Сердце учащенно стучало в груди. Лезвие ножа вспарывало шов, освобождая тело от шкур.
Я свободен.
Вместе с забытым чувством пришел холод. Тело содрогнулось от вспышки мелкого озноба. Яркий свет резанул по глазам. Я поднес кисть к глазам, спасаясь от терзающего мозг белого пятна и вздрогнул. Глаза моргали. Но я видел в белизне свою исхудалую кисть. Тонкие пальцы. Неестественные руки, обтянутые кости пожелтевшей кожей.
Это я?
Белесый туман не уходил, мешая глазам видеть. Однако, я четко понимал, что передо мной сидит девушка. Темная фигура колыхалась.
Утонченная. Изящная. Я знал ее.
– Малика? – прошептал я. – Мадмуазель Малика, что со мной?
Девушка наклонилась вперед. Черты заострились. Нет. Не турчанка. Привиделось. Старше. Малика совсем девчонкой была. Одета странно. Сказала что-то непонятное, словно прочирикала. Нахмурилась. Сдвинулась с поля зрения, исчезая. Завозилась. Казалось, вечность прошла. Вернулась с чашей. Пар поднимается. Обмакнула пальцы, жир стекает, стала осторожно растирать меня. Не чувствовал ничего. Смотрел на свои мослы. Страшно. Я не мог таким быть.
– Кто вы? – спросил тихо на французском языке, благо все знают. Не среагировала. Повторил на русском. Среагировала сразу.
– Так Евдоха же. Лежи, барин, не разговаривай. Олений сыр это. Первое средство от хвори.
Я полежал, подумал, потом тихо произнес:
– Карху?
Миска выпала из рук молодой женщины. Ударилась о мою грудь, наверное, ломая ребра, топленый сыр расплескался, потек по боку, защекотал.
Лопарка сидела без движений долго и молчала. Черные глаза ее полыхали отсветом красного пламени очага.
– Дед жив?
– Хворает. Лежит. Не встает почти. Умирает.
– Ясно. Теперь ты нойд?
Девушка окаменела. Ничего не ответила. Привстала. Исчезла. Задремал. То ли от сыра – сытый запах, то ли впал в бессознательное состояние от бессилья. Очнулся от кашля старческого. Надрывается. Хрипит. Странно, что человеку хуже, чем мне. Открыл глаза. Хорошо не Прохор сидит, а дед, старый шаман. Рядом верная внучка. Все закономерно, так и должно быть – встало по своим местам. Чирикают между собой. Сначала слова отдельные стал различать, потом речь:
– Он помнит нас. Он всё помнит. Как такое возможно? Ты же говорил, что он всё забудет, если очнется.
– Выходит я ошибся. Эти русские сильнее, чем другие. Прошлый британец сразу сдох. А у этого сильная душа. Крепкое тело. Хороший сайвугадче. Проводник помнит только то, что видела сильная и хорошая душа. Вот и разгадка. Ответ на твой вопрос.
– Душа? А тело? Да он в теле был не раз! Важно другое. Ты подтверждаешь? Он действительно помнит всё? Я думала, души не имеют разума и памяти. Поэтому они выбирают камни. Специально. Для всех удобно. Мы их вытаскиваем, когда надо.
– Раз в камни могут, то почему не могут в мир вокруг? Эх, ты – шаман. Как ты дальше будешь без меня.
– Может быть ты съешь его душу? Смотри, какой он сильный. Тебе как раз нужны силы. Мне кажется, он слишком опасный.
– Теперь, когда мы всё знаем? Нет. Он нужен нам. Без него ничего не получится.
– Что же делать? Я не представляю.
– Ничего. Успокойся. Нашли на него эмерик. А потом поймай мне десяток мышей. Мне очень нужны новые души. Но не его. Я истощен.
– Нашли сам! В последний раз.
– Карху, в чем проблема? Это всего лишь простой эмерик. Ты будущий великий шаман и не можешь наслать забвение? А если бы я попросил северный ветер?
– Нет. Ну, ветер я могу. А вот эмерик. Я ведь люблю его. Вдруг это помешает.
– Не придумывай. Какая любовь? Еще скажи, что понесла от сайвугадче.
Карху потупилась.
– Сам не придумывай, дедушка.
– Вот-вот, не юли. Эмерик и мышей. Я больше не могу. Силы покидают меня. Я… разбит.
Шаман исчез с поля зрения. Я не мог повернуть шею и понять куда он делся. Кажется, я ничего не мог.
– Пить, – сорвались с губ непривычные слова. Карху опять вздрогнула. Напугал ее своей просьбой? Нет. Просто попросил попить на родном для неё языке.
– Давно ты нас слышал? – спросила она, поя меня брусничным соком. Каждый глоток давался с большим трудом.
– Я вас не слышал.
Девушка не поверила, хотя сделала вид, что верит каждому слову. Пальцы ее скользили по телу, натирая кожу.
– Сейчас уже лето?
– Как ты понял? Мы же не на улице.
– По телу своему. И твоему.
– Точно, – она потупила глаза и стала тихо что-то нашептывать. Я улыбнулся. Мне хотелось сказать, что у тебя плохо получается и надо было настоять на своей просьбе перед дедушкой, но задремал, убаюканный мягкими прикосновениями и тихими словами.
А мысли работали. Мешали полностью провалиться в желаемое забвение. Хоть бы у девчонки эмерик получился.
Что они затевают? Для чего я им нужен? Что без меня не получится? Ах, Карху, что же ты за женщина? Отправила с ножом в мир Мертвых, а теперь еще и отца своего будущего ребенка в камень предложила упрятать, съесть дедуле… Хотя, понятно, для чего нож у Роты нужен – благое дело совершать. Неужели и в камень меня – это тоже ради блага? Бережет меня, от чего? Раз в камне быть лучше, чем живым для дальнейшего использования.
