Я растянул губы в улыбке, вот только пускай попробует назвать меня щенком или волчонком. Сразу получит гостинец.
– Удивительно, – перебил я всадника, мнящего себя богом или ротным. – Дело в том, что я сам недавно осознал, кто я такой, потому что ко мне стала возвращаться память. А вы, сударь, утверждаете, что можете сразу сказать кто я? Без подсказок? И вам даже подумать не надо? Вот так сразу?!
– Конечно. Надо только меня не перебивать. И тогда ты всё услышишь.
– И кто? – я улыбался.
– Ты – сайвугадче[37]. Тот, кто ни живой, ни мертвый, – я перестал улыбаться, слушая чужие колючие слова. – Забавное состояние души, не находишь? И кто-то тебя сумел поймать в переходе между жизнью и смертью. Определенно столь опытный и каверзный человек заслужил от меня награду! Держит тебя в таком состоянии до сих пор!!! Оцени! Да он очень непростой смертный. С кем ты общался? Это было больно или наоборот, ты испытывал эйфорию? Расскажи мне скорее, какие чувства ты испытывал во время обряда? Мне так интересно! Почему ты молчишь?
Почему я молчу? Потому что я слышу сумасшедшего, утверждающего, что я ни живой, ни мертвый! Как же больно от этих слов!
– Больно, – пробормотал я вслух.
– Я догадывался, – всадник кивнул, – по мне, так лучше мучительная смерть с пытками. Но ты выбора не имеешь. Увы. Знаешь, мне даже жаль тебя не много. Потому что ты не принадлежишь себе. Частица души в тебе есть, остальную придется найти. Тебе или знающему и имеющему на то право. А до этого момента – ты обычный проводник в мир мертвых. В мой мир, волчонок. Давно я вас не видел. Оставь свои глупые затеи. Меня невозможно убить, потому что я уже мертв. Как эта лошадь, которую принесли мне в жертву. Сайвагудче! Меня больше интересует вопрос: кто тебя послал и с какой целью?
Глава 22
– Как же мне с вами тяжело, – устало пробормотал я. – Вот скажи мне! Откуда у тебя такая уверенность?
– Уверенность в чем?
– В том, что тебя невозможно убить.
– Но я же… – опешил всадник.
– Не перебивай! Я ведь не просто так спрашиваю.
– Хорошо. Слушаю тебя.
Я хотел одобрительно хлопнуть лошадь по крутому крупу, но передумал, вспомнив, что она мертвая. Однако, мне понравилось, что я привлек внимание собеседника и снисходительно добавил, смягчая как мог голос:
– Вы меня, господа-северяне, поражаете своей наивностью, словно в вас никогда и не стреляли. Голубчики мои, за нарушение дворянского кодекса надо отвечать. Или для вас закон не писан? Дуэлей никто не отменял. И на них умирают. Умирают, сударь! – подчеркнул я фразу глубокомысленным тоном учителя. Любим мы, столичные, поучить местных провинциалов.
Всадник проехал в полном молчании недолгое время, так, что мы слушали цокот копыт, потом полный задумчивости спросил, словно не веря самому себе:
– Ты только это и понял из всего сказанного? Видишь ли, я не совсем простой северянин. Я…
– Да хоть граф! Будешь мне ровня! – не удержался я, а потом пришло озарение и суть разговора потерялась.
– Вижу! Вижу! – закричал я, потому что мир вокруг стал наполняться светом, вырисовывая предметы вокруг. Появились формы. Очертания. Зрение стало возвращаться. Всадник замер. Покачал головой:
– Но и ты не простой сайвугадче, – тихо произнес он.
Я спрятал нож. Мы двигались по дороге среди камней. Кучами и поодиночке они громоздились на унылом фоне, поглощая мрак.
– Простой, непростой! Главное – у кого веблей! Опять же – истину говорю.
– Что такое веблей?
– Револьвер, служивый! Что у тебя с памятью?!
