— А что там такое? — спросил Шило.
— Анечка не знает. Сказала только, что мы там нужны.
Шило пожал плечами.
— Ну, нужны, так нужны. Горячего хлеба заодно поедим. Деньги то взяли?
— Взяли, взяли. — успокоила Бабка. — Ну, всё. Тронулись.
Выкатили поезд из гаража, в воротах помахали стоящим на террасе Анечке и Оле, и попылили в поход.
Дорога «туда» не стоит описания. Ничего примечательного не произошло.
Так… Лёгкая увеселительная прогулка.
Но вот природа! Природа в Улье — чистейшая. Нигде никто не дымит печами, трубами, заводами и фабриками. Редкие автомобили — не в счёт.
Тихий шорох колёс по щербатому асфальту. Свежая, как будто специально помытая зелень лесов и лугов. Прозрачное небо, в котором, если приглядеться, видны звёзды. И запахи девственной природы во встречном ветерке.
Пашка прощупал товарищей на предмет самочувствия. Все просто блаженствовали.
Всегда молчаливая Ванесса, заявила:
— Какой воздух. Боже, какой воздух. Шестьдесят пять лет на земле прожила, ничего подобного не ощущала.
Через пару часов, не въезжая в Байбы, остановились. Бабка описала ситуацию.
— Тварей много. Село–то оказывается — большое. Но, крупных нет. Так… Мелочь всякая. Детей уже подъели. Имунных, если были, видимо тоже.
Танечка, спросила страшным шёпотом:
— Как это, «детей подъели»?…
— Маленькие дети не заражаются. Я же тебе рассказывала. Их едят первыми.
Тьма не успокаивалась:
— А почему… — дыхание у неё перехватило, — …а почему никто не приехал, не помог?…
— Так. Ладно. Этот разговор отложим на потом. Тьма! Ты способна работать? Или сопли помешают?
Таня вздохнула несколько раз шумно и глубоко.
— Да. Всё. Я готова.
— Тогда, Скорый, командуй.
— Короткий, съезжаем с шоссе на грунтовку, подходим к околице. Сначала проверяем вон тот первый дом. Бабка, там есть твари?
— Да. Две человеческие и одна собачья.
— Их отстреливаем. Шумим. Разворачиваемся, отъезжаем вон до той развилки. И ждём… Дамы, очередями не строчить. Только одиночными, и только в голову. Соблюдайте режим экономии…
— А что, у нас мало патронов, — поинтересовалась Таня.
— Патронов у нас навалом, но они не бесконечны. Начали.
И Короткий направил пепелац в сторону села.
Устроили бойню. В принципе, ничего особенного.
Был, правда, один момент. Из леса вывалилась толпа тварей, которые подобрались слишком близко. Шило, в азарте, выскочил из машины, выхватил тесак и, включив ускорение, за полминуты порубил штук двадцать заражённых. Просто как смерч налетел. Воздух загудел от вращающегося мачете, и головы бедных тварюшек посыпались, словно горох. Ромка вернулся на своё место и, тяжело дыша, победно осмотрел товарищей.
Бабка укорила:
— Позёр.
Но Беда поправила:
— Просто тренирует дар.
Мясорубка продолжалась около получаса. Только и слышалось:
— Шило. Магазин.
— Короткий. Магазин.
И так по порядку.
В самый разгар бойни Танечка бросила в эфир, сообщив, как учили, сначала свой позывной.
— Тьма… Я устала. Автомат тяжёлый. Уже руки ноют.
Пашка успокоил:
— Отдохни золотце. Сколько ты настреляла?
— Один магазин полный и второго больше половины.
— Посиди, мы сами управимся… Тебе ещё рано большие нагрузки… Беда. Ты как?
— Что как? Нормально я.
Пашка укорил Бабку.
— Шеф, ты почему пропустила стаю из леса?
— А они никакой опасности для нас не представляли. Одни пустыши. Хромоногие, да кривопузые. Вон, Шило как повеселился…
Пашка рыкнул недовольно:
— Шеф, ты давай не молчи, ты сообщай…. Привыкай выдавать полную картину. Это тренировка, но будь добра, веди себя как в бою.
— Есть мой генерал, — козырнула Бабка, и сообщила:
— На два часа с кормы, по огородам. Небольшая группа… Двенадцать единиц.
— Отлично. Так и продолжай.
— А всё. Нечего продолжать. Эти последние.
Когда управились с «последними» все уселись на свои места и одновременно выдохнули. Устали.
Скорый осмотрел окраину деревни, заваленную трупами, пробормотал:
— Ох и вонь тут будет.
Бабка успокоила:
— Через двенадцать дней перезагрузится.
И замерла, прищурилась, нахмурилась:
— Погодите…. Вроде есть иммунный. Во–он там. В конце села, на отшибе домик. В доме кто–то есть. Сидит на месте. Не мечется. Как пить дать — иммунный. Трогай, Короткий. Направо. Вон туда, к противоположному краю.
Подъехали к неказистому домику, стоящему в самом конце деревни, слева от дороги, посреди запущенного огорода.
Скорый скомандовал:
— Короткий, развернись и попробуй подкатить к избе задом. Бронёй вперёд.
Короткий поманипулировал рычагами и прицеп–сцепка послушно поползла назад, волоча за собой багги. Подкатились метров на двадцать. Скорый спросил:
— Он там живой вообще–то?
— Я его вижу. Значит живой.
— А ну–ка я его приголублю. На всякий случай. А то ещё пальнёт из какого–нибудь карамультука, блин. Потом выковыривай картечь из задницы.
