Пассажиров мотало как горошины в погремушке. Шеф крутила баранку как гонщик и иногда крыла матом. И так продолжалось километров десять. Пока кластер снова не прервался и звериная тропа упёрлась в железнодорожное полотно. Рядом с ним лежала асфальтированная трасса, неплохо сохранившаяся, почти без трещин. Все вздохнули с облегчением.
— Бабка, а как ты тут, в этом бардаке, дорогу находишь?
— Четыре года… Тысячу четыреста дней мы тут мотаемся. Поневоле запомнила.
И вставила своё любимое «так».
— Так. Подъезжаем к Усть–Каменке, приготовьтесь, на всякий случай.
Мария заерзала, завертела головой.
— А это что за Усть–Каменка.
— Небольшая заброшенная деревня. Одно время у нас тут база была. Но, семьсот дней назад, кластер пошёл на перезагрузку. А новую начинать мы не стали. Нашли тот стаб, что на чёрном острове. Хорошо, что особо ценного в Каменке ничего не было. Мы тогда всё с собой возили. Кстати! Тут две Усть–Каменки. Одна вот эта, откуда–то из глухой Сибири, вторая на западе. Она из Пермской области. Видите — как всё закручено.
Деревушка осталась справа. Проехали её без приключений. Но лучше, как говорится, перебдеть.
«Железка» оборвалась и превратилась в добротное шестиполосное шоссе. Но Бабка свернула с него влево и покатилась между полей по грунтовой дороге, вдоль ветрозащитной полосы. Потом грунтовка ушла вправо, а пепелац, легко преодолев небольшой луг, выбрался на асфальтированную дорогу, повернул почти назад на восток и, весело и бесшумно, покатил по достаточно гладкому покрытию.
Бабка указала направо.
— Там сплошь дачные посёлки. Можно было бы через них проскочить, но рисковать не хочу. Все будьте начеку.
Примерно через полкилометра свернули направо, перебрались через железнодорожную одноколейку и, всё также оставляя справа дачные домики, подъехали к насыпному мосту, через речку.
Остановились. Бабка прислушалась к себе. Покивала:
— Чисто.
И, проскочив через мостик, объяснила.
— Там, — махнула рукой, — на западе, кластер — сплошное болото. Я его с юга объеду, по степи. А там, — она ткнула в дачи, — кто–то есть. Не пойму только, то ли люди окопались, то ли твари засели.
Вырулила снова на какое–то шоссе, и, набрав скорость, погнала, всё так же оставляя огромный дачный посёлок справа.
Шоссе оборвалось так же резко, как и все местные дороги. Оно перешло в неухоженную грунтовку. Слева осталось село. А точнее сказать кусок села. Бабка как экскурсовод рассказывала:
— Это часть села Долганка. Малый кластер. Грузится примерно каждые девяносто дней. Ничего примечательного в Долганке нет. Имунные здесь никогда не появляются. Только заражённые. Но продуктов тут море. Просто — море. Мы иногда заскакиваем, шмыгаем по погребам, затариваемся.
Мужики покивали.
— Дней через, — она глянула на часы, — через тринадцать, тут снова перезагрузка начнётся. Чем больше кластер, тем реже он перезагружается. Есть мелкие кластеры, которые грузятся каждые двадцать дней. Это удобно.
— Чего же тут удобного? — поинтересовалась Беда.
— Ну, знаешь… Любое удобство — относительное. Вот, к примеру, на севере есть такой вот «быстрый» кластер. Там только лес. Отличный ровный кедровник. Стволы как на подбор — один к одному. Так там ушлые ребята организовали вырубку… Кластер перезагружается, они его выпиливают вчистую, вывозят в стабы и продают.
— Дешёвый лес, — понял Скорый.
— Нет, не дешёвый. Там же и технику надо содержать и работягам хорошие спораны платить, и охрана должна быть. Они же там шумят. На шум прутся твари… Иногда гибнут люди. Кругом болотные кластеры. А дорогу капитальную не построишь. Напрасная трата сил и времени. При перезагрузке все усилия пропадают… Короче — лес достаётся не даром. Но всё же он намного дешевле, чем дефицитный цемент, или кирпич… Правда есть в одном месте шахта, где камень добывают. Это где–то из Ростовской области вывалилось. Но там работают каторжники. Осужденные… Камень, в принципе, тоже не дёшев. Но пользуется спросом. Из него в Полисе городские стены строят. Да и дома тоже. Те, что побогаче.
Вся эта поездка, напоминала странную прогулку. Пашка ехал неизвестно куда, непонятно с кем, с неясной целью. Личных перспектив у него не наблюдалось. Заинтересованность была представлена только любопытством. Снова, как прошлым утром, накатила тоска от никчёмности существования.
Мария повернулась к нему. Зашептала:
— Паша, не надо так. Если ты… Тогда зачем ты меня спасал? Давай просто посмотрим, что там дальше нам жизнь подбросит. Просто из интереса. Хорошо?
Она протянула ему ручку в краге с открытыми пальцами. Пашка улыбнулся, пожал тоненькую девичью ладошку.
— Договорились.
Потом спохватился:
— Погоди! Я что — вслух разговаривал?
— Нет, — смутилась Беда, — я просто…
Бабка поинтересовалась:
— О чём шепчетесь?
Маша посидела, помолчала, потом решилась:
— Давно хотела сказать… Я мысли слышу.
Бабка ударила по тормозам. Багги подняв тучу пыли остановилась. Все уставились на Машку, как на марсианку.
