Шмель уже загудел, нагревая воздух.
— Шило, кокон сможешь сделать. Так же как раньше. Секунды на две.
Шило напрягся.
— Чёрт! Не могу! Не получается!
Бабка добавила.
— И у меня дальность уменьшается. Постоянно. Да твою мать! Вроде действительно конец!
— Мужики, перетащите Бабку на заднее сиденье.
Бабку перекинули назад легко, как куклу. А Пашка сел на место водителя. Вывернул руль. Проскочил по просеке, рядом с линией электропередачи, перевалил через полотно железной дороги и по полям полетел в сторону Черновки.
— Придерживайте примус!
Пение тварей навязчиво, как звон в ушах, звучало отовсюду. Весь Улей гудел на одной ноте.
Пошёл снег. Солнце окончательно скрылось за пеленой. Короткий щёлкнул тумблером, и вспыхнули фары. Мощные. Галогенки, наверно.
Ноги начали мёрзнуть. Негерметизированный пол пропускал холодный воздух. Пашка, последним усилием дара, погнал тепло по ногам.
Через двадцать минут молчаливой гонки, подкатили к околице поселка. Пашка привычно попёр к своему дому по знакомым улицам.
Снег уже мёл откровенно по–зимнему. К Пашкиным воротам подъехали по сугробам.
Загнав багги в ограду, обжигая руки о холодный металл, он закрыл ворота, и отогнал машину за дом, к бане.
— Все заходите в баню, затапливайте печь. Дрова там есть.
Шило с Коротким сгребли Бабку и, прямо в мешке, утащили в предбанник.
А Скорый помчался в дом, набрал охапку одежды и вернулся в баню.
Все понуро сидели у разожжённой печки.
— Мне кажется, мы зря ту зелёную тварь пришили, — озвучил общую мысль Шило. — Что–то мы переборщили… С крутостью–то… Это из–за него, как пить дать.
— Да это никак не связано, — возразил Пашка. — Просто — случайное совпадение.
И ушёл за углём.
На улице стояла непроглядная темень. Ветер завывал и нёс колючую позёмку. Заражённые вопили уже не так громко. Видимо от переохлаждения начали дохнуть.
Фактически на ощупь, Дугин зашёл в гараж, нашёл на полке фонарик, потом ведро и лопату. Набрав угля, отнёс в предбанник. Повторив процедуру несколько раз, сделал запас топлива. В последний выход, холод пронизывал уже до костей, а одно бревно бани лопнуло, выстрелив как ружьё.
В бане он сел на лавочку и протянул руки к дверке печурки. Все горько молчали.
Немного погодя Бабка произнесла:
— Мужики, Рома, Аркаша, на всякий случай знайте… Вы мне были как родные. Я вас всех люблю. Можно, я вас обниму?
— Да ладно, обнимай, чего там, — разрешил Шило.
Вся команда, кроме Скорого обнялась. А Пашка решил проверить свой дар. Но увидеть зрением знахаря хоть что–то в своих товарищах — уже не смог.
Тогда он деловито вытащил из рюкзака тушёнку, сухари, разогрел банку на горячих кирпичах и принялся обедать. Все, глядя на него, тоже принялись за еду. Причём Шило откомментировал:
— Подыхать, блин, так на сытый желудок.
И тут на дворе, на улице, и, наверное, во всём Улье … Что–то громко и раскатисто щёлкнуло. Так, что баня вздрогнула. По всей округе загуляло протяжное эхо
— Ну, вот, — сказала Бабка, — началось. Прощайте, на всякий случай.
Но дальше ничего не произошло. Посидели, подождали чего–то страшного. Ничерта не дождались. Только печурка гудела и потрескивала дровишками.
— Пойду, посмотрю — что творится, — собрался Павел.
Вышел за дверь и сразу же вернулся с вытянутым лицом. Объявил:
— Рассветает. Теперь часы придётся переводить! На моих пол–первого… Дня… И что?
— Ты что — недоволен, что солнце всходит? — удивилась Бабка.
— Пока не всходит. Так… Забрезжило. Но холодать перестало.
Сидели в бане ещё пару часов. Молчали ошарашено. Шило, тот вообще завалился на полок и задремал.
Солнце вышло из–за горизонта. В окошечко бани проник нежный свет утренней зари.
Короткий осмотрел удивлённо всех и спросил:
— Мы что? Будем жить дальше?
Бабка снова взяла власть в свои руки.
— Так. Ладно. Проверим способности. Это — прежде всего.
Пашка проверил. Дар знахаря вернулся в том же формате, что и до «затмения».
Остальные тоже облегчённо вздохнули.
Глава 18.
Вышли на крыльцо. Снег во дворе таял. Пахло весной и ручьями. Солнце полностью вышло из–за горизонта.
Команда стояла на крылечке бани, щурясь на восход.
— Ну… И что это за хреновина была? — обратился ко всем Шило.
Все промолчали. А Пашка пригласил:
— Идите в дом. Я сейчас.
Группа пошла «в гости», а Скорый выгреб из печи горящие уголья, затушил их в снегу и вычистил печку.
По дому, не успевшему остынуть за несколько холодных часов, как по музею, ходили члены экипажа пепелаца.
— Хорошо живёшь, — похвалила Бабка, — богато, уютно.
— Жена? — показал на фотографию Короткий.
— Да. — Пашка забрал три рамки с фотографиями. — Жена Лариса, сын Виталька, дочка Кристинка, десять лет.