Эмерик всё не наступал.
Зато наступил сон.
– И ты видел Роту? – спросила девушка у меня. Глаза у Карху увлажнились от приступа восторга. Капелька слезы задержалась на длинных черных ресницах. Носик смешно наморщился. Откуда столько эмоций? Раньше не такая была. Непрошибаемая. А тут такая малость, и разволновалась. Странные изменения. Да что такое! Она в самом деле плакала! Недолго. Слезный приступ также внезапно закончился, как и начался. Стала тихонько напевать, грустно и тоскливо. Рассмеялась под конец. Я поежился – в мире Роты и то было меньше изменений и потрясений для психики; здесь поведение женщины сильно настораживало. Посмотрел на кроны низких сосен. Разглядел рыжую пушистую белку, жующую зеленую хвою. И расплылся в идиотской улыбке.
– Ро-та.
Сидящий рядом дед укоризненно покачал головой внучке, сдвигая зимнюю шапку на макушку, сильно мерз летом, и сказал:
– Перестаралась, – старик укутался в шкуру. Прикрыл глаза, позволяя комарам сесть на лицо. Три, пять и дальше я сбился со счета. Тяжело для мозга. Насосаться крови из насекомых никто не успел. Высохли моментально, превращаясь в мумии, упали сухими тельцами на грудь к старику. К таким же собратьям неудачникам. У старика зарумянились щечки. Свежий воздух и постоянная подпитка в виде душ комаров явно шли ему на пользу.
Мы сидели у входа в вежу и смотрели на полярное солнце. Оно слепило глаза, но абсолютно не грело. Белый диск застыл в бледно-голубом небе. Внутренние часы говорили мне, что уже наступила ночь, но от того, что светило солнце, спать совсем не хотелось.
Карху рассмеялась чему-то своему, помахивая руками, явно ведя внутренний монолог.
Я снова глупо улыбнулся, не выходя из роли, и протянул, мыча:
– Рота.
Карху вздохнула.
– Ничего. Отойдет. Потребуется только времени побольше.
– Поправляется, – хмыкнул старик, чуть приоткрывая глаза и глядя в мою сторону. Я начинал сидеть, ходил с палкой и сам ел, правда, слишком долго – жирный бульон постоянно расплескивался из ложки, пока я подносил ее к губам. «Ты тоже, комары идут тебе на пользу», – хотел сказать я, но лишь заулыбался, вытянул руку и протянул:
– Белочка.
Карху снова вздохнула:
– А он сможет?
– Войти-то? Только он и сможет. Мы – нет. В этом его предназначение. Наше умение – найти город. Его – войти в него. Он войдет и, как верный сайвугадче-проводник, протащит меня за собой. Теперь главное не умереть раньше, чем я найду город, который мне указал Рота. Это станет легендой!
Я насторожился. Вот оно. Как долго я ждал этого момента. Значит, я должен войти. Куда? Для чего? Когда? И про какой город он говорит? Кандалакша? Все пути ведут в Кандалакшу! Не понятно. Найти город Роты. Кандалакша – город Роты? Странно. Выбрал бы Париж или Рим. Города точно поинтересней. А почему сам не может войти? У меня сейчас никаких документов нет – вряд ли моим положением можно воспользоваться.
– Белочка.
– Дедуля, убей белочку. Ване хвостик дадим – поиграется. Жалко его – сил нет. Он ведь скоро умрет.
– Сейчас! – старик и не подумал сдвинуться с места, прикрыл глаза. Новый рой комаров садился ему на лицо. Бедняги. Кстати, с комарами у него получалось много лучше, чем с белочкой.
– Белочка, – сказал я Карху и заволновался.
– Я попробую, – пробубнила нойд. – Видишь, дедуля вредничает. Заставляет самой всё делать.
– Есть сложности? – дедуля приоткрыл глаз. – Может снова в гейду? Рано тебе становиться нойдом.
– Никаких сложностей! – зло воскликнула Карху, взмахнула рукой, и с веток сосны упало с десяток шишек. Дождем. С дробным шумом. Зверек махнул хвостом и перепрыгнул на соседние деревья, исчезая.
– Белочка? – неуверенно спросил я.
Карху заскрипела зубами, потеряв ко мне интерес.
– Скажи, вот почему какие-то сайвугадче могут бродить по нижнему ярусу мира Роты, а я – нет?
– Он не какой-то сайвугадче. Он самый необычный из тех, что у нас были. И не забывай. Кто сделал его ещё сильнее? Ты! Да-да. Ты сама отдала ему мой нож! Мой лучший нож, с которым я проходил всю молодость и зрелость мужчины во владеньях Роты! Сама вдохнула своим поступком в него дополнительную силу. Иногда мне кажется, что ты сделала подарок нарочно.
– Да мне ножны понравились! Серебром отделаны, любой дух клюнул бы, чтоб вернуться! Не было умысла.
– Смешно, – усомнился старик и фыркнул лисицей.
– Дедуля, отдай мне его, а? В сайво-аймо у меня есть три духа: птица, рыба и олененок. Они любят мое пение и в ответ всегда показывают тропинки в мире мертвых. Я уже умею ходить по среднему миру! Мне он знаком! И не интересен. Волшебство приедается. Я хочу человека-проводника. Сильного сайвугадче! Я хочу вниз, бродить по неизвестным тропам смерти, искать клады, спасать души! Я жажду приключений. Я хочу волшебства. Зачем его губить? Давай найдем другого сайвугадче для входа в город?