И Пашка, хоть и с трудом, но дотянувшись до иммунного, усыпил его импульсом. Пошарил по пространству. Больше никого в зоне досягаемости не обнаружил.
— Ладно, я пошёл. Шило со мной.
— Угу.
Дверь, естественно, оказалась запертой изнутри.
Шило, как бульдозер, навалился на створку, внутри что–то хрустнуло, грохнуло, и дверь резко распахнулась.
Внутри, в полутьме, на стареньком кожаном диване, сидел старик. Склонив голову на плечо, он дрых, приголубленный Пашкиным «лечением». В руках дед, даже во сне, крепко держал двустволку.
Шило аккуратно выкрутил из старческих рук оружие. А Пашка плеснул деду бодрости и разбудил его.
Открыв глаза, дед спокойно посмотрел на двух, обвешанных оружием, бойцов.
— Вы кто?
— Мы спасатели, отец. Как ты?
— Да как, как… Хреново… Кто–то ещё выжил?
— Нет, отец. Ты единственный.
— Это только у нас такое? Или по всей стране?
— Это по всему миру, дед. Давай собирайся. Мы сейчас прошвырнёмся по погребам, и сусекам. Соберём кое–что из жратвы и поедем. Где тут у вас магазин?
— По этой улице, в сторону шоссе. В центре.
Мужики забрали у деда ствол. Во избежание суицида. Дали тому хлебнуть живца. И поехали мародёрить.
Через два часа, забили неваляху мешками с мукой, банками с вареньем, упаковками с шоколадом, сладостями, орехами и сухофруктами. Даже корм для Тобика нашли. Свалили его в багажник, рядом с пулемётом.
Вернулись к старику. Зашли в избу всей бригадой.
Тот, как сидел на диванчике, так и остался. Даже позы не изменил.
— Ну что, отец, поехали?
— Нет, деточки, вы уж простите. Я никуда не поеду. Тут у меня моя бабка похоронена. И я тут помру. Куда мне…
Бабка села на табуреточку перед стариком.
— Видишь ли, дедуля… Теперь, с некоторого момента, ты стал вроде как бессмертным. Это не шутка, это всё очень серьёзно. Тебе сейчас надо решить. Или ты останешься здесь и действительно отдашь Богу душу на этом совковском диване. Или едешь с нами, становишься молодым и живёшь вечно. Ну, конечно, если голову не засунешь в какую–нибудь задницу. Вот посмотри на эту молодую красавицу, — она ткнула пальцем в себя, — мне сейчас шестьдесят пять. На размышления тебе десять минут.
Дед спокойно смотрел на гостей.
— Вижу, что не врёте. Да и то сказать, очень уж дивная была бы ложь.
Подумал маленько.
— Ладно, поехали. Умереть я всегда успею.
Когда усаживались в пепелац, хватились Тьмы. Замерли, прислушались. Таня появилась из–за зарослей подсолнечника. Её мотало, как пьяную. В одной руке она несла снятый шлем, в другой волокла по земле автомат.
Пашка вылетел со своего места, подлетел к девушке, заоглядывался насторожено.
— Тьма, что?! Что случилось?!
Таня белыми, трясущимися губами, сказала.
— Там… Мальчик…
Ноги у неё подломились, и если бы не Скорый, она бы рухнула в дорожную пыль.
Пашка поднял Танечку на руки и потащил в машину. Скомандовал Бабке:
— Пощупай — что там такое.
— Да ничего там нет. Схожу–ка я посмотрю, что она нашла…
— Погоди, я с тобой, — сказал Шило, снял с предохранителя автомат и они, на пару, ушли за стену подсолнухов.
Секунд через двадцать вернулись. Лица у обоих напряжены.
— Ну, что?
— Там мальчик, — объяснила Бабка, — белокурый, такой. Кудрявый. Одна голова и часть позвоночника… С–с–с-учий мир…
Бригада усадила старика на место кваза и покатила домой.
Тьма, всё никак не могла прийти в себя. Пашка вливал в неё бодрости и спокойствия. Она немного начинала соображать, и тут же снова проваливалась в чёрный психоз.
Не плакала. Нет. Просто мысли у неё начинали путаться и Танечка уходила в бредовое беспамятство. Она закрывала лицо руками, начинала раскачиваться и тихонько стонать.
Бабка скомандовала.
— Короткий, останови.
Перегнулась через несущую ферму, достала из ладанки шприц и полкубика вколола Танечке в бедро.
Пашка следом вплеснул волну самообладания. Перекорячился на средний ряд, поднял Тьму и посадил себе на колени. Прижал. Пользуясь телесным контактом подавил в её мозгу все очаги возбуждения. Танечка затихла.
Бабка спросила:
— Усыпил?
Скорый покивал:
— Да.
— Ну и правильно. Ох Тьма! Чувствительная, какая! Если честно сказать — мне и самой от такой картинки не по себе. Но какая непослушная! А! Вот чего она пошла за подсолнухи?
Беда объяснила:
— По–маленькому пошла.
— А что, нельзя было за луноходом все дела сделать? Ну ладно. Хреново, конечно, но будет ей урок.
Скорый приопустил спинку Таниного сиденья, пристегнул девушку ремнём безопасности, так, полулёжа, она и поехала. Спящая.
Как и подсказала Анюта, завернули в Воскресенки. Заехали в село с севера и сразу покатили к школе. Поближе к борщу и свежему хлебу. Разбудили Тьму, и всем гамузом зашли внутрь.