– Вижу, не понимаем друг друга. Зайдем с другой стороны. Что у вас означает Тула?
Я успокаиваюсь. Не сержусь. Старики ведь, как дети малые. С ними терпение надо великое. Дышу ровно. Считаю про себя. Говорю:
– Городок. Провинциальный. Пряниками славится. Оружейниками. Затерянное местечко в глубине империи. А у вас?
– У нас проще – это потаенное место. Скрытая тайна от всех. Но может быть и город. Так зачем тебе в Тулу?
Я выпал из короткого сна с одной мыслью.
Бежать.
Вернусь потом с солдатами, отберу ребенка. Слово чести. Парень будет – признаю и в юнкера отдам. Пускай вырастет и воюет. Девчонку тоже можно пристроить, хоть модисткой, хоть гувернанткой, а там и замуж выйдет за какого-нибудь мастерового, если красотой в ведьму пойдет, то в девках не засидится. Нечего им для мамки по мирам бегать да по тундре шастать – комаров и оленей кормить.
А сейчас – бежать.
Я тихонько приподнялся с лежанки. Подхватил у входа торбу, приготовленную загодя. Странно, тяжелая. Вроде легче была. Нахмурился. Дед всхрапнул. Замер, пережидая, и выскользнул из вежи. У входа палка моя длинная. Схватил и захромал в сторону леска, попутно заглядывая в котомку. Рядом с мешочком крупы и ягод, второй и много больше. Потянул тесьму и остановился, как вкопанный. Палка в руках задрожала. Мешок был полон мяса вяленого. Карху. Как? Почему? Зачем? Я же дурачком прикидывался пару недель. Играл роль старую, благо знакомую. А она выходит догадывалась и молчала. Знала, что сбегу. Торбу мою потаенную нашла, припасов подложила. Я обернулся в сторону вежи. Никого. Стоит, укатанная туманом. Мрачная. Тихая. Злая. Шкуры темные от дождя.
– Спасибо, Карху, – прошептал и продолжил движение.
Комары сразу атаковали. Зажужжали, стали бить, норовя попасть в глаз. Деда на вас нет! Страшнее оказалось облако на вид из безобидных мушек. После прохождения сквозь него, засаднили все участки открытого тела. Лицо заполыхало, зачесалось.
Мелочи.
Сейчас главное – подальше уйти. Кто меня преследовать станет? Больной дед да беременная девушка остались позади.
Только вперед. Солнце начнет греть, а меня уже и след простынет. Дойду до гор серого цвета, перемахну их и можно считать, что ушел. А там засеку, в какой стороне находится тракт и выйду когда-нибудь к населенному пункту. Пускай к зиме. Время для меня значения не имеет. Может и солдат встречу или местных лопарей – всяко помогут к Коле добраться, а нет – так вдоль реки пойду, заплутаю или головой тронусь в пути – так у нее два конца всего, один – в Финляндии, другой – к океану выводит.
Пасмурное утро безразлично воспринимало мои радужные помыслы, подсылая без остановки новых комаров, и теперь они плотным облаком кружили над моей головой. Надел расписной капюшон куртки, почувствовал под пальцами влажный мех, вздрогнул. Взмахнул кривой палкой. Нет, меня такой мелочью с пути не собьёшь. Комары. Роса. Подумаешь. Горы манили к себе. И я верил, что за ними тракт в Колу. Надо только спуститься и непременно добегу до городка.
Тропинка вилась между валунами камней и мелкой поросли деревьев. Тонкие корни, прутиками торчали в утоптанной коричневой земле природными капканами, не давали развить скорость – ноги надо беречь и не поддаваться соблазну – пару раз споткнувшись, едва удержал равновесие и избежал скверного падения.
Такие близкие склоны сопок, покрытые мелким березняком, ивняком и небольшим, редким сосновым лесом, на самом деле оказались нескончаемой грядой. Тропинка закончилась в молодом березняке и вызвала у меня настоящее недоумение – зачем привела меня сюда? Что сокрыто в северном кустарнике? Продираясь сквозь хилые деревья, измок окончательно, но силу духа не потерял, хотя ничего и не нашел, кроме груды камней, странно уложенных. Так этим не удивишь. Кругом подобных полно. В одних я даже видел мумии издохших животных, нашедших своё последнее убежище в каменных пирамидках. На других – забытые кем-то обрывки примитивных украшений, такие, что Карху любила носить. Наверное, подруги ее и потеряли, а заботливые охотники да оленеводы подобрали и повесили на камни, на самые видные места, чтоб растеряхи потом и нашли. Только девушки не торопились в своих поисках, зная ценность своих безделушек, и те висели на камнях, терзаемые временами года. Темнели от времени. Грустили. Гнили и окислялись. Теряя ценность. Я тоже старался поскорее отвести глаза от старинных украшений – не по душе становилось как-то, не боязно, но холодок неприятный пробегал между лопаток.
Я бодро шагал вперед. То поднимался вверх по растениям, прижатым к поверхности почвы, образовывая переплетающиеся побеги в виде естественной подушки, которая прогибалась под каждым шагом. То спускался вниз, нелепо прыгая по валунам и опасно поскальзываясь на мокрых камнях. Иногда мне попадались поляны белого ягеля, но чаще под ногами скрипели россыпи бурого щебня да стелился голый суглинок. Только кое-где просматривались полосы буйной низкой зелени, над которой замирали часовыми редкие прямые кусты можжевельника. Природа на севере летом поражала своей скудностью.
