Вышел и услышал странные звуки из спальни наверху.
Тихо поднялся на второй этаж. У окна в коридоре сидел, опершись на автомат, Короткий. Он покачал головой.
— Плачет.
Дугин приоткрыл дверь. Бабка спала, похрапывая, а Маша тихонько всхлипывала.
Пашка вздохнул, подошёл и сел на краешек кровати. Погладил Машку по плечу. Она села, прислонилась к нему, ткнулась головой подмышку. Он обнял эту девчушку, в сущности, ещё ребёнка, поцеловал в макушку.
Посидели так в обнимку немного. Мария вытерла слёзы.
— Мама приснилась.
Дугин покивал.
— Мне Кристина приснилась. Дочка.
— Дядь Паша, как мы жить будем? Мне страшно.
— Ох, золотце… Можно, конечно, сразу — пулю в лоб и не мучиться. А можно прижиться, выкарабкаться, устроиться. Давай выживем. Вдвоём. А? Сколько тебе лет?
— Двадцать два.
— Хороший возраст. Пожалуй, самый лучший.
— А тебе?
— Сорок девять в январе исполнилось… Постарайся уснуть. Я рядом посижу.
Взял Марию за руку, почувствовал её, просканировал, потом успокоил импульсом психику. Беда уснула.
Он вышел в коридор.
— Короткий, мне когда заступать?
— Тебя решили не будить. Ты сегодня… то есть вчера — стал героем. Так что, отдыхай. Через полчаса я Бабку разбужу.
— Не надо. Пусть она спит. Ей завтра ещё рулить. Слушай, Короткий, а как тут со временем? На твоих сейчас сколько?
Короткий глянул на наручные.
— Два, тридцать две. Если ты про длину суток, то совпадают до секунды.
— Понятно, — покивал Пашка и перевёл часы.
— Тоскуешь? Дети снятся?
— Да… Снятся… Дочка…
— Поначалу все тут так. Переживают. Потом ничего… Я когда понял — куда попал, да ещё и без ног… И до меня дошло, что возврата нет… Решил прекратить это дело. Зачем всё? Бабка не дала. Она два раза меня от смерти спасла.
— Так ты, что — на протезах? — удивился Пашка.
— Почему, на протезах? Мы же в Улье. Новые ступни выросли. Через три месяца.
— А как ты в Улей–то без ног попал?
— Сюда я попал с ногами. Вынырнул недалеко от Полиса. Посёлок на перезагрузку пошёл. Может слышал — Светлоозёрский? В Тюменской области… Ярковский район. Нет, не слышал?
Пашка отрицательно помотал головой.
— Хороший поселок. Красивый. Богатый… Я там жил. А работал в Ярково. Два километра до школы… Двадцать минут ходьбы.
Короткий задумался.
— А это тебя из–за ног назвали Коротким? — спросил Скорый.
— Да. Бабка окрестила… Ну вот… Сбежал от тварей. Ночь по лесам прошарился, а утром вышел к городу. Так обрадовался, что таблички «мины» не увидел. Точнее видел, но прочитать не удосужился. Какие могут быть мины в сибирской глуши. Ну и наступил на пехотную… Одну ногу почти по колено оторвало, а на правой — ступню срезало. А тут Бабка с Шилом возвращались из рейда… Я ей сильно должен. Она из–под меня утки выносила. Я за неё любого убью. И свою жизнь отдам, не задумываясь.
— Да… Бабка у вас… То есть, у нас… Удивительный человек. А она кем была раньше?
— А это ты у неё спроси. Захочет — ответит.
Пашка пошёл вниз. Взял свою сайгу. Вернулся.
— Короткий, ты иди спать. А я подежурю. Всё равно не усну. Если хочешь — я тебя усыплю.
— Нет. Не надо, — усмехнулся Короткий. — Я и сам справлюсь.
На следующий день все проснулись ни свет ни заря.
