Решили так.
Бабка не должна отвлекаться на такие мелочи, как вождение или стрельба. Поэтому она сидит на месте штурмана, защищённая, считай, шестью слоями брони. Как сказал Скорый — глаза и мозг отряда надо беречь.
Короткий, знающий пепелац, как свои пальцы, рулит и манипулирует системами багги. Он тоже серьёзно защищен. В их положении важно не отстреляться от противника, главное — уйти от погони. А там уже всех раненых (тьфу, тьфу, тьфу) полечат, все повреждения отремонтируют. И вообще…
Скорый сидел за новым орудием. За пулемётом Владимирова. Эта двухметровая дура в походном положении стояла вертикально в багажном отсеке. Когда требовалось объяснить оппонентам всю ошибочность их претензий, Пашка разворачивался вместе с креслом и ставил пулемёт в боевое положение. Эта гробина, на шарнирной станине, вместе с защитной плитой, весила почти сто кило, но в её полезности никто даже не сомневался.
Шило сидел рядом со Скорым справа и, в случае чего, спокойно мог стрелять из Корда куда угодно. При его–то силище, оружие, весом в двадцать пять кило и длиной больше полутора метров, вертелось в его руках как палочка волшебника.
Левое заднее кресло, укреплённое и зачехлённое тяжёлым брезентом, предназначалось для кваза.
Средний ряд кресел — чисто пассажирский. Но пассажиры могли вести огонь за корму стоя коленом на сиденье и положив оружие цевьём на специальные выемки в бронелистах. Ну и вправо–влево тоже могли отстреливаться.
Вот такая блин конфигурация.
Поехали на новом пепелаце в Полис, набрали фанерных листов. Прямо в магазине распилили их пополам. Потом выехали за город и провели учения. Стреляли по фанере всяко. И за корму, и с борта, и стоя, и в движении.
КПВ показал себя прекрасно. На триста метров точность потрясающая.
На среднем ряду, Таня заняла центральное сиденье.
Ей, ещё пару дней назад, тоже выдали пятнадцатый калаш, АПС, ножи, трофейный броник и радиофицированную каску.
Беда села справа, Ванесса слева. Женщины придумали становиться лесенкой при стрельбе в бок. К примеру, Беда слегка пригибалась, ложа автомат на борт, Таня сидела прямо и «поливала» над головой Беды, а Ванесса становилась коленом на сиденье и стреляла через Танину голову. И наоборот.
Попробовали строиться без стрельбы и, когда отработали до автоматизма, проехались четыре раза перед мишенями, излохматив их в три ствола. И Короткий отметил, что девчонкам надо турели сделать так же — лесенками.
Провеселились до самого вечера. В перерыве пообедали на природе, разложив снедь прямо на траве. Шутили и смеялись. Короче — прекрасно провели время.
Когда заезжали в Полис, на КПП ребята ругались. Мол, с вашей пальбой всех тварей в округе приманите.
Бабка отшучивалась:
— Ну вот! Мы потренировались, теперь вы потренируетесь.
И тут же успокоила:
— Не волнуйтесь, парни. В округе на пятнадцать километров ни одной живой души.
Парни действительно успокоились. Бабка никогда не врёт.
Приехали домой и попытались отпраздновать создание и обкатку пепелаца.
Получилось.
Шило слетал на скоростях в соседнюю лавочку и купил бутылку шампанского.
Бабка, в торжественной обстановке, хотела расколотить пузырь шампусика о колесо, но Анечка заверещала.
— Дайте я! Дайте я!
Короткий привязал к бутылке верёвку, залез на стремянку и второй конец примотал к балке гаража.
Анюта размахнулась и отлично раскокошила и сам пузырь, и одну фару.
Все дружненько гаркнули «ура» и пошли в общагу отмечать событие. Отмечали чаем, но сладости стрескали все. Потом плавно перетекли к Ольге на кухню. Повеселились ещё и там. Вот так, конфетами, зефиром и другими излишествами, блин, отметили. А что? Это же Улей, диабетический криз не угрожает. Один Тобик пострадал. Объелся сладкого и его пронесло.
После того, как все улеглись и засопели, в комнату к Пашке зашла Бабка, она взяла его за руку и потянула с кровати. Зашептала:
— Пошли ко мне, поговорить надо.
Скорый заволновался. Когда сели на Бабкину кровать, он встревожено спросил:
— Что–то случилось?
— Я что хочу сказать… — начала Бабка издалека — Ты Тьму–то не отталкивай. Она баба хорошая, и любит тебя.
— У тебя, что — дар ментата прорезался?
— Ай, брось. У меня три дара уже есть. Четвёртого Улей не даёт. А жаль.
Пашка удивился:
— А какой третий? Это секрет?
— Какой там секрет. Лектор я.
Пашка слегка оторопел.
— Лекции, что ли, читаешь?
— Да нет же. «Лектор», это просто название. А на самом деле, это дар убеждения. Но он у меня совсем слабый, почти никакой. Так что — всё. Свой лимит я уже получила.
— А с чего ты взяла что Тьма… Ну… Так ко мне относится?
— Скорый, я же вижу, какими глазами она на тебя смотрит. А баб в Улье мало. Почти нет. Ты таким добром–то не разбрасывайся. Цени.
— Шеф, я всё это понимаю. Не мальчик. Но как–то… Ладно, Бабка, я об этом подумаю.
— Подумай, подумай. И вот ещё что…
Пашка снова забеспокоился. Бабка вздохнула, мотнула головой.
— Чёрт. Не думала, что это так сложно… Я вообще не думала, что такое придётся говорить.
