— Молодец. Ну, с богом.
И Бабкина бригада вышла их конторы в солнечный полдень.
Глава 14.
Интересно, как быстро разносятся вести по городку. На улице появилось удивительно много народу, и все с интересом смотрели на процессию. Но держались на расстоянии и вели себя без особых эмоций. Возможно из–за выработанной в Улье сдержанности, а возможно из–за десятка бойцов в полной экипировке, шагающих чуть ли не в ногу, окружив Бабку с её сокровищем.
Бабка объяснила:
— В Полисе так мало развлечений. Посмотреть на человека, получившего «белую»… Это как в зверинец сходить.
Бабка с кем–то здоровалась, кому–то сдержанно кивала, кому–то просто улыбалась. И всю дорогу просто сияла. Человек, мечта которого сбылась.
Начальником отряда сопровождения был Фукс, у которого и жила Анечка.
Группа бойцов осталась на улице, остальные зашли в дом.
Ну, что сказать. Фукс жил хорошо. Большой особняк, уютно обставленный. Чувствовалась женская рука. Этакое стремление к куртуазности, в сочетании с русским понятием комфорта. Мягкие диваны советского стиля, книжные шкафы из «Икеи» и журнальный столик в стиле «ампир». Но всё это как–то… не выглядело безвкусицей.
Из левой двери вышла Ванесса. За ней небольшого роста женщина, чуть повыше Беды. Она вела впереди себя девочку. У Павла внутри всё ахнуло… Скелетик. Жиденькие русые волосёнки и усталый взгляд пожилого человека.
Пашка просканировал ребёнка.
— Вон оно что…
— Что? — спросила Беда.
— Разница между иммунными и неимунными, — зашептал Пашка. — Я понял, как отличить.
— И как?
— У нас у всех, рабочие места мозга отсвечивают чуть розовым, а у Анечки чисто белые.
Маша пожала плечами, она–то этого ничего не видела.
Бабка взяла на руки это бестелесное существо, села на диван.
— Ну что, Анечка, солнышко моё… Будем лечиться?
Та кивнула.
Мазур присела рядом на краешек.
Ольга уже принесла стаканчик воды. Бабка открыла шкатулку.
— Возьми этот шарик.
Положила «белую» в узенькую ладошку. Анечка тихо, почти шёпотом, сказала:
— Тепленькая… Она волшебная?
— Да, прелесть моя, она очень волшебная. Она хочет, чтобы ты её скушала. Только глотать её надо целиком.
— Прямо сейчас?
— А чего нам ждать, внученька. Ты же хочешь её скушать?
Анюта покивала.
— И она хочет, чтобы ты её съела… Глотай.
И ребёнок положил своё спасение в рот.
Все облегчённо вздохнули, как будто какая–то опасность миновала.
У Пашки возникло такое чувство, что наконец–то дальше всё будет хорошо. И у Анечки, и у них всех.
Народ напряжённо ждал результатов. Девочка сидела, закрыв глаза, с сосредоточенным лицом, словно к чему–то прислушивалась.
Пашка включил дар знахаря и наблюдал за изменениями, происходящими в ребёнке.
Интересна была разница в работе нервной системы. Если у взрослых интенсивность мозга полыхала и переливалась по отдельным участкам, меняя своё положение. Большая часть серого вещества взрослого человека светилась слабо, то ли, без нагрузки, отключалась совсем, то ли просто слабо функционировала. То у Анютки её маленькие мозги полыхали все, целиком.
Белый цвет нервных процессов начал приобретать золотистый оттенок и через пару минут стал и вовсе розоватым. Как и у всех в Улье.
Скорый сообщил:
— Вроде бы — готово…
Бабка спросила:
— Ну, что, внученька? Как ты себя чувствуешь?
Анечка открыла глазки, осмотрела всех внимательно и задала главный вопрос.
— Теперь, что — мне можно есть?
Ольга метнулась в другую комнату и вылетела оттуда с большой шоколадкой в яркой обёртке.
— Держи солнышко. Кушай всю.
Девочка недоверчиво посмотрела на хозяйку, вопросительно на Бабку, удивлённо на всех остальных
— Что, прямо всю?
Ольга приобняла Анечку.
— Да, радость моя. Теперь ты можешь кушать всё что хочешь и сколько хочешь.
И ребёнок принялся сосредоточенно отламывать и жевать квадратики лакомства.
Фукс прошептал:
— Ну, всё, представление окончено. Пошли, не будем смущать человечка.
Скорый вернулся в общежитие один. Только связку ключей у Бабки взял.
Маша осталась в доме. В женском коллективе, который кружился и квохтал вокруг Анютки.
— Ну, что? — Спросил Шило.
— Всё нормально. Жемчужина на месте.
— В смысле, — Анютка её уже съела?
— Ага. Ну что, банда? Чем теперь займёмся? Есть для меня какое–нибудь дельце?
Короткий оживился.
— Иди на кухню, перекуси. Потом пойдём, я тебе мастерскую покажу. Помозгуем над новым транспортом.
— Погоди. Я сейчас. — и Скорый пошёл проведать штабель грабителей.
Шило сообщил:
— А я схожу, на Анюту посмотрю, — и ушёл.
Пашка подошёл к двери Бабкиной комнаты, открыл.
— О! — удивился Короткий, — а это что за паноптикум?
— Это, так себе… Рэкет приходил. Бабку хотели умыкнуть.
— А они что, дохлые?