Бабка ворчала как старая бабка.
— Почему не разбудили? Опять Скорый бессонницей маялся? А если ему сегодня снова стрелять?
— Да всё хорошо, — успокоил её Павел, — я нормально выспался.
Она пошла на кухню, набрала стакан воды и проглотила ещё одну зелёную жемчужину. Передёрнулась, как от стакана водки.
Мария вышла из спальни с опухшими глазами. Пошла умываться.
Босс распорядилась:
— Давайте мужики всё обмундирование и оружие сюда. Кроме тяжёлого. До завтрака распределим. А я тут муки нашла немного и яичный порошок. Сухое молоко у нас с собой. Блинов настряпаю. Где у нас Беда? Что–то она долго умывается. Пойду, подгоню.
Бабка поднялась по лестнице.
Мужики пошли подвезти прицеп к самому дому, чтобы далеко не таскать. Тут Бабка сверху закричала:
— Скорый! Быстро сюда! Быстро, мать твою!
Пашка взлетел по лестнице за пару секунд и влетел в ванную. Машка сидела на закрытом унитазе без сознания, откинувшись на бачок, опустив руки. На полу валялся канцелярский ножик. Из перерезанной вены хлестала кровища.
Он схватил её запястье и включил дар. Матерясь, срастил вены и артерии, затянул рану. Вышел из режима лечения.
Наклонился поднять Беду, но Бабка не дала.
— Я сама. Ещё уронишь.
Легко подняла и понесла девочку в спальню. Положила на кровать, испачкав кровью белые простыни.
— Ну, — посмотрела на Дугина, — и что будем делать? Может уж пусть уйдёт?
— Куда? — не понял Павел.
— Ну, куда… На тот свет.
Скорый взбеленился:
— Я уйду, пожалуй! Ишь ты! Как вы всё просто решаете, бля! Ушла и всё, да?! И никаких проблем, да?! Вот хрен она куда уйдёт! Я не позволю! Не–поз–во–лю! Ясно?!
— Может, это лучше ей самой решить? — спокойно предложила Бабка.
— Бабка, что ты мелешь?! Ей всего двадцать два! Она ещё толком не жила. Она думает, что раз такое произошло, то всё! Конец света!
Пашка немного успокоился.
— Она не понимает, что ещё и любовь тут найдёт, и детей нарожает, и…
Машка застонала. Дугин встал у кровати на колени, лицом к её лицу.
— Маша, ты как?
— Паша, ну зачем ты? Ну, зачем?
Пашка, глядя прямо в глаза девушке, попросил:
— Маша. Пожалуйста. Не бросай меня. Я тебя очень прошу.
— Ладно… Я на кухню, — сказала Бабка.
— Жить незачем, — прошептала Беда. — Что мне тут делать? Я для всех только обуза. Мне плохо. Я по маме скучаю. Я домой хочу.
— Маша, — шептал в ответ Дугин, — ты посмотри, как о тебе все беспокоятся. Короткий тебе в машине прямо королевское кресло установил. Забронировали его… Я тебя стрелять научу… Не надо так, Машенька. Ты мне нужна. Да и остальные тоже… Дай–ка я ещё тебе здоровья добавлю.
Положил ей на живот руки, вбросил силы, успокоил голову, добавил энергии и желания жить.
В дверь заглянул Шило. Сзади стоял Короткий.
— Ну, как?
Пашка повернулся к Беде, шепнул.
— Маша, успокой народ.
Та села, кисло улыбнулась.
— Я уже нормально.
Короткий покачал головой осудительно. Вздохнул. Пошёл к лестнице.
Шило протиснулся в спальню.
— Слышь, Беда, ты это… Короче, херню не городи. Я ведь тебя… Я тебе всё, что хочешь… Только не надо так. Хорошо?
Повернулся резко и вышел. Пашка оборотился к Беде.
