– Нормально всё. Не будем о грустном при пацанах, – Лена кивнула на близнецов, возившихся на ковре. – Я не рассказывала Мишке с Гришкой, что у них сестрёнка была, малы они. Подрастут, расскажу, может быть. А может, не стану пугать. Выдумают ещё себе какую-нибудь страшилку. Дети такие впечатлительные. Помнишь, как мы Мыльную Королеву вызывали? Серёга карбида в таз с водой подкинул, вот пены было! Я потом во сне орала, снилось, как тётка, вся в мыльной пене, руки ко мне тянет и бормочет ерунду какую-то. Отдай, что обе-бебе-щано!
Она потрясла головой и нижней челюстью, случайно повысив голос. Это сразу вызвало у Мишки с Гришкой бурный восторг.
– Мама зомбик! Мама, сделай так ещё раз! Так, как делала, бебебе!
…
Кира улыбалась, глядя на подругу. В детстве они были очень близки, а сейчас дела, заботы поглощали всё их свободное время. Созванивались, бывало, но виделись редко, хотя жили в одном дворе. Почти пять лет прошло с последней встречи, надо же. Да, тогда Ленкин вид совсем не вызывал улыбки. Их с Элем новорождённая дочка так и не сделала свой первый вдох, захлебнувшись околоплодными водами. Но ребята смогли это пережить, молодцы. А вот Серёга с Таней не справились. Может быть, конечно, они и до пропажи Витьки не очень дружно жили, но вроде ладили и разводиться не собирались. А когда апрельским вечером первоклассник Витя не вернулся с прогулки, Серёга несколько дней не спал, искал мальчишку у соседей и знакомых. Даже к бездетной Кире зачем-то забегал. Он очень обижался на Таню, которая не спать и бегать в поисках Витьки ему совсем не помогала. Почему-то она сразу подумала о самом плохом, лежала дома с головной болью и ждала звонка из милиции. Звонка всё не было. К Тане переехала мама помогать лежать с головной болью и ждать звонка из милиции. Серёга с полгода бился, искал сына, но ни он, ни милиция не обнаружили нигде ни самого Витьки, ни его тела. И Серёга тоже сдался. Неделю назад, случайно встретив в супермаркете бывшего партнёра по «кис-брыс-мяу», Кира едва узнала его. Похудел, куртка мятая. Причёска, как у беспризорника перед облавой. Промямлив «привет», Кира зашарила глазами по полкам, лихорадочно отыскивая тему для беседы.
– Опять сахара нет, что ж за беда.
– Да. И селитры не завезли.
Кира осторожно взглянула в лицо приятелю – шутит? Но Сергей был серьёзен.
– Селитра. Удобрение такое для огорода, знаешь? Танька в квартире после развода осталась, а я на даче живу. У меня там огород. Удобрять огород пора. Апрель скоро. Незаметно год пролетел, да?
Не зная, что сказать в ответ, Кира сочувственно свела брови. Вспомнив, что от гримас появляются ранние морщины, разгладила лоб и заторопилась.
– Ты звони, Серёж, если что. Побегу я.
– Удачи, Кира. Ленке привет.
…
– Тебе привет от Сергея. Видела его в магазине.
– Как он? Таня замуж вышла второй раз, слышала? Беременна, вроде.
– Она хорошо держится, молодец. А Серёга совсем сдал.
– Сдашь тут… Это ты о нём задумалась, что ли? Чай твой остыл совсем, давай, свежего налью.
– Нет, спасибо. Это я о работе задумалась. Пойду, мне ещё четыре этажа обзвонить надо.
…
Детей в подъезде больше ни у кого не оказалось. А, говорят, рождаемость повысилась. Квартиры пустые стоят. Пиковая Дама всех утащила, не иначе.
…
Кира проснулась, словно от толчка. Да нет, не словно. Кто-то бесцеремонно тряс её за плечо.
– Пришла пора расплаты!
Кира разлепила веки и уставилась в тёмные глазки на тёмном лице. Рядом с ней стоял… Гном? У ног предполагаемого гнома кто-то шевелился. Мышь, мелькнуло в голове у Киры. Однако мыши редко бывают плоскими и квадратными… Женщина с удивлением поняла, что у ног грязнули лежит, пошевеливая истрёпанными уголками, небольшой коврик.
– Чего тебе, прелестное… Не очень прелестное дитя?
Гном был юный и совсем не страшный. Пугала в нём только некая липкость, крывшаяся в каждой складке одежды, слишком длинных волосах и замурзанном лице.
– Как чего? – удивился её непонятливости ночной гость. – Подчинись или матерись. Забыла, что ли? Кто кого переругает, тот желанье выполняет!
А ведь верно. Он же должен был желание победителей исполнить. Интересно, Ленка что загадала? Неужто выйти замуж за Эльдара? Да ну, не настолько он ей нравился.
– Это почти тридцать лет назад было, чего это ты вдруг спохватился?
– Игра срока давности не имеет. Мыльная Королева, Чёрный Человек, Пиковая Дама – мы все уже тут. Выдали нам, наконец, действующие средства передвижения. Теперь со всех долги взыщем. Знаешь, как ракетное топливо для ковров-самолётов делают? Две части селитры, одна сахара, и магии сколько не жалко. Магии вокруг– хоть ртом ешь, сахар у нас тоже был, а вот селитры не завезли. А ракетного топлива на один полёт несколько тонн надо. Вот только-только наладили регулярные рейсы.
– Да ты что? Как же вы с собой несколько тонн топлива таскаете?
– А у нас карманы бездонные. В одном селитра, в другом сахар.
– Всё равно неудобно.
