Раздался звонок ее телефона.
– Привет. Торт съели? – Голос у Сережи какой-то упавший.
– Оставили тебе половину. Не приедешь через пять минут – съем. Свинья ты все же! Даже не поинтересовался, как у меня дела по делу Артема Васильева. А у меня что-то есть.
– Да свинья – сто процентов. Обязательно спрошу. Только торт я вам дарю на полное съедение. Не знаю, когда приеду. Девочка, я так сегодня тупил, я все пустил под откос. Из-за меня мы время потеряли, приехали к новому подозреваемому, нашли его пьяным, а на лестнице женские тапочки. Снятые или потерянные минут за пятнадцать до нашего приезда. Мы сейчас в лаборатории. Это тапки Элизы. Дом обыскали полностью, ее там нет. Владелец у нас, выдыхает алкогольный туман, нагло отказывается что-либо говорить по 51-й статье, чтобы против себя не свидетельствовать. Представляешь, Элизу могли увезти убийцы или похитители, и все из-за моей дури!
– Успокойся! Она могла просто убежать от пьяного человека.
– Не могла. Я только носом там все пути-дорожки к дому не прошарил. Нет там свежих женских следов. Машины, конечно, проезжали. В доме есть ее вещи. Там и сейчас группа работает. Так что ты ложись спать, Настена, постараюсь к утру, если на что-то не выйдем. Если выйдем, тебе с Олежкой и Маем гулять.
– Да, конечно, – сказала ровно Настя. – Я в любом случае с ними погуляю. Ты такой после ночи будешь… – И подумала: «Легко сказать – ложись спать». – Минуточку, Сережа. Мне одна свидетельница убийства сегодня сказала, что убийца был коренастым и высоким его никак назвать нельзя. А этот фотограф какого роста?
– Он не очень высокий, конечно, но достаточно крупный мужчина среднего роста. Но раз появилась свидетельница, покажем… Ты молодец.
– Не знаю… Она плохо видит.
– Разберемся. Забудь это все, поругай меня и ложись спать.
Глава 15
Этот тип ударил ее, Элизу, по лицу! Ей было больно, но не от боли вспыхнула страшная ярость. Это даже не Голиков, которого она знала не один год и который имел право на то, чтобы считать его сложным человеком. Но это – не человек. Это подонок, подзаборная рвань. Он ударил ее?! Он должен за это заплатить. Но сейчас она ничего не может поделать: их трое. Ей придется вести сложную игру. Элиза не произнесла ни звука, она не шевельнулась, отвела взгляд, чтобы никто не мог ничего прочитать в нем, слизнула кровь с разбитых губ.
– У тебя тут молчанки всякие не получатся, – произнес, шепелявя, парень с плоским лицом, каким-то плешивым ежиком на голове, крошечными глазками. Они, такие, все на одно лицо. С этим все ясно. Криминал. Она очень редко видела таких на своем пути, но иногда смотрела криминальные хроники. Любопытно другое. Он дергается. Он чего-то боится.
– Значит, молчанки не получатся? – Элиза говорила тихо и спокойно. – А о чем мы могли бы поговорить? И почему это нельзя было сделать в доме Петра? Зачем надо было меня хватать и куда-то везти?
– Вот дрянь, – сказал второй, сидящий на диване, очень похожий на первого. – Вмажь ей как следует, Никит. А потом, может, мы с ней того…
– Заткнись, – сказал Никита. – Заткнитесь оба. Вы ниче не соображаете. Слушай ты, Лизка. Ты спалилась. Ты хотела, чтобы мы остались у Петра? Ты его кому-то уже сдала?
– Не понимаю, о чем вы. Кому я могла его сдать? У меня же нет телефона. Возможно, он у вас. И, кроме того, с какой стати? Петр Голиков – мой личный фотограф и приятель. Я была у него в гостях.
– Люблю сказки. – Никита сплюнул на пол сквозь выбитый зуб. – Ты там сидела, потому что мы тебе сказали там сидеть. Из-за своей сеструхи. Мы с ней развлекались. И мы не знали, что Голиков там нажирается, пока ты шаришь по его дому. Да у него там, наверное, сотни телефонов. Я просто не стал тратить время – искать.
Так. Он действительно боится. Элиза не думала, что у Голикова сотни телефонов, была почти уверена, что это не так. Она довольно часто там бывала и не видела, чтобы телефоны повсюду валялись. А так бы и было, если бы они существовали. Может, где-то в ящиках, старые, давно разряженные. Вдруг четко всплыла в памяти его фраза из какого-то разговора: «Память у меня плохая. Свой телефон не всегда могу вспомнить. А если его потеряю, то никому позвонить не смогу». Эти типы знают Петра плохо. Но они связаны чем-то преступным. Как-то так получилось. Никогда подобных людей Элиза не видела у Петра. Ясно, что они вызвали тогда Валерию. Он сказал: «развлекались». Петр сказал, что ее убили. Но этот Никита однозначно считает, что из-за Элизы у них будут проблемы более серьезные, чем из-за Валерии. Это он, значит, тогда позвонил Петру во время сцены в спальне, понял, что тот пьян, а двери в его доме всегда открыты, и они примчались за ней. Что из этого вытекает? Они ее убьют, как Валерию? Из этого всего не вытекает даже то, что Валерию убили. Петр все это время был то почти нормальным, то абсолютно невменяемым. Странная мысль, но она опять вернулась к Элизе. А вдруг Валерия здесь? И нужно им всего лишь – подписать какие-то бумаги в ее пользу. У Элизы были счета, на нее записаны домики в Словении и Черногории. Может, Валерия с кем-то уехала, с тем, кто все это придумал. Эти хмыри – тупые исполнители. Но им надо точно знать, что она никуда не позвонила. Зачем им понадобились целых две недели? Вот хотя бы для того, чтобы кто-то все узнал, подготовил документы.