Спустившись в очередной раз с крутого склона сопки, я замер истуканом, ошеломленный увиденным – насколько хватало обзора для глаз, впереди тянулась заболоченная низменность: трава на кочках, стылая мертвая вода, почти черная от болотного торфа. Вдалеке журчал озорной веселый ручеек. Радовался рождающемуся дню. Пел. Я не видел его. Скрытый кустами травы, он звал к себе, обещая не быть преградой. Но болото вокруг… Я хоть и стоял на кочке, ноги сразу намокли – меховые сапоги совсем не сдерживали воду. Что же будет дальше?
Я потыкал палкой вокруг, и она с готовностью стала проваливаться в траву, погружаясь в воду.
Посмотрел на скалу за спиной. Самое время подняться обратно. Подумаешь, крутые камни. Лишь бы не заплутать и не вернуться назад к веже, сделав изрядный крюк. Значит, что? Только вперед, дальше, к ручейку.
Вдоль сопки не пройти. Кажется, она просто выросла из этой низины.
Вздохнул и решился. Главное добраться до ручейка. Не утону же я в самом деле? Вон какая трава вокруг. Да и палка у меня! Решено. Двигаюсь дальше.
Палка действительно пригодилась, когда с трудом прошел почти весь путь до ручейка и провалился сразу по пояс, а потом и по грудь в болото. Кто бы мог подумать? А с виду лужа, как лужа. Соскользнул с кочки, не допрыгнув до нее. Сил не хватило. Выдохся и угодил в западню. Вот тут длинная жердина и пригодилась, вытянул ее на кочки и прилег отдохнуть, оценивая ситуацию. Сердце бешено колотилось. Пот заливал глаза. А проклятые комары, словно ждали этого момента, налетели большой темной тучей, окружая плотным кольцом. Свет сразу померк. Тонуть совершенно не хотелось. Быть съеденным комарами тоже. Руками уцепился за космы травы и потащил себя на крохотную безопасную поверхность. Болото цепко держало ноги, холодя жижей, и не собиралось так просто выпускать свою добычу. Насекомые радовались и старались залететь в глаза и уши, не обращали никакого внимания на мою возню и гибли сотнями в брызгах болотной жижи.
– А ведь почти ушел, – подбодрил я себя, как мог, – и смотри – долго везло, а могли и сразу волки загрызть.
Жердь держала грудь. Руки не отпускали осоку. Последний рывок – и точно вылезу. Ноги еще в болоте, но рядом с поверхностью. Надо только приложить усилие.
Над опущенной головой фыркнули. От неожиданности дернулся и едва не утонул, опускаясь обратно в болото. Жижа вожделенно зачмокала, начиная заглатывать.
Посмотрел. Рядом на кочке стоял старый олень. Обломан один рог. А тот, что цел, мхом порос и на шапку больше смахивает. Большие черные глаза слезятся, капают желтым гноем. Смотрит на меня устало. Прядет рваными ушами, поблекшими от времени. Задрал жилистую ногу, и давай тыкать избитым копытом в меня. Беззубо тянет седые щетинистые губы. Противный и гадкий, но словно и не живой вовсе. Очень старый. Шкура облезлая, поеденная лишаем. На дедулю чем-то похож. Но это у меня уже видения начинаются, морок. Или, как они называют – эмерик накрывает. Северное шаманство не отпускает. Будь оно не ладно. Всё вокруг чудится. Последствия зимы и северного сияния. Не может же старик оленем стать, сильно подобное не по науке. Не по смыслу и не по разуму.
– Что копытом тянешь? Указываешь на меня? Смеешься что ли? Да, в болоте лежу. Да, тону. Иди ягелю поешь, нашел цирк. Я тебе не клоун, чтоб на меня глазеть!
Олень фыркнул, мотнул головой, собираясь попить, а потом выгнул шею величаво и понесся по болоту, прямо по середине, перепрыгивая с кочки на кочку.
Чего это он? Кого испугался? Я проводил его скачки взглядом, а потом посмотрел в сторону скал. И увидел зверя странного. Коричневого меха пушистого с черными подпалинами на боках и спине. Мордой похожего на медведя. Размерами чуть больше собаки. Лапы странные имел зверь. Передние – короткие, задние – длинные. От того спина вытягивалась горбом. А еще они были широкие и когтистые. Траву в труху рвали, когда случайно с ней соприкасались. И сильно косолапили, когда ко мне бежали, разбрызгивая тучу брызг.
Я не видел никогда росомах, но почему-то сразу понял, кто ко мне пожаловал.
Зверь остановился перед решающим прыжком и оскалился, широко раскрывая пасть с очень острыми и дивными белыми клыками. Такие на ожерелье Карху очень бы подошли! Очень длинные и острые! Далекий родственник медведя зашипел что-то воинственное и злобное. С атакой не затянул. Захлопнул пасть и понесся на меня, разбрызгивая каскады капель воды. Я даже залюбовался, глядя на чужое стремительное нападение и хищную грацию, не забывая погрузить руку в болото и пошарить на поясе, в поисках ножа. Чуть не утонул, пока нашел. Два раза жижи хлебнул. Сплюнул. Извини. Слишком просто с тобой вместе утонуть. Сейчас, когда я где-то в сотни верст от Колы. Мне теперь дойти до городка по-любому надо, а из тебя шапка выйдет богатая и ожерелье. Я своё отбоялся.
Твоя очередь.
Росомаха неслась уже большими скачками, паря в воздухе, сокращая дистанцию. Сердце глухо отсчитывало каждое мгновение, вторя пружинным изгибам мускулатуры свирепого и опасного хищника. Того, что не боится нападать на противника в пять раз больше себя.