В «качалке» едко пахло потом – филонить никому не удавалось: Максуд за порядком следил строго.
– А тебя, господин надзиратель, общий распорядок не касается?
Максуд с удивлением оглянулся на голос: он не слышал, как Амир вошел в помещение.
– Что уставился?! Повторяю: почему прохлаждаешься? Почему не вместе со всеми?!
– Так…
Амир поймал себя на мысли, что его несет, но сдерживаться не стал. В конце концов, бешенство должно найти выход, иначе он просто взорвется.
Бедняга Максуд то покрывался красными пятнами, то бледнел. Он даже не слышал тех упреков, что – нет, не выкрикивал, Амир вообще не повысил голоса, – а выговаривал ему командир. Мало того, что они были абсолютно незаслуженные, обиднее было то, что его отчитывали перед подчиненными. Обидно и еще – унизительно.
– А эти твои где, посыльные? Когда они должны были вернуться? Может, не такие они и надежные? Может, ты мне дезертиров подсунул?
Максуд аж потом холодным покрылся: парням, посланным за Али, он доверял как себе, и мысль про их предательство даже не приходила ему в голову. А тут вдруг пришла: уж слишком долго они задерживались! Если это окажется правдой, ему, Максуду, лучше самому пойти и застрелиться.
Амир между тем ушел. Он выпустил пар, но желаемое успокоение не пришло. Напротив, его раздражало все. И он прекрасно понимал, почему: впервые дела шли не так, как хотелось ему. Все, что он задумывал, натыкалось на непреодолимую стену. И он не мог понять – почему? И еще эта мерзенькая мысль про крысу. Ну, допустим, пароль этому Кяриму сказал Али. Но Али-то откуда его узнал? От кого и как?
Тогда, в свой последний визит на берег, он выведал у Мамеда все про этого Али. Все, что тот знал. И вышло, что не знал он ничего! Серая мышь, ничем не выделялся, работал. Кафе его славилось, и все. Никаких зацепок, ничего про знакомства с его людьми.
Загадка, которую еще надо разгадать. Так ли уж надо?
Новый день принес с собой дурные вести.
Максуд не сразу решился доложить командиру о том, что произошло. Он благодарил Аллаха, что нарушил приказ Амира и велел все новости сообщать сначала именно ему. Рисковал, ой как рисковал.
– Господин, плохие вести.
Дуг, верный пес Максуда, старался говорить тихо: мало ли, уши есть везде.
– Мы опоздали.
– Как так вышло?
Дуг пожал плечами:
– Ну…
– Нет, ты уж давай в подробностях! Как лохануться удалось!
– Да словно все против нас! Сначала баркас заглох, мы в город только вечером попали. Решили ночью не соваться, шуму много. А утром никого не застали.
– Шайтан! Ты хоть понимаешь, что это значит?
– Да, господин. Но мы не пустые вернулись, привезли с собой жену этого Кярима.
– И на кой она тут нужна?
– Я подумал – сгодится.
– Сгодится… Подумал он. Короче, она где?
– Пока на баркасе.
– Отправишь на Наргин. И никому ни слова. И этих предупреди, чтобы языки свои в жопу засунули.
– Господин, и еще.
– Что?!
– Туранчокс. Он нас в порту нашел, мы уже отправляться хотели. Велел передать: на «Арменикенде» отправляют к огнепоклонникам мужа, жену и девочку. По всему, это наши потеряшки и есть.
– Когда?
– Что?
– А, свободен! Стоять! Во сколько вы с Апшерона вышли?
– Да мы это… Короче, движок у баркаса совсем плохой. Мы на обратном пути опять его чинили.
– Идиоты! Вон отсюда!
Информация, конечно, так… Вилами на воде. Но все сходится вроде бы. И получается, Алибаба переправился к огнепоклонникам или вчера вечером, или отправится туда сегодня. Уже не перехватишь. Но можно попробовать вытащить его оттуда?
– Господин, разреши войти.
– Да вошел уже, что спрашиваешь? Не иначе как с новостями?
Глаза у Амира были словно две ледышки, но Максуду под этим взглядом стало жарко.
– С новостями. От Туранчокса.
– И что наш друг вынюхал?
– Али и его семья у огнепоклонников.
– Это точно? Информация, спрашиваю, точная?
– Не знаю. Туранчокс имен не называет.
– Что дословно сказал, повтори!
– «На “Арменикенде” отправляют к огнепоклонникам мужа, жену и девочку». Как-то так.
– Похоже, что наши. А если это отвлекающий маневр? А?
– Не знаю, господин.
– Да что ты вообще знаешь? Надо было тут же перехватить их! А вы опять прошляпили!
– Информация пришла поздно, они уже ушли, господин.
– Тогда убирайся, чего стоишь?
Максуд ушел, и Амир вздохнул с облегчением: ему удалось сдержаться. Кьяра в чем-то права, надо следить за собой. Мало того, что гнев – плохой помощник, так еще, чего доброго, сочтут параноиком, сумасшедшим. Этого ему сейчас только и не хватало.
– Что будем делать?
Женщина отодвинула штору, зашла в ту часть их жилища, которая использовалась Амиром как кабинет.
– Слышала?
– Конечно.
– А ты бы что посоветовала?
– Мой совет тебе не понравится. Я бы плюнула на все. Просто я устала от этого.
