Эл должен был сделать телеобъективом первый снимок, в самом начале прыжка. Джо засечет летящего на полдороге. Гарри щелкнет как раз перед тем, как тот ударится о тротуар, а Герб поймает момент первого соприкосновения с асфальтом.
Я слушал их, и по коже у меня бегали мурашки.
Как бы то ни было, план сработал, и «Глобус» получил замечательную серию снимков прыжка, призванную проиллюстрировать мой очерк.
Мы знали, что, если «Стандарт» и заполучил снимок этого инцидента, он вряд ли воспользуется им: «Стандарт» претендовал на звание семейной газеты и делал все возможное, только бы их чтиво подходило для всех и каждого.
Но «Глобус» мог опубликовать что угодно и не упускал никаких возможностей. Мы давали самые животрепещущие новости без всяких прикрас.
– Этот парень был просто психом, – входя, сказал Герб и уселся рядом со мной.
– Весь этот чертов мир состоит из психов, – ответил я. – За последний месяц это шестая птичка, вспорхнувшая с небоскреба. Я бы предпочел, чтобы меня засадили в отдел некрологов, или деловой хроники, или еще куда. Я сыт кровью по горло.
– Вот так всегда и бывает. Сперва не знаешь, что снимать, потому что ничего достойного, а потом опять же не знаешь, потому что чертовщина прет изо всех дыр.
Герб был прав. С новостями всегда так: они идут полосой. Волна преступности, волна дорожных происшествий и волна самоубийств. Но тут было что-то не то. Кроме прыгавших с высоты кретинов, было много всякого другого.
Один парень перебил всю семью, а потом направил дуло на себя. Другой во время медового месяца зарезал молодую жену. А третий окатил себя бензином и чиркнул спичкой.
И всякие такие бессмысленные идиотизмы.
Ни один здравомыслящий репортер не станет возражать против некоторой доли насилия, потому что без этого новости – не новости. Но насилие уже перехлестывало через край, и это было чуточку мерзко и тревожно, вполне достаточно, чтобы замутило даже заработавшегося охотника за новостями, которого подобные вещи трогать не должны.
Но тут пришел рассыльный с газетами, и, скажу без ложной скромности, вся редакция прямо-таки упивалась моим очерком. Да так оно и должно быть: я тщательно продумал и скомпоновал его, пока наблюдал, как эта птичка скачет по карнизу.
Снимки тоже были хороши. Отличный комплект для торговли вразнос. Я почти явственно видел, как Дж. Р. потирает руки, облизывает губы и похлопывает себя по заднице от удовольствия, что мы сделали такой выпуск.
Наш научный редактор Билли Ларсон небрежной походкой подошел к моему столу и раскинулся на нем. Билли – парень довольно-таки курьезный. Носит большие роговые очки и шевелит ушами, когда возбужден, но зато знает массу всего о науке. Может взять пересушенную, пресную научную статью и всыпать туда столько перца и соли, что даже интересно будет читать.
– У меня идея! – провозгласил Билли.
– У меня тоже. Я иду к Датчмену и угощаю себя бокалом пива, а то и двумя-тремя.
– Надеюсь, – вмешался Герб, – теперь-то это не связано с доком Аккерманом и его машиной времени.
– Не-а, – ответил Билли, – другое. Машина времени теперь не диковинка, людям надоело про нее читать. По-моему, старый плут раскрыл еще не все карты, да что с того? Машина времени никому не нужна, все ее боятся.
– А что же на этот раз? – спросил я.
– Солнечные пятна.
Я попытался отмахнуться от него – очень уж хотелось пива, я почти чувствовал его вкус, но, если у Билли завелась идея, он впивается как клещ и не выпускает, пока не выложит все без остатка.
– Как широко известно, – начал он, – солнечные пятна воздействуют на человека. Много пятен – и начинается веселая жизнь: акции и облигации подымаются, цены лезут вверх. Но с другой стороны, растет и нервное напряжение. Растет число вспышек насилия, народ приходит в возбуждение.
– Силы зла выходят на свободу, – подсказал Герб.
– Вот именно, – согласился Билли. – Русский ученый Чижевский[2] указал на это лет тридцать назад. По-моему, это он обнаружил, что активность на фронтах Первой мировой войны четко связана с появлением на Солнце больших пятен. А апоплексические удары в тридцать седьмом году вызваны самым быстрым взлетом кривой солнечной активности за последние двадцать лет.
Меня это как-то не тронуло, зато Билли охватил азарт. Такой уж он человек, энтузиаст своего дела.
– Народ буквально встает на голову! – восклицал он, а в глазах его пламенел огонек фанатизма, как бывает всякий раз, когда Билли почует материал, от которого читатели «Глобуса» затаят дыхание. – И не просто народ, а народы: нации, культуры, цивилизации. Если устроить экскурс в историю, легко обнаружить параллели между циклами солнечной активности и значительными историческими событиями. Возьмем, к примеру, год тысяча девятьсот тридцать седьмой, когда было много апоплексических ударов. В июле этого года цикл активности Солнца взлетел до максимума, а индекс Вольфа[3] равнялся ста тридцати семи! Ученые абсолютно уверены, что периоды возбуждения народных масс объясняются резким изменением нервных и психических характеристик человечества, происходящим во время максимума солнечных пятен, но никто толком не знает причин подобных изменений.
