собрался с духом.
– Представляешь, Дженни клянется, что видела, как у тебя по двору бегало огромное растение. А сынок нажаловался, что оно якобы за ним гонялось. – Он смущенно хихикнул. – Дети чего только не придумают!
– Это точно! – подтвердил я.
Сосед еще немного постоял рядом, дал мне несколько ценных советов и наконец убрался восвояси.
Плохо дело. Если растение и впрямь решило гоняться за детьми, проблем не оберешься.
Я весь день чинил теплицу. Работы было невпроворот, и к вечеру я выбился из сил. Отужинав, вышел на заднее крыльцо и уселся на ступени полюбоваться на звезды. Вокруг царили тишина и покой.
Я просидел так минут пятнадцать, и вдруг услышал шелест. Я обернулся. Из сада, перебирая корнями, на меня надвигалось растение.
Оно вроде как приютилось рядом. И мы с ним глядели на звезды. То есть я-то, понятно, глядел. А вот способны ли видеть растения? Если нет, наверное, у них есть какие-то чувства, которые заменяют им зрение. В общем, мы сидели вдвоем на крылечке.
Чуть погодя растение протянуло ко мне ветку и опустило на плечо листок-ладонь. Я чуть напрягся, но прикосновение было мягким. Я решил, что, если хочу с ним поладить, то отодвигаться не стоит.
Постепенно, так что сперва я даже не заметил, я почувствовал, как меня охватило теплое чувство, как будто растение благодарило меня. Я повернулся, но оно по-прежнему сидело не шелохнувшись, только «ладонь» лежала у меня плече.
И все же каким-то неведомым способом оно дало мне понять, что благодарно за то, что я его спас.
То есть не говоря ни слова, понимаете? Оно не могло говорить, разве что шелестело листвой. А общаться мы могли пусть не с помощью слов, а чувств – сильных, глубоких и искренних.
Я даже смутился от такой горячей, бесконечной благодарности.
– Все нормально, дружище, – сказал я. – Ты бы сделал для меня то же самое.
Похоже, растение догадалось, что я принял его благодарность, потому что взамен на меня снизошло чувство глубокого покоя.
Растение поднялось и засеменило прочь.
Я окликнул его:
– Эй, Папоротник, постой минутку.
Кажется, оно поняло, о чем я прошу, и вернулось. Я взял его за ветку и повел по периметру двора. Если между нами установилась связь, надо не просто наслаждаться чувством благодарности и глубокого покоя, а попробовать объясниться. Так что я провел растение по двору, про себя повторяя: нельзя выходить за его пределы. Я взмок от усилий, но растение вроде бы догадалось, чего я от него хочу. Затем я представил, как растение гонится за соседским ребенком, и мысленно погрозил ему пальцем. Мой новый друг кивнул. Затем я попытался объяснить, что не стоит выходить во двор днем, его могут увидеть. То ли мысль была сложной, то ли я устал… В общем, когда растение наконец выразило согласие, мы оба вымотались до предела.
Той ночью, лежа в постели, я долго думал о связи, что установилась между нами. Не телепатия, но что-то основанное на передаче мысленных образов и чувств. Я решил ухватиться за этот шанс. Если мы научимся объясняться, вдруг впоследствии растение передаст мне что-то менее абстрактное, чем чувства? Что, если оно способно говорить с людьми, понимать их и изъясняться? Тогда его признают разумным существом. Надо показать гостю, как живут люди и почему именно так, а не иначе. Выводить растение за пределы двора нельзя – значит, надо придумать, как объяснить это на месте.
Я развеселился при мысли, что мои дом и двор превратятся в школу для пришельца.
На следующий день мне позвонили из лаборатории.
– Что за образцы вы нам подсунули? – требовательно спросил мужской голос.
– Да просто собрал кое-где. А что не так?
– С первым образцом все нормально. Обычная почва. Вокруг Бертона такой навалом. Но со вторым история невероятная! В нем золотой песок, частицы серебра и медь. Понятно, что лишь крупицы. Но если у кого-то из ваших фермеров много такой земли, то он богач!
– Грузовиков двадцать пять или тридцать, около того.
– Где он ее раздобыл? Откуда?
Я вздохнул и поведал ему о происшествии на поле у Пита.
Сотрудник лаборатории сказал, что выезжает; я едва успел спросить о третьем образце.