Конвой был серьезным: аж четыре человека. Сандра держалась Леона. Сжала его руку и уронила:
— Спасибо.
Улучив момент, она указала взглядом на конвоиров, незаметно провела пальцем по горлу и уставилась на него, ожидая ответа. Вадим на всякий случай напрягся, но Леон вздохнул и покачал головой. Если то, что рассказывала Сандра, правда, ему ничего не стоит свернуть шеи всем четверым, они и перднуть не успеют. Почему же он осторожничает? Шуметь не хочет?
Дальше штрек шел под уклон, высокий штрек, можно было не пригибаться. В стороны разбегались коридоры, некоторые — освещенные, некоторые — темные… На пути никто не встретился, но издалека доносились голоса, монотонно стучал молоток.
Вадим не узнавал местность. В тот единственный раз двигались в темноте с фонариками, и создавалось впечатление, что система — таинственное, мистическое место. Теперь же она превратилась в хорошо оборудованный подземный поселок: убрали завалы, подперли потолки в обвалоопасных местах. Околеть можно, а они живут. Те же плюс восемь, что и раньше, и так же сыро — рыжеватый известняк блестел от влаги.
На большой развилке Вадим направился было в открытый коридор, но замыкающий конвоир на него цыкнул, загремел ключами и отпер ржавую дверь, что справа.
И снова пост охраны. Здесь люди постарше, лет по сорок. И чище, чем мальчишка и гномы.
Названия гротов и штреков, которые Вадим помнил, были бесполезны… Другие люди оставили надписи на стенах, не могло здесь появиться ни «Тигриных колец», ни «Остановки первого вагона».
Еще одна развилка, дверь, охрана. Экскурсия закончилась в грот-кабинете, залитом теплым светом. Потолок в гроте был выше двух метров. Как они это сделали? Пол, что ли, снимали?
За столом восседал утомленный жизнью и мудростью дядя лет пятидесяти. Смотрел на пленников ласковыми глазами. На стене за Главным висел фотопортрет пожилого мужчины в комбинезоне и с налобным фонарем. Мужчина, чумазый, осунувшийся, счастливо улыбался.
8. В лесу
Под потолком вполнакала горела забранная решеткой лампа, разливая по гроту мертвенный синеватый свет. Холодно. Сыро. Крепкие, почерневшие от времени деревянные скамьи, стол — вот и вся мебель. На скамьях — воняющая плесенью ветошь. После «беседы» у Главного пленников отвели в грот, заперли. Леон сразу сел, закрыл лицо руками. Вадим решил его не трогать. Ходок скалился, Сандра нервничала, ощупывала стены.
Вадим осмотрел комнатку. Кладка была крепкая, известняк — порыжевший от времени. С потолка свисали черные нити то ли плесени, то ли корней, пробивших камень, мерцали капли влаги. Чтобы дорогие гости не страдали от жажды, им оставили кувшин с водой. В углу — ведро, на случай, если произойдет процесс замещения жидкостей.
— Приплыли, — хрипло забормотал Ходок, — допрыгались! Я говорил, не надо через реку, говорил же! Лунарям Дизайнер нужен, а не мы, связали бы его, оставили и ушли спокойно. Все-о, теперь все-о…
— Что — все? — Вадиму надоел его бубнеж. — Сказали тебе: нас утром выпустят. И уйдем. Хотя ты можешь остаться, я плакать не буду.
— Да-а-а? Выпустят? Без оружия, без жратвы! Посмотрим, как ты по лесу поскачешь! Там разной дряни полно — сожрут тебя, не подавятся. Если отпустят. Это сегодня Главный добрый, а завтра — мало ли…
— Заткнись, — попросила Сандра.
Главный давеча вещал что-то возвышенное про идеалы гуманизма, ценность человеческой жизни, предлагал влиться в дружный коллектив и вместе противостоять системе. Кругом — анархия и произвол, лишь здесь, под землей, под мудрым руководством Главного — покой и благодать. Мы, мол, помним заветы предыдущего Главного, приведшего нас сюда! Помним и чтим его память!
Адъютанты — молодые люди в драной одежде — кивали в такт словам. У Леона лицо было — лучше не смотреть. Сандра сжимала и разжимала кулаки. Ходок вперился в пол. Вадим вдруг почувствовал себя ответственным за товарищей по несчастью. Они расклеились в подземельях, в непривычной обстановке, а он все-таки мог действовать, правда, не знал как. Обычно задачу «а что дальше» решал Леон. Теперь он сидел, уткнувшись в ладони, и не реагировал даже на стенания Ходока.
Дверь открылась с ржавым скрипом.
— Барышня, на выход, — позвал конвойный, — с тобой Главный будет беседовать!
Старый похотливый козел! Вадим преградил Сандре дорогу. Нет, милочка, не позволю тебе нас своим телом выкупать. Не настолько… Сандра отодвинула его и молча последовала за конвоиром. Вадим обернулся к Леону и Ходоку:
— А вы что молчали?!
Ходок демонстративно лег на лавку носом к стене.
— Успокойся, — невнятно пробормотал Леон, — дай мне отдохнуть, Дизайнер. Ничего с ней не будет. Сандра стоит всех этих…
— Да откуда они вообще взялись?! Что здесь за диктатура?
Волчья рожа Леона стала почти человеческим лицом, измученным, бледным.
— Спроси чего-нибудь полегче. Я понял, что убивать они не любят, а лишние рты кормить не хотят, поэтому выгонят нас поутру. Хорошо, не ночью. Сейчас вернется Сандра, и будем спать. Пока не разбудят. Потом уйдем.
— Как — спать?!
— Крепко, Дизайнер. И хорошо. Если у тебя много сил — постоишь на стреме. На всякий случай.