— Шеф, ты успокойся. Мы же друзья. Все проблемы решим. Не волнуйся.
Бабка поджала по себя ноги, натянула ночную рубашку на коленки.
— Тут, понимаешь, какое дело…
Пашка подвинулся, заглянул в глаза.
— Говори, я всё пойму, и вместе подумаем.
— Короче, — решилась женщина, — мне мужик нужен.
— Для чего? — не понял Скорый.
— Ладно, — обиделась Бабка, — иди спи.
И тут до Пашки дошло! Поначалу он растерялся. Но быстро сориентировался.
— Погоди, погоди. Мила, я… Прости меня, дурака. Я ведь никогда не думал… Мы все, придурки, забыли, что ты слабый пол.
— Да нихрена я не слабый пол, — возмутилась Бабка. — Слабые тут не живут. Я внутри–то старуха. А Улей видишь, что со мной сделал.
— Нормально он с тобой сделал. Вон, какая получилась красавица… А ну, иди сюда.
Пашка решился. Ну, чего, в самом деле. Он тоже далеко не мальчик, романтических иллюзий уже давно не строит. А тут женщина страдает. И не просто женщина, а близкий ему человек. Да пропади оно всё…
И он опрокинул Милу на спину, а сам навалился сверху и осторожно поцеловал её в губы…
Примерно через час Мила его остановила.
— Погоди, Паша. Погоди. У меня уже такого знаешь, сколько не было. Лет пятнадцать… Больше не могу. Полежи со мной. Не уходи сразу.
Пашка усмехнулся, лёг на спину и подтянул к себе женщину, положив её голову себе на плечо.
— Так я никуда и не ухожу. У меня… Сказать честно… Такого тоже никогда не было. Улей…
Бабка объясняла.
— До сих пор я как–то терпела. Но, когда мы первый раз обнялись, без одежды, меня просто прорвало. Вот — надо, и всё!
— А почему — я? Ты могла бы и к Короткому, например, обратиться.
Бабка резко села, строго посмотрела на Скорого.
— Пашка, ты думай, что говоришь. Он же мне как сын. Я его три месяца выхаживала. Ему и тридцати нет. Я уже тысячу дней о нём забочусь. Это… Больше мне даже не намекай. Обижусь… И потом… Нравишься ты мне.
Улеглась на мужика, полежала немного и скомандовала.
— Так. Ладно. Давай–ка иди к себе. Не хватало ещё уснуть вместе. Разговоров не оберёшься.
Обхватила поднявшегося было Скорого, поцеловала жарко в губы, слегка толкнула.
— Ну, всё. Свободен.
Пашка хмыкнул и пошёл сначала в сортир, потом слегка ополоснулся в душе, а потом подался в купе Беды и Татьяны.
Проскользнул тихо в комнату и заметил, как Таня резко накрылась с головой одеялом. Павел тихо лёг и прощупал Тьму своим даром.
Таня плакала!
Он осторожно подошел к кровати Тьмы и спросил:
— Танечка, что случилось?
Из–под одеяла буркнули:
— Ничего.
— Танечка, — Пашка прикоснулся к девушке. Она дёрнула плечиком, сбрасывая его руку.
Скорый включил своё знахарство и попытался успокоить Тьму. Та отбросила одеяло и зашипела на него.
— Не лезь в мои мозги! Не смей лезть в мои мозги! Понял?
Пашка запаниковал:
— Да что случилось–то, Танечка?
— Ничего не случилось! Кобелина! Уйди от меня!
А-а. Вон оно что. Скорый понял.
Ну. И что делать?
Он попросил:
— Таня, дай мне ручку.
— Зачем?
— Прошу тебя, золотце, дай мне ручку, — он подставил свою ладонь, — пожалуйста.
Танечка протянула ему руку. И Дугин, осторожно, не спеша, начал целовать кончики пальцев.
— Прости Таня. Я тебе всё объясню, и ты поймёшь. Ты у меня такая умница. Ты вообще удивительная девушка.
Он завладел второй рукой.
— Ты красивая, добрая, чистая. У тебя такая фигура… У тебя такие титечки… У тебя такая попа… Мне трудно найти слова, чтобы описать всё это.
Пашка целовал уже Танины плечи и подбирался к шее.
— Ты, когда открываешь холодильник и достаёшь что–то с нижней полки, всегда присаживаешься… Но один раз ты наклонилась… О–о–о! Я чуть не умер. Это шедевр. Это надо фотографировать и делать настенный календарь.
Пашка уже трогал губами Танины ушки.
— Я могу бесконечно смотреть на твои губы, когда ты что–то говоришь. Они так красиво двигаются.
Павел касался губами Таниных губ.
Танечка тяжело дышала и вздрагивала. Она со всхлипом укорила Пашку:
— Врёшь ты всё. Я тебе совсем не нравлюсь.
— Танюша, ты посмотри на себя в зеркало. Как может такая девушка не нравиться? Я когда на тебя гляжу, такое удовольствие получаю… Ты — само совершенство. У тебя всё совершенно. Лицо, ручки, ножки, талия, грудь… Я так сильно хочу посмотреть на твою грудь. Сними маечку, солнышко моё. Давай я тебе немного помогу.
Таня, как под гипнозом, послушно стянула футболку и закрыла глаза…
Уже часа в три ночи, Таня, мокрая от пота, тяжело дышащая, остановила Пашку:
— Паша, что ты делаешь?… Что ты со мной делаешь?… Ты меня всю вымотал, сил не осталось. Кобелина ты этакий.
Она шлёпнула Скорого по физиономии. Зашипела, сморщилась.