– У меня-то с памятью всё хорошо, сайвугадче. Спасибо за ответ.
– Хватит меня так называть! А то сразу старика вспоминаю. Он тоже твердил про сайвугадче. Прямо как заклятие. Голос такой противный, ты бы слышал. «Ты мой сайвугадче!» – я передразнил, добавляя как можно больше скрипа и протяжных заунывных нот. – А теперь сам подумай, как я могу быть чьим-то? – возмущение моё не знало границ. – Он, кстати, еще и поет.
– Что за старик? – оживился служивый. – Имя? Почетный старейшина? Какое племя?
Я улыбнулся, вспоминая поющего деда, явно не в себе. У такого вряд ли могло быть племя.
– Обычный дряхлый старик, что о нем говорить? А вот внучка у него хоть куда!
– Красивая?
– О, да!
– Живая?
– Конечно, живая. Что за странный вопрос!
– Может для тебя и странно прозвучал, а я давно не видел живых женщин.
– Не мудрено! Живешь среди камней с жуткими тварями, поехал бы в Гагры или на Воды. Может и познакомился бы с кем. Меняйте дислокацию, сударь!
– У меня еще волки есть, – подумав, сказал всадник. – Они у меня как собачки.
– У меня тоже был волк! – не удержавшись, вскричал я, искренне удивляясь. – Сколько у нас общего оказывается!
– Волчонок, – пробормотал мой спутник, добродушно посмеиваясь над чем-то. – Чудной. Где тебя только старик нашел? Ладно, сам спрошу у него. Недолго осталось ждать. Скоро увидим твоего хозяина.
Я задумался над его словами и замолчал. Что значит «меня нашли»? Что значит «моего хозяина»? Что значит «ни живой, ни мертвый»? Я с тоской посмотрел на надвигающиеся на нас камни. Узкое жерло ущелья. Отвесные стены скал. Лошадь проехала вперед, и я увидел, что всадник завернут в тёмно-синий балахон. Хламиды капюшона полностью скрывали лицо в тени. Задняя правая нога у лошади без кожи и мяса. Белые мослы оплетены сухожилиями. Я запнулся о камень, больно ударившись о него ногой. Не сплю! Ушибленные пальцы жутко ныли. Втянул в себя воздух. Пыльно. От камней веяло вековой прохладой, стоило к ним потянуться рукой.
Раздвинул рваную куртку на себе и посмотрел на рану. Страшная. Куска мяса нет. Вон и ребро торчит. А не кровоточит. Осторожно закрыл. Стягивая куртку. Не болит рана. Странно. Пальцы ног болят, а жуткая рана не болит. Я ведь от нее лежать должен, не вставая, а иду и не замечаю.
Значит ли это, что где-то боль настоящая, а где-то нет? Судя по наличию ран, можно с уверенностью сказать, что чем она страшнее, тем она маловероятная. Потому что боли от нее нет. А если, предположим, сейчас разбежаться и со всей силы стукнуться головой о скалу, то какой будет эффект? А может тогда изменится сам мир? Точно. Изменится картинка. Я ходячий калейдоскоп. Меня надо как следует встряхнуть.
Я забеспокоился.
И самое страшное.
Почему я в последнее время мир принимаю двойственно? Стоит чему-то непонятному встретиться на пути сознания, как мозг тут же с готовностью делит события на два варианта восприятия. И подталкивает вперед тот, что мне удобен. Мало заботясь о правде.
А в чем она, правда? Где истинна?
Я поднял руки к лицу, закрывая рот, растирая щеки, давя крик в себе. Сильно зажмурился, желая выпасть в реальность и увидеть любую правду, лишь бы настоящую.
Лошадь впереди меня обмахнулась хвостом. В другую сторону. Мир зазеленел. Наполнился красками. Птицы запели: соловей заливался, глуша остальных. Сквозь кроны деревьев пробивалось солнце. Запахи стали другими. Летними. Я мирно покачивался в седле в такт спокойной кобыле и смотрел на тонкую фигуру Ольги. Девушка прямо держала спину, и в каждом движении чувствовался уверенный наездник. В очередной раз меня удивила.
