Дождь закончился и Бабка, развернув пепелац, повела его в Комаровку. Крутила руль и долго молчала.
— Так. Ладно. Сканер и принтер я тебе найду.
— Так ты согласна? — поинтересовался Короткий.
— Ну, а что теперь делать? Сдохнуть, что ли, за эту бумажку? Я, честно говоря, не знала, что с ней делать… Мальчика жалко. Я же его своим Даром оглушила. — Повернулась к Мазур — Его пытали?
— Естественно.
К стене поселения подъехали уже в сумерках.
Бабка переговорила с охраной и проехала в ворота. Подкатила к длинному кирпичному бараку.
— Остановимся здесь.
— А что это за отель? — поинтересовался Дугин.
Шило заржал:
— Это отель?… Очень смешно. Это отстойник для новиков. Карантин.
Зашли в нечто, напоминающее вестибюль. За столиком сидела полная женщина и что–то писала в амбарной книге. Спросила.
— Вы на ночлег?
Ей ответила Бабка:
— Да, голубушка. Нам бы две комнаты. Пустые есть?
— Сейчас почти все пустые. Заселяйтесь в любые… Да. Кстати. А вы не те ребята, которые внешников побили?
— Это вот он их побил, — Бабка кивнула на Скорого, — в одиночку. Остальным было некогда возиться с этими сопляками.
Женщина оглядела Скорого с головы до ног. Засомневалась:
— Что — серьёзно? Какой–то он… Негероический.
Вся эта шайка заржала как табун. Только Ванесса стояла безучастно.
— Так. Ладно. Пошли устраиваться, — скомандовала Бабка и повела бригаду по коридору.
— Девочки направо, мальчики налево.
Скорый остановил:
— Мне надо рядом с госпожой Мазур. Я не уверен в её лояльности. И не уверен, что смогу её успокоить на всю ночь. Надо будет подкачивать.
Шило расплылся в ухмылке:
— Ты значит — подкачивать её…, — но увидел взгляд Беды и осёкся, — Э-э… Она, что — такая опасная?
— Она мне челюсть сломала. Одним ударом.
Бабка подтвердила:
— Она ушу занималась, перед тем как попала в Улей.
Ванесса спокойно кивнула, то ли подтверждая факт занятий ушу, то ли соглашаясь со своей опасностью.
— Ладно, Скорый, давай с нами. Здесь комнаты четырёхместные. Наплевать на этикет. Безопасность важнее.
Ванесса всё также спокойно дёрнула бровью и пошла в указанную комнату.
Среди ночи Павел проснулся от того, что его легонько трясли.
— Это ты, Маша?
— Да… Дядя Паша, проводи меня на улицу. Я одна боюсь.
— Пошли, солнышко.
Когда вернулись, Беда шмыгнула вперёд и оказалась на Пашкиной кровати.
— Маша… — начал он.
Она зашептала:
— Дядя Паша, я одна боюсь.
— Чего ты боишься, птенчик?
— Я умереть боюсь.
Он завалился рядом с ней. Позволил Марие прижаться к нему. Поправил сползшую на сторону набедренную кобуру.
— Ты не умрёшь. Здесь, мы будем жить вечно.
— Меня тут всё время пытаются убить. Гады всякие.
— А кто тебя всегда спасал? Ну?… Дядька Паша тебя спасал. И дальше будет спасать. И никому он тебя в обиду не даст. Спи спокойно.
Машка поёрзала и успокоилась. Задремала.
Бабка пробурчала:
— Нет, ну ты смотри на неё. Залезла к мужику в постель. Шустрая девица. Бедовая…
Мария отреагировала:
— А я виновата, что ли, что попала в этот дурдом. Мне страшно одной спать. Мне всё время кажется, что дверь откроется, налетят зомби и станут меня жрать.
— Да шучу я, шучу. Всем тут страшно. Мне иногда бывает очень страшно… Что, и мне к нему на кровать завалиться?
Пашка воспринял это как–то всерьёз.
— Можно матрацы на пол постелить и всем вместе ночевать.
Ванесса тоже проснулась и решила пошутить:
— Меня возьмёте?
Все женщины похихикали. Что с них взять — бабы.
Через минуту молчания, Бабка спросила:
— Слышь, Витольдовна, а как ты там… у внешников–то, в начальниках оказалась.
Ванесса помолчала, потом скупо ответила:
— А ты как думаешь?
— Ну, то, что ты хирург, это понятно. Там не так уж много специалистов. А как ты согласилась? Это же… Это — гадко. Это же — предательство.
Мазур помолчала, помолчала, потом выдала:
— Хорошо. Я объясню… Вот скажи мне, Мила, почему… Почему, когда меня забрали, никто ничего не предпринял? Никто не попытался меня отбить. Спасти. Почему?
— А что мы могли сделать с автоматами против брони?
— Но ведь бросать товарища в беде, это же — гадко.
— А ты, что — хотела, чтобы мы все за тебя погибли?
— То есть — вы хотели жить?… Не хотели умирать?… Так и я тоже, Милка, хотела жить. Вы–то ушли, живы–здоровы, а со мной знаешь, что делали? Рассказать? Рассказать?!… Я просто хотела жить. И я объяснила этим уродам — с кем они имеют дело. И я поднялась до начальника секции.
— Капо? — подковырнула Бабка.
— Не ёрничай, подруга. Ты же что–то не кинулась освобождать меня из плена. Ты меня банально предала. Бросила на произвол судьбы. Понятно?
— Ванка, у меня же ребёнок. Случись со мной что, Анечка бы погибла.
