Земля дрогнула ещё раз и солнце вернуло себе прежнюю яркость.
Алмаз насторожено смотрел на Скорого. Да и все, кто слышал этот диалог, уставились на Павла.
— Она дружила с Ульем. Она была его единственным другом… Это он так горюет…
Поминки устроили там же, на площади. Народ шёл до самых сумерек. Могилу завалили полевыми цветами. Просто гора из цветов.
Уже по темноте разошлись.
Короткий остался. Он вообще весь день сидел сначала у гроба в доме, потом на табуретке у могилы. Не ел. Не пил. Только слегка покачивался, как йог во время медитации.
— Идите, я ещё маленько побуду.
Все побрели в новый дом Беды. Бригада, как-то осиротела. Все старались держаться поближе друг к другу. Так и шли плотной кучкой.
Где-то в стороне центра Полиса раздался хлопок. Бабка ахнула.
— Короткий застрелился!!
Все рванули обратно.
Аркашка лежал у могилы с простреленным виском. Кровь толчками вытекала из пулевого отверстия.
Скорый упал перед ним на колени и приложил ладони к ране. Разрушения в мозгу были ужасными. Он первым делом остановил кровотечение. Вышел из дара и приказал Ромке.
— Быстро за знахарями! Обещай любые суммы! Только бегом сюда! Я один не осилю!
Ромка рванул с места как спринтер. Наверняка включил своё ускорение. Пашка уже почти выбился из сил, когда Шило вернулся, неся впереди себя знахаря. Потом снова рванул в сторону знахарского тупика и вернулся уже с о знахаркой. Отпустил её на землю, а сам рухнул без сознания. Хорошо Беда поймала, не дала разбиться.
Дело пошло бодрее. Знахари работали в полную силу. Пашка тоже сращивал мозговую ткань. Он отпустил Короткого на секундочку, повернулся к Танечке.
— Солнышко… Спек…
Таня достала шприц и уколола Аркашу.
— Танечка… И мне…
Таня повернулась к Бабке, достала у неё из пенальчика шприц и уколола Скорого в плечо.
Спасли.
Бабка сидела на диване и ревела в голос. Сломалась. Столько времени была железным командиром, а тут прорвало. Она, по-бабьи подвывая, захлёбываясь слезами, выговаривала Короткому.
— Ты меня бросил! Совести у тебя нет! Ты забыл, что Ванка говорила?! Она теперь снова иммунная появится в Юнусово! И что?! Я одна поеду её вытаскивать?! Прошлый раз нам с ней просто повезло! Проскочили! А если второй раз не повезёт?! А?! Я думала — ты мне как сын! А ты меня бросил! И её бросил! Ты её бросил! Совести у тебя нет!
Короткий сидел на стуле с перебинтованной головой. Хоть значительный участок мозга был повреждён, но он сохранил личность и даже помнил последние события. Оправдывался.
— Прости, Бабка… Я не подумал… Мне очень плохо было… Ничего не соображал…
Пашка, Шило и два знахаря валялись на полу, в отходняке после интенсивного использования Дара.
Бабка, размазывая ладонью слёзы, обратилась к Беде.
— Машенька, посмотри по карте — когда Юнусово на перезагрузку пойдёт.
Та вышла из комнаты, через минуту вернулась.
— Через двенадцать дней. Кластер быстрый. Период — тридцать два дня.
— Вот! — Бабка снова переключилась на Короткого. — Через двенадцать дней надо ехать, забирать её! А ты!… Разве так можно, Аркаша?! Разве так можно?!
Настроение у всех было хуже некуда. Девчонки притащили освободившиеся матрасы и разместили всех, включая городских знахарей, на полу просторной гостиной.
Так и уснули.
На второй день, сходили с утра на могилу.
Хотели прихватить чего-то съестного. Но Ефрем сказал, что есть на могиле — грех.
С утра заморосил мелкий дождь. Он весь день уныло мочил землю. Бабка сказала.
— Улей плачет.
Столы накрывать не стали. Раздавали завтрак из котлов в разовую посуду. В палаточном городке осталось около двухсот человек. Остальные разбрелись по Полису. Кто-то просто пошел домой, а кого-то забрали знакомые. В палатках остались только те, кого прямо с перезагрузки поймали муры. Которым просто некуда было идти.
Их надо было куда-то девать. В палаточном городке из-за дождя становилось неуютно. Бабка уехала на стройку, посмотреть — как идут дела и поторопить с жилым корпусом. Всё остальное можно потом.
Вернулась нахмуренная.
— Надо трубы и сантехнику. Надо снова в Отрадный и выносить оттуда душевые кабины, ванны, унитазы… И, главное, трубы. Труб надо много. Потом, — кровати. Кроватей нет.
Горе — горем, но жизнь продолжается.
А Скорый пошел в школу.
И три часа выкладывался, поднимая на ноги искалеченных людей.
Рядом работали городские знахари. Они иногда с удивлением посматривали на Пашку.
А когда тот упал без сознания на пол, рядом с мужиком, которому восстанавливал ампутированную печень, с осуждением покачали головами и продолжили неспешно и рачительно использовать свои дары.
Очнулся он в пепелаце. Танечка сидела за рулём, скорбно поджав губы.
Посмотрел мутным взглядом и снова закрыл глаза. Видеть не хотелось не только никого, но и ничего. Опять ушёл в беспамятство.
Второй раз очухался, когда тащили в общагу. Шило нёс его на руках как ребёнка. Пашка хотел сказать, что он сам способен идти, но снова провалился в забытьё.