— Поняла? А ты говоришь — «обуза». Ну что, пошли вниз. Снимай свитер и джинсы, бросай в стирку. Отмой кровь. Будем одевать тебя по–военному. Ехать надо. Пошли, деточка. Или мне у двери ванны тебя караулить, на всякий случай.
— Нет, Паша, не надо. Я уже всё. Я успокоилась. Больше не повторится.
— Слово?
— Слово.
— Давай я тебе сил добавлю.
Пашка плеснул Беде хорошую порцию энергии. Так, что у той щёки порозовели.
Мария пошла снова в ванную, а Павел спустился вниз. Бабка выглянула из кухни.
— Ну? Что?
— Обещала не дурить.
— Тут самая высокая смертность, Скорый… Вот именно от этого. От суицида. Половина иммунных вот так и кончают. Я лично ждала чего–то подобного. От неё… От тебя–то — нет. Ты быстрее какого–нибудь сукина сына шлёпнешь, чем сам… Да, день начался плохо.
— Да ладно… Они тут все начинаются плохо.
Все собрались внизу у куч оружия, одежды, бронежилетов. Бабка стала выдавать обмундирование.
Пашка сказал:
— У меня есть. В рюкзаке.
— Лишним не будет, — отрезала Бабка и продолжила раздачу.
Первым делом все взялись за Беду. Раздели её до футболки и трусов. Мария, скучная и вялая, безропотно разоблачилась. Причём Бабка одобрила.
— Вот молодец. Настоящее женское бельё. Не то, что некоторые. Напялят три ниточки…
Одели на неё штаны–камуфляж. Подтянули обхватывающие шнуры, завязали на щиколотках. Отошли, поглядели оценивающе.
— Ну, как? Не жмёт?
— Нет… Всё нормально.
Шило схохмил.
— Вишь, как Скорый подсуетился, да? Какого хлопчика для тебя подстрелил. Прямо тютелька в тютельку твой размер.
Никто не возмутился на пошлую шутку, даже Беда улыбнулась.
Бабка наклонилась, пощупала Машкины носки. Подала берцы.
— Тридцать седьмой размер. Должны подойти. Примеряй.
Мария натянула обувь. Встала. Потопала.
— Ну? — все в один голос. — Нигде ни давит, ни трёт? Пройдись… Попрыгай… Ну?
Мария пожала плечами.
— Вроде всё нормально. Только у меня в рюкзаке кроссовки. Может я их…
Бабка развела руки.
— Хе! Отлично! Обувай. Но ботинки — в рюкзак.
Мария переобулась. Бабка подала камуфлированную футболку.
— Мужики отвернитесь… Всё, поворачивайтесь. В брючки заправь… Вот. Подними руки. Нормально! Одень вот этот жилетик.
Мужики ветераны пришли прямо в восторг.
— О–о–о!
Мария облачилась в чёрный, неказистый жилет. Бабка снова поколдовала с липучками.
— Теперь куртка.
Машка тяжело вздохнула и залезла в камуфляж.
Павел спросил.
— А что «О-о» — то?
— Кевларовый подброник. Двенадцатислойка. Итальяшка, — восхищённо объяснил Шило. — Редкая вещь. Только у Бабки такой есть. Эй, Бабка, ты, что ей свой отдала?
— Нет, ребята, это наверно тот мелкий мальчик носил. Кровосос кличка, насколько я знаю. Садист ещё тот…
Одела Беду в курточку, застегнула молнию, прихлопала липучки. Обошла вокруг. Подтянула обтяжку. Маша спросила:
— А эти шнуры, и на ногах и на руках, это чтобы совсем плотно сидело?
Шило ответил за Бабку:
— Да конечно, и для удобства, и красоты тоже… А в основном–то, чтобы перетягивать. Если там что оторвало. Чтобы кровь остановить.
— Что — серьёзно?
— Да, деточка, — подтвердила Бабка, — красота тут дело второе. Главное удобство и это…