— Знаешь что… Если бы не я, она бы точно погибла. Когда ты с ребёнком попёрлась в караван, ты о чём думала?
Бабка судорожно вздохнула.
— Когда я оказалась в Полисе, и мне рассказали — что Анюту ждёт… Я решила заработать на «белую» любыми способами… Нет, на панель я не пошла. Заработки там мизерные. Но если бы там платили много, то я бы и в бордель устроилась. Я когда узнала, что сенсы в цене, я сразу начала с караванами ходить. Зарабатывала хорошо… Ну, неплохо… По сравнению с рейдерством и трейсерством конечно — мизер. Но я и этому была рада. Экономила на всём… Потому и попали. Но я всё сделала, чтобы вырваться с фермы… И вырвалась! А ты на них работала. Ты людей резала.
— Милка, прости, но ты дура.
— Это почему? Что, я, по–твоему, должна была ребёнка бросить? Или что ты имеешь в виду?
— Пошевели мозгами. Подумай.
— Нет уж, ты скажи.
Бабка села на кровати.
— Объясни мне, дуре, — в чём это я ошибаюсь?
Ванесса, после долгого молчания, заговорила:
— Как ты думаешь, то, что вас с Анечкой поместили в один бокс, это случайность? А то, что к вам никого не подселяли, это тоже случай? И то, что до тебя всё никак очередь не доходила на изъятие органов, это думаешь — в порядке вещей? Или вас, совершенно случайно, решили перевести на восточную ферму? А бойцы Полиса, думаешь, совершенно случайно напали именно на этот караван? А то, что в моей секции людей кормили нормальной едой, это случайность? А то, что в других местах доноров резали без наркоза, и только в моей секции была закись азота и анестезиологи, это как? Чья это заслуга? А то, что только в моей секции охрана не издевалась над донорами–женщинами? А то, что в моей секции доноров не привлекали к хозработам? Как, по–твоему, — это всё случайность? Подумай… Что бы было с вами, если бы не я?
Бабка отреагировала.
— Но всё равно, Ванеска, вырезать у людей органы, это гадко.
— Ты думаешь, если бы я отказалась сотрудничать и отдала себя на растерзание, они бы не нашли другого хирурга? Какого–нибудь коновала?
— Васка, ты не прикидывайся героем. Ты вовсе не герой.
— Естественно я не герой, — спокойно согласилась Ванесса. — Я просто, в меру своих сил, облегчала участь заключённых. Я просто спасла от смерти дорогих мне людей. Особенно Анечку.
— Знаешь, Ванесса, не надо! Я вспоминаю, как ты первый раз нас увидела. Никаких эмоций. Ты просто как робот распорядилась кого куда, и всё!
— Ты полагаешь, мне следовало забиться в истерике? Или кувыркаться от радости? Я не способна на дешёвые эмоции. Я делаю то, что считаю нужным, и то, что мне по силам. Вот так, голубушка. А ты, уж прости за укор, не сделала для меня ничего… Подруга…
Долго молчали. Бабка спросила:
— Так выходит это ты всё организовала?
Мазур хмыкнула:
— Я много чего организовала.
— А вот этот бой? Почему нас обстреляли? Ты же прекрасно знала, что это моя машина. Тем более — били из танка.
— И что? В вас попали?
— То, что не попали, это чистая случайность!
— Да что ты говоришь!… Скажу честно — у нас вся группа состояла из дилетантов. Из необстрелянных новобранцев. Но танкисты! Танкисты были профессионалами. Павел Дмитриевич, подтвердите…
— Да, — подтвердил Пашка, — с поворота, за доли секунды лупануть точно в стрелка, это не случайность. Возможно, что раньше мазали специально. Панику нагнать.
— Ну, хорошо. Ты бы взяла меня в плен. Дальше что?
— Дальше, карта была бы у меня. У тебя бы, так и так, осталась копия.
— Какая копия, — удивилась Бабка.
— Ой, подруга! Не говори мне, что ты не сделала себе копию.
Бабка помолчала, посопела, ничего не сказала. Значит — копия есть.
А Ванесса продолжала:
— Потом ты, этим же вечером, сбежала бы на своей колымаге. Но без карты. Я бы выполнила своё задание. Тебя преследовать было бы уже незачем. Все довольны… Но ты же дальше своего носа ничего не видишь.
Мария влезла в разговор:
— Неправда. Бабка у нас очень умная.
— Умная, — согласилась Ванесса, — но дура.
Бабка вставила:
— Если всё, что ты говоришь — правда. То я действительно… Но не верится.
— А зачем мне врать? И об этом тоже маленько подумай… Я жалею только об одном, о том, что там… На ферме, мои товарищи остались без меня. Я там… Я… Я же переворот готовила. Массовый побег. Теперь всё свалится на моих соратников и заместителей. Дай Бог, чтобы они справились. Там совсем немного осталось, только дождаться момента… Мне возвращаться нельзя. Мне вообще нельзя оставаться в живых. Так что я лежу и решаю вопрос о самоустранении. А ты меня сбиваешь с толку. Если выяснится, что я жива, там, на ферме, пострадают многие порядочные и мужественные люди…
— Господи, — прошептала Беда, — как они тут живут! Как страшно они тут живут!
Бабка удивилась.
— А почему тебе обязательно умирать?
— Потому, что у нас… то есть, у внешников, везде есть свои осведомители. Как только узнают, что я жива и нахожусь в Полисе на свободе, то под подозрение попадут все, кто со мной контактировал. Выплывут кое–какие факты. И вся система, которую я строила семьсот дней… Два года!! — Рухнет. Подозреваемых попросту уничтожат.