Бабка кивнула на фото:
— А сын на тебя совсем не похож.
— Он мне не родной. Когда я с Лариской сошёлся, Виталику уже три года было.
— Вдова?
— Нет. Просто разошлась с первым мужем… Пил.
— Красивая, — вздохнула Бабка, — такую не скоро забудешь.
— Я её никогда не забуду. Она мне не просто жена. Она мне друг… Была…
Вздохнул.
— Ну, ладно. Посмотрите, — может кому–то что–то пригодится. Бабка, посмотри Ларискины вещи. Она как раз где–то твоего размера. А я пойду к Кармановым, для Беды фотографии родичей заберу.
И пошёл к соседям.
Но сразу же вернулся.
— Бабка, ещё посмотри вон там, в Кристинкиной комнате, игрушки для Анечки. Там много всего. Книг много.
Бабка его спросила:
— Скорый, ты, наверное, смеёшься над нами? Над тем, как мы запаниковали.
Пашка вздохнул:
— Нет, ребята. Ничего смешного в этом нет.
И снова ушёл.
Когда Пашка вернулся, Бабка уже набрала две здоровенные клетчатые сумки игрушек и четыре полиэтиленовых пакета книг. А Пашка вытащил из кладовки трёхколёсный велосипед.
Подумал: — Хорошо, что не выбросил, когда дочка выросла.
Погрузили всё в багажник, велосипед поставили на свободное сиденье.
И ещё много, очень много чего детского осталось. Кристинке ни в чём не отказывали.
Больше никто ничего себе не взял. Всё, что казалось таким необходимым и важным в обыденной земной жизни, в Улье никому не пригодилось. Все элементы уюта, электроника, украшения, безделушки, модельная одежда, дорогая мебель, драгоценности, ковры и зеркала… Зачем они? Вот если бы пулемёт… Или спирт.
— Спирт! — вспомнил Скорый. Принёс из кладовки оставшиеся полторашки и засунул в свой рюкзак. Подумал, подумал и прихватил два двенадцатилитровых армейских термоса, которые купил зачем–то, да так ни разу и не использовал.
Начальница подогнала багги к крыльцу, увидела термосы, восхитилась:
— Ух ты! Какая прелесть! Ох и хозяйственный ты мужик, Скорый. У меня муж такой же был.
Они не спеша расчехлили пепелац, не спеша всё загрузили и поехали разорять администрацию Отрадного. И даже не успевший прогреться воздух, холодком ранней весны облизывающий лица, не вызывал недовольства. Сама радость от возможности жить, перевешивала все неудобства и дискомфорт.
Сначала вернулись на Железнодорожную улицу. Решили маленько попотрошить трупики, раз уж такой удачный случай выпал.
Лесопосадки почернели. Листва походила на мокрые грязные тряпки, болтающиеся на ветвях. Трава, засыпанная снегом, выжила и теперь выглядывала кое–где зелёным из–под белого. На тающем снегу вяло копошились твари. Те, которые остались живыми от расстрела. Видимо перезагрузка солнца плохо отразилась на их здоровье, — еле–еле шевелились, бедолаги.
Бригада вытащила новые, блестящие тесаки и порубила головы всем зараженным, которые определились зрением Бабки, как живые. Потом приступили к уборке урожая.
И вот тут ждал сюрприз.
Содержание грибных затылочных наростов сваливали в Пашкины термосы, не разгребая рыхлую массу паутины. А вот содержимое долек самого здорового зелёного элитника Шило перебрал на скорую руку.
Каждый сосредоточенно занимался работой, таская горсти грибной паутины в общий котёл. Все, склонившись, резали трупы, когда Шило заорал. Просто заорал:
— А–а–а!
Он стоял на горе элиты, тряс над головой кулаками и орал:
— А–а–а!
Все повыхватывали пистолеты и заняли круговую оборону.
— Что?! Шило, что случилось?!
Тот престал орать, спрыгнул с туши и протянул открытую ладонь.
— Смотрите, любимцы фортуны! Чтоб я сдох, бля!!
На ладошке красовалась белая жемчужина.
Тут заорали все, даже спокойный Короткий. Бабка обнимала Шило и чмокала его в щёки.
Когда немного успокоились, обговорили этот факт и решили никому не открывать тайну. То, что в крупных элитниках тоже бывают «белые».
Рубили до шести вечера. По часам. А по солнцу, так только–только наступил полдень. Набрали одну полную двенадцатилитровую ёмкость и немного не полную вторую.
Закончив, залезли в машину, уставшие, но крайне довольные и без причины улыбающиеся. Поехали забрать прицеп.
Пока Короткий прицеплял маленькую неваляшку, Шило побежал к дохлой кошко–собаке, распотрошил её споровик и не найдя белого жемчуга прямо расстроился.
Все ржали и подшучивали над его огорчением.
— Теперь Шило на чёрные и красные смотреть не хочет, — шутил Короткий.
— Теперь он даже зелёные будет отбрасывать как мусор, — добавляла Бабка и закатывалась детским колокольчиковым смехом.
До администрации добрались без приключений.
Нашли ризограф и всё что к нему должно прилагаться. Аккуратно завернули в несколько плащ–палаток, потом в авто–чехол, поставили стоймя в прицеп и тщательно примотали стропами и бельевыми верёвками.
И совсем уже собрались ехать, но Пашка попросил:
— Давайте съездим в частный сектор, посмотрим — чего это там твари кучковались в одном месте. Может, есть кто живой.