Пашка хмуро потянул Сайгу, полез на сиденье ногами.
— Паша, возьми вот это.
Пашка оглянулся. Короткий протягивал ему здоровенную винтовку с оптическим прицелом.
— Там бронебойные. Заряжать знаешь как?
— Нет. Впервые вижу.
— Смотри, — Короткий задвигал рукоятку, — раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Семь движений. Понял?
— Давай. Где они?
— Сзади на одиннадцать часов, — подсказала Бабка.
Только он уложил цевьё на трубу дуги и приложился к прицелу, как над лесом появился чёрный силуэт самолёта. И как–то он, вроде сам по себе, попал в перекрестие. Павел только нажал на крючок, и беспилотник вспыхнул огромным шаром огня.
Без промедления Павел передёрнул затвор. Мелькнула мысль:
— На плече синяк будет во всю харю.
Чуть слева, на высоте метров в пятьдесят, вылетел второй и тут же застрекотал пулемётом. Защелкали пули. И снова — перекрестие прицела, хлёсткий выстрел с характерным пришёптыванием. Дрон медленно завалился на крыло, и, не прекращая вращения, как пропеллер ушёл за лес. Грохнуло, повалил черный дым.
Шило аж взвизгнул от удовольствия:
— Вот так вам, суки!… Нет! Вы видели?! А?!
Пашка сел и увидел…
— Стой! — заорал он. — Стой!
Кинулся к поникшей головой Машке.
— Машенька, деточка…
Грудная клетка, простреленная справа насквозь, истекала кровью и белела выломанным ребром.
Пашка трясущимися руками пытался сжать края раны, бормоча.
— Господи! Да как же это?! А–а–а, суки!
Машина остановилась. Все заметались. Шило вылетел из багажника с большой брезентовой сумкой.
Бабка выхватила у него этот баул, вытащила большой ватный пакет и приложила к ране, пытаясь остановить кровотечение. Шило подсовывал второй под Машину спину.
Пашка вдруг отчётливо понял, что это не игра, не сон, и он сейчас, вот прямо сейчас, потеряет эту, за несколько часов ставшую ему дорогой, девушку. Отчаяние захлёстывало.
— Приподними руку и держи. Мешает, — приказала ему Бабка.
Он двумя руками приподнял Машкину правую руку. В голове металось:
— Господи, только не Машка! Господи, возьми меня! Господи, только не эту девочку! Господи!!
Вся команда замерла и глядела на его руки, держащие Машину ладонь.
— Да делайте же что–нибудь! Она же умирает!
Короткий сказал:
— К знахарю его вести уже не надо…
Бабка сняла ватный пакет, забрала у него Машину руку и приказала.
— Клади ладони на рану.
— Зачем? — удивился он бездушности и бессмысленности этого приказа.
— Не спрашивай, мать твою! — рявкнула Бабка. — Быстро, руки на рану! Ну!
Пашка приложил ладони к дыре.
— Закрой глаза и лечи её!
— Да как?!!
— Тьфу ты бл*дь! — выматерился Шило.
— Закрой глаза! Жалей её! Сильно жалей! Пожелай, чтобы она выздоровела! — кричала Бабка.
Пашка, в последней надежде, закрыл глаза и пожелал.
И внезапно увидел… почувствовал… ощутил… непонятно как, и Машкино тело, и её боль, пульсирующую в ране, и силы, уходящие из неё вместе с жизнью. Приоткрыл глаза. Вокруг его ладоней колыхалось и искрилось маленькое полярное сияние. Он снова зажмурился и отдал Машке свою силу. Всю. Без остатка.
Глава 4.
Сознание медленно и нехотя возвратилось. Он застонал и со второй попытки открыл глаза.
Над ним стояла Бабка со знакомой флягой.
— Пей.
Паша покорно сделал глоток. Уже привычно скривился. И уронил голову на подушку.
Вдруг он вспомнил всё. Попытался вскочить, но руки подломились, и он чуть не грохнулся на пол.
— Лежать! — скомандовала Бабка, прижав его к постели.
— Как Маша?! Как она?!
— Как–как. Нормально она. Не суетись.
— Где она?
— Наверху. Спит наверно.
После живца стало намного легче. Через пару минут он, хоть с трудом, но сел. Потряс головой.
— Что со мной?
— Да ты, вроде как, копыта попытался отбросить. Но, неудачно.
— Где Маша?
— Да я же говорю, — наверху в спальне.
Павел огляделся. Он лежал на кожаном диване в большой гостиной. Слегка ныло отбитое снайперкой плечо. За окнами вечерело.
— Мы где?
— На «Богатой даче».
Название ничего не говорило. Он поискал глазами, где это «наверху» и обнаружил лестницу на второй этаж. Осторожно встал и, стараясь не потерять равновесие, пошел туда. Поднявшись на пять–шесть ступеней он понял, что таки переоценил свои силы и стал заваливаться, цепляясь за перила. Перед глазами закачалось и поплыло.
Его подхватили. С одной стороны Бабка, с другой Шило. И потянули наверх, понимая, что пока тот не увидит Марию — не успокоится.
В спальне, на белых простынях, укрытая одеялом в белоснежном пододеяльнике, лежала Маша. Рядом с кроватью стоял журнальный столик, на нём пара стопок книг. На этом постаменте покоилась Машина рука.
Увидев Пашку, Мария брызнула слезами.
— Дядя Паша…
Шило огорчённо шлёпнул себя по ляжкам.
— Ну, что ты будешь делать! А? Ну, вот — что говори ей, что не говори. Тебе же объяснили — никаких «дядь»! А ты снова–здорово!
