Лупус облизнулся:
– А я иногда зайду туда как бы невзначай, и дежурный вебстер обязательно что-нибудь найдет для меня.
– Смотри, – предостерег его Мишка. – Просто так он тебя не станет подкармливать. Не иначе что-нибудь замыслил. Не верю я этим вебстерам.
– Этому верить можно, – возразил волк. – Он дежурит на пункте кормления, а ведь совсем не обязан. Любой робот справится с этим делом, а он попросил ему поручить. Мол, надоело торчать в этих душных домах, где, кроме игр, никаких занятий. Зайдешь к нему – смеется, разговаривает, все равно как мы. Славный парень этот Питер.
– А я вот слышал от одного пса, – пророкотал медведь, – будто Дженкинс говорил, что на самом деле их вовсе не вебстерами зовут. Мол, никакие они не вебстеры, а люди…
– А что такое люди? – спросил Лупус.
– Ведь я же тебе толкую: это Дженкинс так говорит…
– Дженкинс, – объявил Лупус, – до того старый стал, что у него ум за разум заходит. Столько надо всего в голове держать! Ему небось уже тысяча лет с лишком.
– Семь тысяч, – отозвался медведь. – Псы задумали ему на день рождения большой праздник устроить. Готовят в подарок новое туловище. Старое уже совсем износилось, чуть не каждый месяц в починке.
Он глубокомысленно покачал головой:
– Что ни говори, Лупус, а все-таки псы для нас немало сделали. Взять хотя бы пункты кормления… А медицинские роботы, а всякие прочие вещи. Да вот в прошлом году у меня зуб зверски разболелся…
– Ну, кормить-то можно было бы получше, – перебил его волк. – Они все твердят, дескать, дрожжи – все равно что мясо, такие же питательные и так далее. Но разве вкус с мясом сравнишь…
– А ты-то откуда знаешь? – спросил Мишка.
Волк замялся только на секунду:
– То есть… как откуда? Мне дед говорил. Такой разбойник был – нет-нет да закусит олениной. Он и рассказал мне, какой вкус у сырого мясца. Правда, тогда не было столько охранников, сколько их теперь развелось.
Мишка зажмурился, потом снова открыл глаза:
– Кто бы мне рассказал, какой вкус у рыбки… В Сосновом ручье форель водится. Я уже приметил. Проще простого: сунул лапу в ручей да выловил штучку-другую. – Он поспешно добавил: – Конечно, я себе не позволю.
– Ну конечно, – подхватил волк.
Один мир, а за ним другой, цепочка миров. Один наступает на пятки другому, шагающему впереди. Завтрашний день одного мира – сегодняшний день другого. Вчера – это завтра, и завтра – это тоже прошлое.
С той небольшой поправкой, что прошлого нет. Нет, если не считать воспоминаний, которые порхают на ночных крыльях в тени сознания. Нет прошлого, в которое можно проникнуть. Никаких фресок на стене времени. Никакой киноленты, которую прокрутил назад – и увидел былое.
Джошуа встал, встряхнулся, снова сел и почесался задней лапой. Икебод сидел как вкопанный, постукивая металлическими пальцами по столу.
– Все верно, – сказал робот. – Мы тут бессильны. Все сходится. Мы не можем отправиться в прошлое.
– Не можем, – подтвердил Джошуа.
– Зато мы знаем, где находятся гоблины, – продолжал Икебод.
– Да, мы знаем, где находятся гоблины, – сказал Джошуа. – И может быть, сумеем к ним проникнуть. Теперь мы знаем путь.
Один путь открыт, а другой закрыт. Нет, не закрыт, конечно, ведь его и не было. Потому что прошлого нет, прошлого никогда не было, ему негде быть. На месте прошлого оказался другой мир.
Словно два пса, которые идут след в след. Один вышел, другой вошел. Словно длинный, бесконечный ряд шариковых подшипников, которые катятся по желобу, почти соприкасаясь – почти, но не совсем. Словно звенья бесконечной цепи на вращающейся шестеренке с миллиардами зубцов.
– Опаздываем, – сказал Икебод, глянув на часы. – Нам надо еще приготовиться, чтобы пойти на день рождения Дженкинса.
Джошуа опять встряхнулся:
– Да, не мешает. Сегодня у Дженкинса такой день! Ты только подумай, Икебод, семь тысяч лет!
– Я уже готов, – гордо сообщил Икебод. – Еще утром отполировал себя, а тебе надо бы причесаться. Вон какой лохматый.
– Семь тысяч лет, – повторил Джошуа. – Не хотел бы я столько жить.
Семь тысяч лет – семь тысяч миров, ступающих след в след. Да нет, куда больше. Каждый день – мир. Семь тысяч на триста шестьдесят пять. А может быть, каждый час или каждая минута – мир. Или даже что ни секунда, то мир. Секунда – вещь плотная, достаточно плотная, чтобы разделить два мира, достаточно емкая, чтобы вместить два мира. Семь тысяч на триста шестьдесят пять, на двадцать четыре, на шестьдесят раз шестьдесят…
Вещь плотная и окончательная. Ибо прошлого нет. Назад пути нет. Нельзя вернуться и проверить рассказы Дженкинса: то ли это правда, то ли покоробившиеся за семь тысяч лет воспоминания. Нельзя вернуться и проверить туманные предания, повествующие о какой-то усадьбе, каком-то роде вебстеров, каком-то непроницаемом куполе небытия в горах далеко за морями.
Икебод подошел со щеткой и гребешком, и Джошуа отскочил в сторону.
– Не дури, – сказал Икебод. – Я не сделаю тебе больно.