– Ультрафиолетовые лучи, – выговорил я сквозь зевоту, припомнив, как читал что-то эдакое в журнале.
Билли пошевелил ушами и продолжал:
– Очень вероятно, что ультрафиолет играет здесь немалую роль. Сами пятна не являются центрами значительной эмиссии ультрафиолета, но они могут быть причиной изменений в атмосфере Солнца, что, в свою очередь, влечет увеличение продукции ультрафиолета. Бо́льшая часть попадающих на Землю ультрафиолетовых лучей расходуется на преобразование кислорода в озон, но на поверхности колебания его интенсивности могут достигать двадцати процентов. А ультрафиолет вызывает определенные изменения в человеческих железах, особенно в эндокринной системе.
– Чушь собачья, – равнодушно заметил Герб.
Но Билли ничто не могло удержать, и он выложил козырь:
– Ну, тогда скажем, что колебания солнечной активности, связанные с пятнами, влияют на характер психики и интеллектуальный облик всех людей Земли. Иными словами, поведение людей определяется циклами солнечной активности. Сравним, скажем, усредненные показатели Доу-Джонса[4] с солнечными пятнами, и тогда обнаруживается, что они явно подвержены воздействию Солнца. В двадцать восьмом и двадцать девятом годах было много пятен. Осенью двадцать девятого солнечная активность резко снизилась, и рынок лопнул. В тридцать втором и тридцать третьем он скатился на самое дно, и то же самое случилось с пятнами. Уолл-стрит[5] следует за солнечными пятнами.
– Так давай наставим побольше этих пятен, – с издевкой сказал я, – и наступит всеобщее благоденствие. Мы будем прямо-таки купаться в богатстве.
– Ну да, – сказал Герб, – а проклятые дураки будут скакать с небоскребов.
– А что, если сделать все наоборот, – предложил я, – принять, скажем, закон против солнечных пятен?
– Ну, тогда, – надувшись, как сова, изрек Билли, – у нас будет жесточайшая депрессия.
Я встал и пошел прочь. Я все никак не мог отделаться от мысли о том, что осталось на тротуаре после прыжка этого парня, и потому безумно хотел пива.
Когда я уже выходил, меня окликнул Джейк, один из наших курьеров:
– Майк, вас хочет видеть Дж. Р.
Мне пришлось вернуться и промаршировать к двери, за которой сидел Дж. Р., потирая руки и выдумывая новые каверзы, которые потрясут публику и заставят ее покупать «Глобус».
– Майк, – сказал Дж. Р., едва я переступил порог его кабинета, – хочу поздравить тебя. Нынче утром ты сделал замечательную работу. Потрясающий очерк, мой мальчик, просто потрясающий.
– Спасибо, Дж. Р., – сказал я.
Старый пройдоха сам не верил тому, что говорит.
После этого Дж. Р. взял быка за рога:
– Майк, я надеюсь, ты читал эту чепуху насчет доктора Аккермана и его машины времени.
– Ага. Но если вы решили отправить меня к этому старому пожинателю лавров за интервью, то я пас. Я видел, как утром тот парень размазался по всей Пятой улице, я слышал, как Билли Ларсон рассуждает о солнечных пятнах, и теперь с меня довольно. Так что как-нибудь в другой раз.
И тогда Дж. Р. подложил под меня бомбу.
– «Глобус», – провозгласил он, – приобрел машину времени.
Ноги подо мной подкосились.
На моем веку «Глобус» немало почудил, но этот номер был почище всего остального.
– Чего это ради? – спросил я ослабевшим голосом, и Дж. Р. принял вид оскорбленной добродетели, но быстро оправился и через стол склонился ко мне.
– Майк, ты только подумай. Прикинь возможности, которые открывает для газеты машина времени. Другие газеты будут рассказывать, что произошло или что происходит, но, чтобы узнать, что произойдет, всем придется читать «Глобус».
– Могу предложить девиз: «Читайте преждевременные новости!»
Он не понял, шучу я или всерьез, и немного выждал, прежде чем продолжать:
– Допустим, началась война. Другие газеты могут сообщить, что происходит в текущий момент, но мы можем поступить лучше. Нам по силам сообщить, что будет – кто победит, кто проиграет. Какие будут битвы. Сколько война продлится…
– Но, Дж. Р., этого делать нельзя! – воскликнул я. – Неужели вы не понимаете, какую устроите чертовскую неразбериху? Если одна из сторон будет знать, что потерпит поражение…
– Это относится не только к войнам. Возьмем спорт. Футбол, к примеру. Все прямо сгорают от нетерпения узнать прямо сейчас, кто кого побьет – Миннесота Висконсин или наоборот. А мы запрыгиваем в машину времени и отправляемся вперед, в следующую субботу. А в день перед матчем публикуем статью с фотографиями и все такое. – Дж. Р. потер руки в предвкушении триумфа и довольно мурлыкнул. – Старик Джонсон из «Стандарт» будет просить у меня милостыню, – злорадствовал он. – Я заставлю его пожалеть о том дне, когда он впервые увидел газету. Я пущу его по ветру. Я отправлю репортеров на день вперед…