Бабка подтащила к Машкиной кровати кресло.
— Садись. Лекарь–самоубийца.
Павел тяжело плюхнулся на дерматин.
— Маш. Ты как себя чувствуешь.
— Дя,… — она испуганно посмотрела на Шило, — Паша, я‑то нормально. А вы… Ты сам, как?
— Да вроде, тоже ничего.
— Тётя Ба…
Шило кашлянул:
— Хм, хм.
— Бабка сказала, что ты мне свою жизнь отдал.
Пашка удивлённо посмотрел на Бабку. Она пожала плечами.
— Ну, если так и есть. Ты поосторожней давай со своим даром. Учись дозировать.
— У меня дар врача? — спросил Дугин.
И Бабка, и Шило усмехнулись.
— У тебя дар знахаря, горе луковое.
Шило горько вздохнул.
— Эх. Я так надеялся, что он к нам в команду…
— А вы что — знахарей не принимаете?
Бабка тоже вдохнула.
— Да ты и сам не останешься. Знахари живут хорошо. Они сидят в защищённых городах. Им платят за лечение. Власти их не трогают. Благодать.
Маша посмотрела на Пашку жалостливо.
— Дя… То есть, Паша. Вы… Ты же меня не бросишь? У меня тут никого, кроме тебя.
— Мария, вот чего ты несёшь?! — оскорбился Павел, — У меня ведь тоже никого. Да и вообще! Я что — тварь какая?!
— Ладно, свидание окончено, — скомандовала Бабка. — Ты — спи дальше. А ты — вниз и тоже ложись, отдыхай.
Маша спросила:
— А поесть можно?
— Сейчас. Кашу доварю — все поедим. Потерпи немного. Пошли Паша, ещё глотнёшь живца.
После второго глотка Пашка совсем взбодрился и, полежав минутку, побрёл на кухню, где кашеварила Бабка.
На газовой плите стояла и булькала здоровенная кастрюля, литров на семь. Пашка заглянул.
— Каша с молоком?
— Ага. С сухим.
— А это что? Мясо, что ли?
— Тушёнка! Белорусская! Высший сорт! — похвасталась та.
— Гречневая каша с молоком и с тушёнкой? Бабка, тебя кто учил готовить?
— Слушай ты, ревизор полудохлый, — оскорбилась Бабка, — ты ещё не пробовал, а уже критикуешь! Следующий раз я тебя заставлю готовить!
— Ухожу, ухожу, ухожу.
Он пошел в гостиную, где у окна сидели мужики и уже играли в нарды. Улёгся на диван. И только расслабился, как влетела Бабка.
— Тревога, мужики. Лампу погасите.
Мужики отработанно, в секунды залезли в броню, одели каски, кинулись к оружию, потом Шило задул лампу. Зашипел:
— Бабка, ты опять голышом воевать собралась?!
— От руберов броник не спасёт… Зато подвижность.
Пашка тоже взял карабин и ждал распоряжений.
— Откуда? — спросил Короткий.
— Со стороны дороги, — ткнула пальцем Бабка.
— Кто?
— Пара руберов и мелочи штук шесть… Сейчас…
Она сосредоточилась.
— Да. Пара руберов, три топтуна и прыгунов пять голов.
— А чего паниковать? — спросил Пашка. — Мы же за стенами. Стены кирпичные. Чего паникуем?
— Для рубера такие стены не преграда.
Пашка понял, что дело нешуточное. Все напряглись до предела. У Шила желваки ходили ходуном.
Бабка поманила Пашку пальцем.
— Возьми снайперку Короткого. Если начнётся, то двух, самых здоровых, бей в глаз. Самое верное место. На мелочь крупный калибр не трать, их мы и из калашей положим. Главное — руберов успокоить.
Видно было, что Бабка боится. Когда их догнали муры, она была абсолютно спокойной. А тут… Даже побледнела слегка.
Короткий протянул Пашке снайперку, а сам вооружился акээмом.
Сидели в темноте и тишине минут десять.
Наконец Бабка выдохнула:
— Уф. Уходят… Уходят в сторону Черновки. Жрать пошли, твари небожии. Ещё немного подождём и тоже будем ужинать.
И тут же взвилась:
— А, мать твою! Каша!
Рванулась на кухню.
Оттуда понеслись маты и проклятия. Мужики двинулись за ней.
— Ну, что?
— Пригорела, — огорченная Бабка выключила газплиту.
Шило приподнял крышку, понюхал.
— Да чё ты паникуешь? Нормальная каша.
— Точно — нормальная?
— Да ладно тебе. Накладывай, давай.
Пашка предложил:
— Давайте наверху у Марии поедим. А то ей скучно будет.
Все согласились.
Пашка достал из рюкзака свой армейский котелок. Мужики посмотрели на него и тоже полезли в рюкзаки. И только Маше положили кашу на фарфоровую тарелку.
Бабка поставила на газ чайник литра на три, и, прихватив кастрюлю с варевом, поднялась следом за мужиками.
Машка проснулась и попыталась сесть, но охнула, сморщилась.
— Лежи, Машенька, лежи, — захлопотал Павел. Подсунул ей под голову ещё одну подушку, подсел с тарелкой и ложкой на край кровати. Нагрёб каши с краю, чтобы не горячо, ещё и подул и поднёс к Машкиным губам.
— Давай, золотце.
Она застеснялась.
— Может, я сама.
— Ты уже попробовала «сама», — укорила Бабка, — ешь, пока есть кому кормить.
Мария прожевала.
— Ну, как? — поинтересовался Пашка.
— Странная каша. Но вкусная.
— А! Что я говорила! — хмыкнула Бабка.