Одна из стен грота состояла из цельного известняка. Что-то было вырезано… Вадим присмотрелся, пробежал пальцами по рельефу: женское лицо «в три четверти». Тонкий нос, высокий лоб, слепые глаза античных статуй. Его пробрала дрожь: точно такое лицо он видел в прошлой жизни, в ту самую пьянку под землей, у грота «Три поросенка». Хранительница системы? Душа Сьяны? Двуликая? Просто чья-то мечта, ласково улыбающаяся путнику?
Происходящее потеряло связь с реальностью.
— Надо сдаваться, — пробубнил Ходок, — надо этого Дизайнера отдать лунарям, пусть хоть на органы разбирают. Х-холодно! Леон, слышишь? Надо его отдавать. Ну куда мы пойдем? За хрена?! Леон, послушай, я же — твой старый друг, я тебя никогда не предам, ты знаешь, что нам теперь, пропадать? А? Кудряшка, понятно, по нему сохнет, но ты-то не по этой части!
— Заткнись.
Какая-то возня. Вадим, не оборачиваясь, гладил пальцами каменное лицо.
— Мы идем дальше, ты идешь с нами, Миша. Если повезет — выберемся из дерьма в нормальный мир. Не повезет — сдохнем. По мне, лучше сдохнуть, чем в говне ползать.
— А если не пойду?
— Я убью тебя.
Вадим все-таки посмотрел на них. Леон и Ходок стояли напротив друг друга. Леон, как всегда, был спокоен, только прищурился. Ходок по привычке лыбился.
— Да ты даже не знаешь, куда идти!
— Ничего. Разберусь. Ты меня знаешь, Ходок. Я разберусь.
— И ради чего?! Ради его баек, что ли? А если он — псих? Трехнутый лунарь? Если нет, кто сказал, что в его мире нам обрадуются!
Вот сейчас Леон прислушается к «голосу разума» — и прощай, мечта о родном доме. А действительно, что делать с Леоном, Сандрой и Ходоком в нормальной Москве? Разве что объявить их психами с амнезией… Стоп. Потом. По мере поступления проблем.
— Ну уж по сравнению с эти дурдомом мой мир — рай земной!
— Я сказал. — Леон не обратил на Вадима внимания. — А ты, Миша, решай для себя, как тебе больше нравится — живым или мертвым. Я тебя никогда не предавал. Я тебе жизнь спас, и ты мне обязан.
Голос у него был невыразительный, серый. Леон уперся, будет искать выход в другую реальность. Его так просто с пути не сдвинуть. А что он будет делать в Москве, в нормальной Москве? Вадим представил себе Леона на фоне его картин: модная выставка, фраки, брильянты, Леон щерится на сытых обывателей, и они чувствуют силу, на брюхе стелются… Да, реальный вариант. Можно будет попробовать. Взять кредит или у папани денег попросить в долг (не откажет же, старый козел), организовать кампанию рекламную, зальчик снять, шумиху в прессе… Конечно, сперва сбить спесь с художника. В своем мире командовать будет Вадим, вся эта сладкая троица будет от него зависеть. Ничего, переживут. Ходока в дурку сдать. Не нравился Вадиму Мишаня. Гнилой, мутный. Пожалуй, легче всех ассимилирует, будет мобилки по ночам отжимать или сутенером заделается. На фиг такие знакомства. Сандра — красивая девка, не пропадет. Станет вести секцию, объяснять домохозяйкам правила самообороны…
Вадим чуть не упал: заснул стоя. Леон и Ходок уже лежали по разным лавкам. Ходок, несмотря на жалобы, холодно ему, видите ли, храпел. Леон смотрел в потолок широко открытыми глазами. Чудак человек. О чем думает — непонятно. Застыл, как крокодил в болоте.
Сандра все не шла. Да ничего с ней не будет, она же боевая девка, всем яйца оторвет… А трахнут — ну, трахнут, в первый раз, что ли? Переживет. Бессмысленно ее ждать… Вот, на лавочку, тряпкой прикрыться…
— Да ничего. — Сандра, наверное, говорила уже давно, Вадим спал и не слышал. — Не пойдут они к Главному… Он же идейный, он нас трогать не велел. Эти кобели сами напоролись.
— Мы — на их территории.
— И что? Ножки раздвинуть: чешите херы все желающие? Сам бы пошел и отсосал!
— Полегче, детка.
Сандра замолчала, перевела дыхание. Открывать глаза Вадим не хотел, заметят еще. Они спорили вполголоса на лавке Леона.
— Жить будут. Трахаться долго не смогут, а жить будут.
— Ладно. Что теперь, в самом деле… Сколько их было?
— Трое. Пацанье. Я нашла их начальника, сдала ему тела и вернулась сюда. Видишь, все мирно. Начальник не возмущался, охренел в полный рост! Ох, ты бы видел его рожу! Леон? Ты спишь, что ли? А? Лео-он!
— Ложись уже.
Вадим настороженно прислушивался: как — ложись?! С Леоном, что ли? Не, ну надо же: сам девку трахает, а потом учит, что надо ножки раздвигать по требованию. Перед другими. Кто, мол, хозяин положения, тот девушку и танцует. С ней бы, конечно, ничего не случилось, но это Вадиму можно так думать, у него с Сандрой ничего не было. А Леон? Однако ритмичных поскрипываний не доносилось, только Ходок по-прежнему всхрапывал. Вадим решился, сел на скамье. Леон и Сандра спали в обнимку. Одетые. Просто спали.
Зябкий холод залез под майку. Вадим сейчас тоже не отказался бы от теплого соседа, но «свободен» был только Ходок, который не прельщал совершенно.