– В прошлый раз чуть всю шкуру с меня не содрал, – пожаловался Джошуа. – Поосторожней там, где шерсть запуталась.
Волк пришел, надеясь подкрепиться, но ему ничего не предложили, а просить учтивость не позволяла, и теперь он сидел, аккуратно обвив лапы косматым хвостом, и смотрел, как Питер скоблит ножом прут.
Белка Поня прыгнула с развесистого дерева прямо на плечо Питера.
– Что это у тебя? – спросила она.
– Метательная палка, – ответил Питер.
– Метать любую палку можно, – заметил волк. – Зачем тебе такая отделка? Бери какую попало и бросай.
– Это совсем новая штука, – объяснил Питер. – Я придумал и сделал. Только еще не знаю, что это такое.
– У нее нет названия? – спросила Поня.
– Пока нет, – сказал Питер. – Надо будет придумать.
– Но ведь любую палку можно бросить, – твердил волк. – Какую захотелось, ту и бросил.
– Не так далеко, – ответил Питер. – И не так сильно.
Он покрутил прут между пальцами – гладкий, круглый, потом поднес к глазу, проверяя, не криво ли получилось.
– Я его не рукой мечу, – объяснил он, – а другой палкой и веревкой.
Он взял вторую палку, прислоненную к дереву.
– А мне вот еще что непонятно, – сказала Поня. – Зачем тебе вообще понадобилось метать палки?
– Сам не знаю, – ответил Питер. – Интересно, вот и бросаю.
– Вы, вебстеры, странные твари, – строго произнес волк. – Иногда мне кажется, что вы не в своем уме.
– Можно в любую цель попасть, – сказал Питер. – Только надо, чтобы метательная палка была прямая и веревка хорошая. Первая попавшаяся деревяшка тут не годится. Пока подберешь…
– Покажи мне, – попросила Поня.
– Гляди. – Питер поднял повыше ореховое древко. – Видишь, крепкая, упругая. Согни ее – тут же опять выпрямляется. Я связываю оба конца веревкой, кладу вот так метательную палку, упираю ее одним концом в веревку и оттягиваю…
– Вот ты говоришь, можно в любую цель попасть, – сказал волк. – Попробуй попади.
– А во что? Выбирайте, а я…
Поня взволнованно показала:
– Вон, вон на дереве малиновка сидит.
Питер быстро прицелился, оттянул веревку, и древко изогнулось дугой. Метательная палка просвистела над поляной. Малиновка закувыркалась в воздухе, роняя перышки. Она упала на землю с глухим мягким стуком и застыла – маленькая, жалкая, согнутые коготки смотрят вверх… Кровь из клювика окрасила листья под головой.
Белка оцепенела на плече у Питера, волк вскочил на ноги.
Тишина, притихла листва, беззвучно плывут облака в голубом полуденном небе…
– Ты ее убил! – закричала вдруг Поня, захлебываясь ужасом. – Она мертвая! Ты ее убил!
– Я не знал, – промямлил ошеломленный Питер. – Я еще никогда не целился ни во что живое. Только в метки бросал…
– Все равно ты убил малиновку. А убивать запрещается.
– Знаю, – сказал Питер. – Знаю, что запрещается. Но ведь вы сами меня попросили попасть в нее. Вы мне показали. Вы…
– Я не говорила, чтобы ты ее убивал! – кричала Поня. – Я думала, ты просто дашь хорошего тычка. Напугаешь ее как следует. Она всегда такая важная, надутая была…
– Я же сказал вам, что палка сильно бьет.
Страх пригвоздил вебстера к месту.
«Далеко и сильно, – думал он. – Далеко и сильно – быстро».
– Не тревожься, дружище, – мягко произнес волк. – Мы знаем, что ты не нарочно. Это останется между нами. Мы никому не скажем.
Поня прыгнула на дерево и запищала с ветки:
– Я скажу! Скажу вот Дженкинсу!
Волк рыкнул на нее с лютой ненавистью:
– Ты доносчица паршивая! Подлая сплетница!
– Скажу, скажу! – не унималась Поня. – Вот увидите! Скажу Дженкинсу.
Она стремглав поднялась по стволу, добежала до конца ветки и перескочила на другое дерево.
Волк сорвался с места.
– Куда? – осадил его Питер.
– Всю дорогу по деревьям ей не пробежать, – торопливо объяснил волк. – На лугу придется спуститься на землю. Ты не тревожься.
– Нет, – сказал Питер. – Не надо больше убийств. Хватит одного.
– Но ведь она в самом деле скажет.
Питер кивнул:
– Не сомневаюсь.
– А я могу ей помешать.
– Кто-нибудь увидит и донесет на тебя, – сказал Питер. – Нет, Лупус, я тебе не разрешаю.
– Тогда улепетывай поскорей. Я знаю место, где ты можешь спрятаться. Тысячу лет искать будут – не найдут.
– Ничего не выйдет. В лесу глаза есть. Слишком много глаз. Они скажут, куда я пошел. Прошли те времена, когда можно было спрятаться.
– Наверно, ты прав, – медленно произнес волк. – Да, наверно, прав.
Он повернулся и посмотрел на убитую малиновку.
– Ну а как насчет того, чтобы изъять доказательство? – спросил он.
– Доказательство?..
– Вот именно…
Волк быстро сделал несколько шагов, опустил голову. Послышался хруст. Лупус облизал усы и сел, обвив лапы хвостом.
– Сдается мне, мы с тобой могли бы поладить, – сказал он. – Честное слово, могли бы. У нас так много общего.