– Ты ошибаешься, мудрая моя жена, – Амир прижал Кьяру к себе, зарылся лицом в складки халата, – твой совет мне нравится. Но я не приму его. Предавший единожды предаст и еще. Что, жить на пороховой бочке лучше?
Женщина освободилась из его объятий, села напротив.
– Ты прав. Решил, что будешь делать?
– Пока нет. Мысль одна есть… У всякого есть «мягкое место», за которое пощекотать можно. Главное – отыскать его, верно?
Кьяра понимающе улыбнулась.
– Кажется, я понимаю, что ты задумал.
– Тогда нечего титьки мять, садись, пиши! У тебя почерк хороший.
Караван уже готовился отбыть в сторону Сураханов, когда к его начальнику подбежал мальчишка из тех, что вечно отираются на базарах и в других людных местах, что-то подворовывают, где-то подрабатывают.
– Дядя, тебе письмо, держи.
Сунул в руку лист бумаги и растворился, словно и не было.
– Вот паршивец! – начальник невольно улыбнулся.
Через четыре часа листок лег на стол учителя Фахретддина.
Вот уже почти неделя, как Али с семейством обосновался в Атешгяхе. Мехри, да и сам Али очень скоро обнаружили, что в Баку совсем ничего не знают про жителей общины. Говорили, что они нелюдимые, замкнутые, оказалось – все это враки.
Тогда Али и Эл проговорили почти до рассвета, вспоминали, рассуждали, делились своими историями.
– Знаешь… Помнишь, про Саида рассказывал.
– «Стреляли»? Не успел еще забыть, забавно вышло, да. А что?
– Понимаешь, чудная с ним история. Он тебе передать велел кое-что.
– А сразу почему не сказал?
– Да странно как-то, все думал, надо ли?
– Раз велел – надо.
– «Передай учителю Фахретддину, я не убивал отца и брата». Вот.
– Я услышал тебя.
– Не хочешь рассказать, что это значит?
– Не хочу.
Они помолчали.
– Солнце встает…
– Пора, у нас просыпаются рано. Пока поживете у Гюльнур, она одна, места много, и ей в радость. Понравится у нас – свой дом построишь. Да, все вопросы – к ней. Она предупреждена. По городу проход свободный, за пределы – по пропуску. Иди, мне тоже поспать надо. Самир тебя проводит.
Друзья обнялись. Каждый из них понимал – в другой раз так пообщаться получится не скоро.
Идти оказалось недалеко.
Мехри бросилась к мужу:
– Что так долго? Я заждалась.
– Наргиз как?
– Спит.
– Давай и мы ляжем? Думаю, нас простят, если отдохнем хорошенько?
Они проспали весь день. Наргиз, которая проснулась в обычное для себя время, закапризничала, но Гюльнур удалось ее успокоить. Правда, девочка так и просидела, перебирая игрушки, около спящих родителей, наотрез отказавшись покидать комнату. Она даже ела только тут.
– Какая у вас смирная дочка!
– Она привыкла уже, дома всегда одна оставалась.
Гюльнур на вид было лет пятьдесят, невысокая, худая, если не сказать – сухощавая, с острым носиком и черными с проседью волосами.
– Слышала, ты готовишь хорошо?
Мехри покраснела – она никак не ожидала, что о ее талантах знают и здесь.
– Да не удивляйся ты, – Гюльнур заметила смущение гостьи, – у нас же все бакинцы, все из метро. Да и новостям всегда рады.
– Учитель сказал, что вы нас насчет порядков просветите?
– Все расскажу, но пока ешьте давайте – не из «Жемчужины» еда, но и я кое-чего умею.
Рассказ Гюльнур был похож на лекцию о жизни в средневековом городе или, что еще вероятнее, о первобытно-общинном строе.
Все, что нужно было жителям Атешгяхе, по возможности производилось тут же. Что произвести было невозможно, покупалось, а точнее сказать, выменивалось в Баку. Само собой, на первом месте стояло кузнечное дело, и странно было бы иное при дармовом огне. Пусть он и священный, но начисто испорченные цивилизацией жители в его божественное происхождение верили ровно настолько, насколько и в то, что все вокруг создано богом. И барашек тоже. И что, только поэтому отказаться от вкуснейшего мяса?
Кстати, о баранах. Была у огнепоклонников небольшая отара, самим хватало, но тут главное – шерсть. Конечно, Апшерон не Мурманск какой-нибудь, но зимой тоже холода бывают. Особенно сейчас, когда природа словно взбесилась. Али однажды попался на глаза на рынке свитер из настоящей овечьей шерсти, но никак не думал, что это отсюда, из Атешгяха. Теперь сам увидел, как женщины вяжут такие же свитера, шали, кофты.
А вот с теплицами не заладилось дело, воды мало. Нет, что-то, конечно, было, но не прокормиться. Поэтому и ходили регулярно караваны к молоканам и в метро. Туда везли свое, оттуда – продукты.
На осмотр всего нехитрого хозяйства Али хватило нескольких часов. Сильнее, чем кузни, его поразило ткацкое производство. Не станки, словно со старинных гравюр, а материал. Когда он узнал, что это обычная конопля, которой в округе навалом, то сначала не поверил.
– Плохо тебя, Али, в школе учили. При умном подходе все для чего-нибудь и сгодится, так что иди-ка лучше отсюда, не мешай работать.