Может, попробовать испугать? Сказать, что позвонила? Нет. Нельзя им, конечно, говорить, что она позвонила. Отморозки. На все способны. Могут начать пытать и спрашивать, куда и кому. Надо, конечно, отрицать, но так, чтобы сомнения и вопросы остались.
– Никуда я, конечно, не звонила. Но пыталась у пьяного Петра узнать, где моя сестра. Мне можно пойти в туалет и ванную?
– Надо бы не пускать такую, но я добрый, – прошепелявил Никита. – Щас пойдешь. А ты, Костик, смотайся по-быстрому к дому Голикова. Только осторожно. Сначала в окна посмотри. Если никого нет, поспрашивай у него, она звонила или нет. Пусть телефоны покажет. Мы ж даже его айфон не проверили. Он такой бухой, что она могла запросто взять и позвонить.
Элиза смотрела, как один недочеловек встал, горестно вздохнул, посмотрел на деревянный стол, где стояла бутылка водки и лежали круг колбасы и батон. Они все уже мечтали о пире, но явно были в ранге ниже Никиты. Тот, который был Костей, покорно пошел к выходу.
Когда он ушел, Никита отвел Элизу в совмещенный санузел какой-то заброшенной, запущенной квартиры. Видимо, это у них вроде «офиса». Дверь изнутри не закрывалась, но он туда и не лез. Она вышла, вошла в ту же комнату, где он себе наливал водку и отрывал кусок колбасы. Третий «товарищ» сидел на расстоянии, на табуретке и держал стакан и бутерброд в руках. О, какая «вертикаль». С этим Никитой еще не все достойны рядом находиться. Элиза села на грязный, потертый диван. Никита выпил, закусил, подобрел, покраснел.
– Хочешь? – протянул ей кусок хлеба с колбасой и стакан с небольшим количеством водки.
Элиза взяла, стакан поставила на стол, из колбасы с хлебом сделала подобие дикого бутерброда, откусила. Есть, как ни странно, хотелось. А совместная трапеза смягчает ситуацию. Его глазки приобрели тусклый блеск от еды и выпивки, он явно пытался придумать тему для светской беседы, но ничего не выходило, кроме междометий. Время между тем шло. Элиза страшно устала. От попыток что-то придумать разламывалась голова. Был момент, когда Никита откинулся на спинку кресла и глаза его закрылись. Но нет, он не уснул. Элиза поднялась, потянулась, она хотела подойти к окну, чтобы попытаться понять, в каком районе находится. Но он посмотрел на нее подозрительно, исподлобья и сказал: «Сиди».
И вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился гонец. Он мог бы ничего не говорить. Все было написано на перекошенной физиономии.
– Никита! – кричал он. – Там кто-то во дворе роется. Я издалека увидел, тормознул у другого дома, постоял, потом объехал – и сюда.
– А в квартире его смотрел?
– Да! Я дверь открыл, она была закрыта на ключ, который мы у него отобрали тогда. Никого нет! Никит, она нас сдала!
Глава 16
Там-та-там-та-там-та-там… Та-та-та-там… Та-та-та-там…
Артем открыл глаза, понял, что на этот раз не телефон звонит. Ему на самом деле просто приснилась мелодия «К Элизе». И Элиза ему снилась. Не такая, как сейчас, не взрослая, не чужая, а школьница. Это воспоминание он прятал от себя много лет. Иногда, очень редко, доставал из главного сейфа памяти, как великую драгоценность. Рассматривал, грелся в лучах. Надежда поднималась, как растоптанный цветок, но он все это гасил, опять закрывал сейф. Это была защитная реакция от боли отчаяния. Завтра опять она его не заметит, уедет с кем-то. Он останется сзади в пыли, как нищий, чью протянутую за подаянием руку не заметили.
Но сейчас он подумал иначе. Это было. Это принадлежит только ему. Куда бы она ни уехала, с кем бы она ни была, жива она или нет, но это у него отнять нельзя. Пока он жив.
Был школьный вечер в старших классах, посвященный танго. Сначала выступали ребята из танцевальных студий в профессиональных костюмах, с концертными номерами. А потом танцевали все. Кто-то из девочек крикнул: «Белый танец», и руку Артема сжала теплая маленькая ладошка. Он повернулся: это была Элиза. «Пошли?» И ничего бы, конечно, особенного, он, наверное, ближе всех к ней стоял, и вообще они не раз танцевали на вечерах и вечеринках. Просто в тот раз кое-что произошло. Что-то чудесное. Только вот как его назвать, это событие, если, строго говоря, ничего и не происходило. И никто ничего особенного не заметил. Просто он и через годы точно знает: что-то тогда между ними случилось. Пусть на минуту, на пять, но это было чудо. В тот момент, когда он притянул ее к себе, как требовало танго, она вдруг подняла голову вверх и так посмотрела ему в глаза… Не картинно, в ней позерства нет вообще, не кокетливо – этого никогда не было по отношению к нему, а… Она что-то почувствовала. Она его почувствовала. Как женщина, как возлюбленная, как перед блаженством. Сейчас, когда он уже знает любовь женщин, он в этом не сомневается. Это был даже не безадре