— О чём я сейчас думаю? — спросил Короткий.
— О чём–то техническом. Я не вижу слова или картинки, я только общее что–то чувствую.
Ладно, — сказала Бабка, сидя вполоборота, — давай по–другому. У меня в запаснике пятьдесят два золотых кольца. Правда или нет.
— Нет, не правда, — сразу же ответила Беда, — их меньше.
— Сколько? — продолжала пытать Бабка.
— Я не могу так определить. Это сложно. Но их меньше.
— Хорошо, тогда давай так. Пятьдесят один. Пятьдесят. Сорок девять. Сорок восемь.
— Да! — прервала Беда. — Сорок восемь.
Бабка торжествующе оглядела всех.
— Поздравляю ребята. У нас нарисовался ментат. Ха!!
Короткий удовлетворённо заулыбался. А Шило снова расстроился.
— Теперь она от нас точно — уйдёт! Вот, как пить дать! А как же я…
— Я не уйду. Я не хочу уходить.
Бабка взяла её за руку.
— Девочка, если ты будешь с нами, это огромный плюс для всей группы. Но ментаты очень э-э…
— Востребованы, — подсказал Короткий.
— Да. Они очень редко встречаются, но нужны всем.
— Зачем?
— Например — банально определять, врёт человек или говорит правду. Все ментаты правительственные служащие. Все получают хорошую плату. Понимаешь?
Машка пожала плечами. Бабка продолжила:
— Они, большей частью, сидят и ничего не делают. Только саморазвиваются. Покупают горох и красный жемчуг. Живец им и так выдают. Так положено. Это спокойная, сытая жизнь.
Бабка опять тронула багги.
— Ездят на всякие слёты ментатов… Исследуют свой дар… У них даже гильдия своя есть…
— Неет, — протянула Беда, — я без дя… я без Скорого — никуда. Неет. Что вы…
Бабка вздохнула:
— Ладно, поживём — посмотрим.
И продолжила экскурсию:
— Вон там, видите, слева. Это Добровка. Я знаю одного иммунного оттуда. Она, эта деревня, не целиком, только северная часть. А впереди, через десяток километров, Воскресенка. Большое село и жилое. Кластер грузится каждые две тысячи дней, или чуть больше. Из него в Улье иммунных уже человек сорок. За Воскресенкой, вплотную стаб, с укреплённым городом Заозёрным, на месте села Кызылкак, потом дальше очень медленный кластер, с периодом больше трёх тысяч дней. Следом сразу ещё один стаб. Тоже Заозёрный, там кусок железной дороги, три поселка, обнесённые стенами, большое озеро, рыба. Люди картошку сажают, огороды у всех… А в Воскресенке, как только подходит время перезагрузки, так старожилы выезжают и всё добро вывозят. Они уже до минуты знают период. И как только перегрузка заканчивается, снова заезжают. Собирают новых жителей, объясняют ситуацию.
— И что, им верят? — спросила Беда.
— А как тут не поверить, если в село приходят сорок жителей–дубликатов. Потом выявляют в толпе иммунных, из новичков. У них свой знахарь, который может это определить. Обычно одного находят. Иногда ни одного. Имунного и детей лет до пяти вывозят. Ждут некоторое время. Заражённые обращаются в тварей. Потом заходит бригада зачистки. Наёмная бригада. Свои–то на это дело не идут. Тяжело своих–то стрелять. И снова заезжают в обновлённые дома. Дальше живут.
— А дети? Те, которые не иммунные? — снова спросила Беда.
— С детьми хуже… Они за две тысячи дней успевают купить несколько белых жемчужин. Да и запас у них всегда есть. Девочек спасают всех. А мальчиков… Разыгрывают жребий. Кому–то не достаётся… Трагедия конечно. Но, что делать? Это Улей.
— А почему девочек — первым делом? — допытывалась Беда.
— Потому, что девочек в Улье мало. А мужиков хоть жо… Много, короче. Девочку, девушку, всегда можно пристроить. Они своих девиц куда попало, знаешь ли, не раздают. Только замуж, и только за солидных обеспеченных людей. И ещё… ну… как выкуп, как калым, просят белый жемчуг, чтобы следующую партию спасти. В результате, у них связи везде. Алмаз тоже на «воскресенке» женат. Светка. Двое детей.
Пашка оживился.
— Так может у них можно белую жемчужину купить?
— Нет, Скорый, они не продадут…
За разговорами они подъехали к этой самой Воскресенке. Село, как село. Огороды. Поля с дынями и арбузами. Рядки картошки. Ровные ряды груш и яблонь.
— Зерно не садят? — поинтересовался Павел.
— Нет, не садят. Комбайнов нет. Да и мельниц тоже. Проще с малых стабов муки натаскать.
Бабка свернула в сторону деревни. Перескочила через ещё одно поперечное шоссе и покатила по сельской улице. Слева, свободно без тесноты, виднелись дома старой постройки, рубленные из берёзы, заброшенные и запущенные. Оконные проёмы, без рам, зияли чернотой. Огороды заросли бурьяном.
Но на следующей улице, идущей поперёк главной, стояли ухоженные кирпичные домики старой советской постройки, каждый на два хозяина. Покрашенные палисадники, ворота и крыши, говорили об обжитости места и о рачительности хозяев.
— Вот тут и живут. Всё остальное село пустое, — объяснила Бабка и окликнула ребятишек, играющих во что–то у крайнего дома.