— Да ну, Короткий, ты как что скажешь. Нормальные они. Свежие. Я их только усыпил. Сейчас ещё добавлю им сна и пойдём. Кстати, у тебя в мастерской нет кладовочки, сложить всё это добро? — Он пнул гору тел.
— Там, подвал пустой. Хороший, просторный, сухой.
— Давай их туда перетащим.
— Скорый, на кой чёрт они тебе нужны? Лишняя головная боль.
— Я на них оттачивать дар буду. И Беду подключу. Да и Ванессе не помешает дар ментата развивать. И вообще… Пригодятся.
— То есть это — лабораторные крысы?
— Угу.
Короткий вздохнул, поднял, как кукол, двоих здоровых мужиков, закинул себе на плечи и спокойно пошёл на выход, гулко задев головой одного бандита за косяк. Пашка тоже перебросил через плечо одного, того что поменьше и, кряхтя от натуги, пошагал следом.
Они протиснулись через калиточку и по гравиевой дорожке отправились вглубь участка, в сторону большого кирпичного сарая. Внутри обнаружилась отлично оборудованная мастерская, с таким же набором станков, как и на «Чёрном острове».
Гружённые мужики спустились по ступенькам в подвал. Короткий свалил свою ношу на пол и щёлкнул выключателем.
— Скорый, ты их тут пока устраивай, а я остальных принесу.
Короче, разложили на полу подвала в рядок пять неподвижных телес и пошли в домик. Пашка — перекусить, а Короткий — составить компанию. Заодно и обговорить схему новой багги.
* * *
День закончился праздничным ужином.
Собрались за столом все. И Бабкина бригада, и семья Фукса, и друзья семьи, и ещё какие–то люди.
Во главе стола сидела «именинница». Четырёхлетняя девочка, которая только сегодня научилась улыбаться и говорить во весь голос.
Все обсуждали какие–то события и проблемы, которые были совершенно непонятны новичкам. Дугин сначала пытался вникнуть, но быстро понял, что это бесполезно.
Пашка чувствовал себя лишним на этом празднике. Наскоро перекусив, он отправился сначала в гараж, добавить «снотворного» валяющимся в подвале телам. Потом в гостевой домик, с намерением завалиться и как следует выспаться. Лечь пораньше, встать попозже…
На крылечке сидел Шило. Он похлопал рукой по месту рядом с собой, приглашая Пашку присоединится.
Ярко иллюминированное небо Улья освещало всё так, что уличные фонари никто и не думал устанавливать. Где–то, со стороны реки, журчал хор лягушек. Лениво перелаивались редкие в Улье собаки.
Посидели, помолчали. Настроение у Скорого было спокойным и умиротворённым.
Впервые, за те пять несчастных суток, которые он провёл в этом сумасшедшем мире, его душа расслабилась и потеплела. Муры, внешники, твари… всё это осталось где–то далеко. А тут… Вполне «земная» обстановка.
Шило, глядя в небо, спросил:
— Скорый, что у тебя с Бедой?
Пашка запаниковал, вскочил.
— Что с ней?! Что случилось?!
— Да успокойся ты! С ней всё нормально… Ты, заполошный, хоть понял — о чём я спрашиваю?
— Ты о чём вообще?! Ты нахрена меня пугаешь?!
Шило вздохнул, помотал огорчённо головой.
— Скорый… Давай сначала… У тебя с Бедой какие–то отношения есть?
И тут до Пашки дошло!
— Ты имеешь в виду… Интим?
— Ну да. Вы ведь спите вместе.
— Шило, ты что — дурак?!… Ты меня чуть заикой не сделал! Разве так можно!
— Ну, ладно тебе. Чё ты завёлся? Ты мне на вопрос ответь…
Пашка глубоко вздохнул несколько раз, чтобы успокоиться. И только потом взялся объяснять:
— Уф… Шило, ты поставь себя на место этой девочки. Пять дней назад у неё погибли родители. Их убил её родной брат. И чуть–чуть не убил её саму. Она, за пять дней, четыре раза побывала на грани смерти… Из нормальной семьи, из нормальной, спокойной, обеспеченной жизни, она попала в этот ад. Представил? А теперь постарайся понять, что она не мужик. Она женщина… И даже — ребёнок. Она банально боится спать одна. Она и жить боится, и умереть боится.
Пашка передохнул. И продолжил:
— Тут она круглая сирота. И теперь — я её отец. И я её мать. И не дай Бог с этой девочкой что–то случится… Тьфу, тьфу, тьфу… Я, сука, весь этот грёбанный Улей нахрен под откос пущу. Понял? А если понадобится, я за неё жизнь отдам.
Шило смотрел на Пашку с интересом.
— Ты так страшно это говоришь, что я верю… В случае чего, Улью пипец.
— Верь, верь. Я в отношении Машки шутить не намерен.
— Слушай, Паша, я… Я ведь к ней…
— Шило, ты что ребёнок? Чего ты сопли жуёшь? Называй вещи своими именами. Чего тебе от неё надо? Конкретно. Ты собираешься на ней жениться?
Шило сначала глянул на Скорого с удивлением. Потом твердо сказал.
— Да. Готов.
— Готов?! Ты готов пожертвовать своей свободой? Как, сука, благородно! А! Ты хоть понял, что ты сказал?
Шило понял. Огорчённо потупился. А Пашка наседал:
— Ты хочешь? Хочешь взять на себя ответственность за неё? Не «готов», не «согласен», не «могу». Скажи мне, положа руку на сердце, — хочешь ли ты этого?