– Можно ещё на мётлах. Но на них только ведьмы летают.
– Почему? – заинтересовалась Кира. Гном из тёмного стал серым. Покраснел, догадалась женщина.
– Почему, почему. Сама не догадываешься, что ли. Ведьмы как летают? Они ракетное топливо себе прямо… в то место, каким на метле сидят, втирают. Оно мне надо?
– А давно ты в деле, дружок? – развеселилась Кира. В ней росло смешанное чувство. Не гнев, не ярость, не злость… Её переполняло безумное веселье. Гном-Матерщинник, не могущий произнести слово «жопа»? Этого она столько лет страшилась???
– Никакой я тебе не дружок! И, это… Год уже. Почти.
Гном, разволновавшись, зашуршал бумажками.
– Это… Тебе что за дело, коза драная? Подчинись или матерись, ты правила знаешь. Проиграла – плати.
– Ты прости, – ласково поинтересовалась Кира. – Подзабыла я, чем должна расплатиться.
Гном воззрился на неё, словно у неё выросла вторая голова или исчезла первая.
– У сущностей плата всегда одна. Ты должна отдать мне своего первенца, разумеется. Откуда-то должны ведь появляться Пиковые Дамы и Мыльные Королевы.
– И Гномы-Матерщинники, – задумчиво произнесла Кира. – Ты тоже – плата?
Гном сердито молчал. Пора было что-то предпринять.
– Я всё понимаю, – тщательно подбирая слова, объяснила Кира. – А вот ваши там что-то напутали. Нет у меня первенца-то. Вообще детей нет. И мужа тоже нет, понимаешь? Есть вон, попугайчик, – кивнула она головой в сторону клетки.
– Да ну, ёксель-моксель, – топнул ногой расстроенный Гном-Матерщинник. – Тётке сороковник скоро, а она до сих пор первенцем не обзавелась. Вот уж послали так послали, удружили, нечего сказать.
Он выгреб из правого кармана горсть селитры, из левого пригоршню сахара и уже собрался высыпать их в жерло воронки, черневшей в левом углу коврика-самолёта. Но Кира ловко поймала его за руку. Белое облачко селитры взметнулось и осело на полу неровным слоем, будто пудра на лице пожилой модницы. Вот и удобрение Серёге в огород, внезапно подумалось Кире. Он будет рад. Надо завтра будет обоих в парикмахерскую отвести.
– Мне тогда не дали сыграть-то, верно? Значит, сейчас мой ход. Десять необычных ругательств, каких ты не слышал, надо написать, я верно помню? А знаешь, у меня ведь есть все шансы тебя обыграть. Мне таких, как ты, каждое утро выдают на пятачок пучок. Уже пятнадцать лет работаю учителем начальной школы… Тебе, кстати, неплохо бы умыться. А то такого грязного гнома и родной папа не узнает. Ладно, это позже. Есть у тебя ручка, карандаш там, чтобы ругательства записывать? Нет? И мне искать лень. Будем, значит, устно играть. Подчинись или матерись. Абобус!
Пыш и поганьАркадий Рэм
Чего он искал, чего ждал – Пыш уже и не помнил. Просто брёл среди камней, кустов и мусора, бездумно глядя под ноги. Пока не нашёл своего человека. Такого же, как эта свалка вокруг – пыльного, сломанного и заброшенного.
Еле заметный ветер мягко сдул пыль с поломанных кирпичей, покачал травинками в трещинах дорожки и полетел дальше, погладив напоследок старые камни стен. Тех, что остались.
Заканчивался тёплый солнечный день. Ещё один. Такой же, как вчера, позавчера и столетие назад. Хотя, может, тогда был дождь?
Пыш нахмурил мохнатые брови и попробовал вспомнить. Но дней было так много в его жизни, что они давно перемешались в кашу.
Он жил один. С тех пор, как умерли его последние хозяева с разницей в месяц. Ушли в глубокой старости, во сне.
А больше никого здесь и не осталось. Он существовал в полном одиночестве уже год, или два, или сто. Прямо здесь, среди руин старого городского квартала, больше похожего на свалку. Жители соседних районов годами таскали сюда всякий хлам – обломки мебели, рамы от окон с выбитыми стёклами и старые ванны. Приволакивали много чего, заваливая мусором пространство между осыпающихся стен.
Большую часть дня Пыш спал, уютно свернувшись в пушистый клубочек на полке старого посудного шкафа. Ему нравились стёкла дверок с ажурной зелёной листвой. Прозрачной, если протереть от пыли.
Ну а ближе к вечеру Пыш нехотя просыпался, подгоняемый самой сутью Домового, и начинал обход территории.
Чего искал, чего ждал – он уже и не помнил. Просто брёл среди камней, кустов и мусора, бездумно глядя под ноги. Раньше он носил валенки и телогрейку с вышивкой, но давно уже это стало ненужным, лишним – людей-то нет. А те, что появляются здесь порой, мало чем отличаются от свалки вокруг – такие же пыльные, сломанные и заброшенные.
Сам домовой ростом с крупного кота. И покрыт густой чёрной шерстью, похожей на кошачью. Только лицо у него человеческое, разве что слегка напоминает печёную картошку – всё в складках и сетке глубоких морщин. Глаза-щёлочки под пушистыми бровями смотрят на мир с тоской брошенного существа, а сухие губы сжаты в горестную нить.
О! Снова люди бродят по свалке. Прячут среди мусора мелкие кулёчки. Синие, белые или красные. Глупая какая-то игра у человеков. Одни прячут, другие ищут. Если долго найти не могут, то сатанеют, орут и пинают камни.