Ещё раз он всплыл из небытия под вечер, уже в своей постели. Рядом на стульчике сидела Беда. Она тихо спросила.
— Как ты?
Пашка поморщился в ответ. Что он мог сказать?
Тут же вошла в комнату Тьма, за ней Бабка. Шеф спросила.
— Очнулся?… Слушай, зачем ты так делаешь? Ты что, пытаешься убить себя?
Таня заступилась.
— Он просто устал. Ему надо отдохнуть.
Хоть, как эмоционатор, прекрасно понимала, что дело тут не в усталости. Да что там говорить. Над его тушкой стояли три мощных экстрасенса, — ментат, эмоционатор и сенс. Всё они видели и всё понимали. Им не нужно было врать про жестокую необходимость, совесть, мораль и нравственность.
— Паша… Будь добр, скажи мне пожалуйста, — задумчиво спросила Бабка, — ты зачем сам себя убиваешь? Мне как-то не нравится твой настрой. Я, что? Я что-то делаю не так?
Пашка слегка офигел от такой постановки вопроса.
— Нет, Мила, всё ты делаешь правильно, — язык ворочался с трудом.
— Ну не знаю… Ты же не просто так изводишь себя. Ты же уходишь от какой-то проблемы. От какой-то боли.
Таня мрачно покивала, соглашаясь с Шефом.
Пашка снова скривился.
— Чёрт его знает… Иногда находит…
— Что?
— Девочки, — увещевал Скорый, — не принимайте это на свой счёт. Просто… Иногда что-то ломается внутри. Вот, как сейчас. Жить не хочется.
Бабка подсела к нему на край кровати.
— Паша… Это с каждым так. Каждый проходит через это. Вон Беда… Помнишь?
Скорый покивал.
— Кто-то раньше, кто-то позже.
— А ты?
— А у меня Анька! Как я могу. Мне тоже было плохо. Тоже думала, — пулю в голову и всё. Но Аня, это она меня спасла. Эх… Была бы Ванесса, она бы всё тебе объяснила.
Маша-Беда подсказала.
— Это надо просто пережить. Перетерпеть. Сколько мы с тобой уже здесь?
— Сорок пять дней.
— В отпуск надо. Надо просто отдохнуть.
Пашка горько усмехнулся.
— Куда тут в отпуск? Кругом одно и то же.
— А давай в Город Сестёр тебя отправим. Как в санаторий.
Пашка снова усмехнулся.
— А ты, что — портальщик?
— Ай, Паша, не иронизируй. Тут Бекас пару часов назад пришёл. Поедет в Малиновку за коровами. Она, эта Малиновка, завтра в шесть утра перезагрузится.
— Да, — подтвердила Бабка, — нашу Сканию хочет взять.
— Хозяйство расширяет… Знаете, если вы все со мной пойдёте, то я согласен.
Бабка подумала-подумала.
— Знаешь, если всё сегодня правильно организовать, нанять и расставить людей, то завтра можно умотать. Дня на два… Беда, ты как?
— Я не против.
— Ну и славненько. А ты, — она ткнула в Пашку, — иди поешь, и спи дальше.
В одиннадцать часов следующего дня в Полис заехал Бекас на Скании и трёх сопровождающих её броневика. Они пошли прямым ходом к церкви. Точнее к месту строительства ангара для портала.
Там, под руководством Шпателя, уже устанавливали последние секции.
Внутри ангара, к столбикам, врытым в землю на месте возникновения окна, соорудили бетонный пандус.
Бабкина бригада ожидала их приезда. Экипировались как в дальнюю дорогу. Сидели, кто где, на стройплощадке, разговаривали. Собрались все, включая Деда и Янку.
Чем хороша Скания, так это тем, что в её кабине свободно помещается кваз. Даже голову пригибать не надо сидя за рулём.
Подогнали технику к, ещё не оформленному воротами, входу.
Бекас вылез из кабины, почесал чешуйчатую маковку. Постоял у заднего борта.
Бригадные подошли, спросили.
— О чём задумался?
— Чёрт. Надо как-то выгружать скотину.
— Много?
— Коров… Да не знаю… Голов сорок. И птица в броневиках.
— А свиней забрали, — спросил Скорый.
Все посмотрели на него как на недоумка.
— А что такого?
— Свиньи при перезагрузке обращаются, — пояснила Бабка, — а имунные хрюшки, — она пожала плечами, — я такого что-то не слышала.
Бекас задумчиво огляделся.
— Как выгружать-то. Надо наклонный настил сколотить.
— А как ты их туда загрузил? — Поинтересовался Шило.
— «Как», «как»… Подсаживал… Чёрт!
— Не гневи Бога, — влез молчаливый Дед.
— Надо было больше ангар делать, чтобы фура вошла, — подумал вслух Короткий.
Из броневиков вылезли три человека, одинаковых, словно близнецы.
— В портал всё рано бы не пролезла, — вздохнул Бекас. — Ну что, надо ссаживать бурёнок.
Шило с Коротким, как два экскаватора, стаскали к заднему борту обломки стен, уложили более менее лесенкой. Отошли, оценили, — пойдёт. Начали выгружать скотину и загонять её в ангар.
И всё бы прекрасно, но… Когда Бекас отправил одного близнеца в портал и уже оттуда открыли достаточно широкое окно, бурёнки никак не хотели идти в сверкающую портальную плоскость. Промучились часа полтора, проталкивая каждую корову индивидуально. Скотина косила сумасшедшими глазами, ревела, упиралась, но против двух мулов и одного кваза ничего не могла сделать. Её просто волоком засовывали в колыхающееся окно.