– Ваня, – Ольга резко обернулась, и в глазах ее заблестели смешинки, – хватит пялиться на меня сзади.
– Виноват! Я на вашу кобылу!
– О, – протянула княгиня. Ее озорной взгляд из-под шлема прожег меня насквозь. – Так кобыла вам интересней, чем я?
И она звонко расхохоталась, подстегивая свою лошадь и отправляя ее в легкий галоп. Оставляя меня в легком замешательстве. Как? Ну, как она догадалась, что я на нее смотрю? Вот ведь маменька познакомила с соседями по имению. Теперь ночи не сплю. В пору стихи у братца своего младшенького воровать и уроки брать ритмики. Нет мне покоя. Еще и Прохор куда-то запропастился. И маменька подозрительно молчит, когда о дядьке своём вспоминаю и спрашиваю. Бранится! Я пришпорил кобылу и быстро понесся вперед, въезжая в тень кроны деревьев.
– Оленька! – закричал я, – постойте! Мы можем проехать наше место для пикника!
– Так меня еще никто не называл, – сказал всадник, оборачиваясь, и голова его в синем капюшоне мелко затряслась. Я очнулся. Испуганно посмотрел на мертвую лошадь и перевел дыхание. Та реальность мне больше нравилась. Но почему-то я четко знал, что она уже была и никогда не повторится. И в ней я не знал, что Прохор мертв. Ждал и искал старика. Странно. Не знал очевидного. Я и сейчас чувствовал какое-то препятствие, когда вспоминал о нем. Словно сам себе когда-то поставил заслонку и запретил думать о смерти дядьки. А сейчас, с изменившимся миром, изменился и я, впуская в себя забытые воспоминания.
– Что такое пикник?
– Пикник?
– Да. Это особое место для Оленьки?
– Отдых на природе всего лишь, – буркнул я. – С видом. Оно для всех. Для отдыха.
– Изумительно!
Я пожал плечом, не воспринимая чужое восхищение. Никогда не задумывался о подобном.
– У озера есть хорошее место. Я там иногда отдыхаю. Вид просто замечательный. Ты должен непременно принять участие в моем пикнике. Я уже придумал нам чудесное развлечение.
– И какое?
– Захватывающее! Ты будешь искать. Долго и безнадежно. Надрываться от безвыходности и кричать в отчаянии. Я буду смотреть и наслаждаться. Это будет прекрасно! Мы будем ждать старика. И всё время до его появления я подарю тебе для поиска. Смотри, какой я добрый! Тебе нравится подарок?
– Нет.
– А идея для пикника?
– Тоже нет.
– Почему?! Знаешь, что? Ты такой не компанейский! Неблагодарный!
– Что я должен искать? И где? В озере? Я буду нырять?
– А ты будешь нырять?! – оживился всадник и заторопился вперед. Кобыла заковыляла быстрее. Я побежал, охваченный общим порывом.
Что теперь-то от меня хотят?
Мы быстро преодолели ущелье и стремительно выскочили на открытое пространство. Ровное каменное плато с грудой камней у самой воды. Удручающий вид сразу нагнал на меня тоску, и захотелось развернуться в обратную сторону. От нашего порыва бурые твари, которых мой спутник назвал нхо, забеспокоились и поспешили к огромному озеру, с шумом ныряя в мутную воду. Я остановился, насторожившись от громких всплесков тяжелых тел. Мне показалось, что на поверхность всплыли несколько существ похожих на людей. Пошел к берегу поближе рассмотреть. Наездник ловко соскочил с кобылы и поспешил к обломкам камней, стоящим на возвышении, чтобы занять удобное место для обзора. Горько вскрикнул. Я обернулся, услышав, и заодно сказал ему: