Меч Индаро двигался медленно-медленно, волосок за волоском приближаясь к груди Бессмертного. Ареон посмотрел вниз, с интересом следя за его продвижением. Сколько народу за минувшие века пыталось поразить его плоть гладкой сталью! Следовало признаться, что быстрота у него нынче стала не та, но все равно она в тысячи раз превосходила способности низших существ. Между тем лезвие весьма аккуратно целилось в нисходящую аорту. Немалое достижение, особенно если учесть, что воительница взяла прицел по его отражению в зрачках Фелла. «Отражение, – повторил он про себя. – Что за ирония!»
Про себя он уже решил, что сейчас шагнет в сторону, вырвет у нее меч и отсечет ей голову. Прямо на глазах у возлюбленного.
Часть его сознания, та, которая при любых обстоятельствах мыслила логически и отстраненно, задавалась вопросом: неужели Марцелл был прав и он успел утратить все сострадание, всю человечность? О гибели Марцелла Ареон не особенно сожалел. Да, тот был хорошим другом и ценным членом общины Высших. Однако день, когда Ареону пришлось бы собственноручно прикончить Марцелла, неотвратимо приближался. Марцелла – и Суку. Тогда он как следует взялся бы за войну и привел Город к победе. Надо вернуться в Обитель Высших. Ее вполне можно оборонить. Она станет для него отправной точкой. Так уже бывало в прошлом. Поимка Суки станет для него утешением на старости лет…
Он почувствовал, как меч коснулся груди.
И в этот же момент в его разрушающемся мозгу прозвучал вопль ужаса. Дейдоро! Гулон! Он ощутил последнюю муку своего отражения: шею сжимала чья-то рука. Она пережимала горло… не давала дышать…
И в долю секунды меч Индаро пронзил его грудь, вспорол главнейшую кровеносную жилу возле сердца и рассек ее напрочь.
Рийс откинулся к стене. Он чувствовал, как из шеи текла свежая кровь. Она смывала все – и ужас, и боль.
…Он мчался на огромном белом коне по травянистому лугу, направляясь к далеким горам. Небо над головой было льдисто-синим, воздух, умытый утренней росой, – чистым, как хрусталь. Он ехал домой, где ждали его родители и брат…
Рийс улыбнулся.
Индаро не осмеливалась обернуться. Взгляд одичавших глаз все не сходил с лица Фелла.
– Он умер? Умер?
Фелл кивнул, и только тогда она обернулась.
Тело лежало плашмя, из груди торчал меч, зеленые руки и ноги разметались в стороны. Фелл смотрел на него, отчасти ожидая, что вот сейчас появится тот мужчина средних лет, потом безумный старик из склизкого подземелья. Однако ничего не происходило. Перед ним было по-прежнему тело подростка. Завитки светлых волос плавали в кровавой воде. Убитый выглядел таким безобидным…
Ноги Индаро подогнулись так внезапно, что он едва успел ее подхватить. Он удержал ее и крепко прижал к себе. И прошептал:
– Я люблю тебя.
48
Квинт, старшина стражников при Райских воротах, приподнял кожаную повязку и осторожно почесал пустую глазницу. Болела она у него круглый год, а в летнюю жару еще и свербела. Набрав пригоршню воды из бака возле ворот, Квинт плеснул себе в лицо. Свежая влага приятно охладила сморщенный шрам.
Глаз он потерял в стычке с синими, в какой-то богами забытой долине глубоко в Лунных горах года два назад. Причем потерял по собственной глупости. Они уже выигрывали бой, синекожие отступали. Алое воинство намного превосходило числом, однако враги, надо отдать им должное, продолжали храбро огрызаться. Они отходили шаг за шагом, платя смертью за каждую смерть. Вот тогда-то старый боевой товарищ Квинта, Каллин Чернобородый, рванулся вперед и ну размахивать огромнейшим палашом, разнося глотки, плечи, даже чьи-то спины. Вот тогда-то Квинт сдуру и сунулся на подмогу, торопился всадить меч в кишки раненому синяку. А Каллин как раз откинулся назад для очередного замаха – и конец палаша чиркнул Квинту по глазу, этак аккуратно, словно снимая кожуру с яблока. Лекарь пытался спасти глаз, но через несколько дней рана воспалилась и загнила, и глаз пришлось удалить напрочь.
После этого к нему подошел переговорить сам полководец – Марк Рэй Хан. «Отвоевался», – сказал ему государь Марк. Такие слова Квинт согласен был выслушать и принять только от него. Полководец разбирался в рукопашной не хуже обыкновенного рядового рубаки, он вполне понимал гордость бойца. Марк пообещал подобрать ему достойное место на службе Городу и сдержал слово. Теперь Квинт стерег ворота, оберегавшие Город. О какой еще чести мог он мечтать?
Прихрамывая, Квинт взошел по ступеням на самый верх каменной арки, обрамлявшей деревянные створки. Здесь было тихо. Смолкли все привычные звуки. Наступило затишье между двумя битвами…
Когда пришла весть, что враги вторглись в Город, остальные стражники схватили оружие и помчались на юг – воевать. Квинт не осуждал их и даже не пытался остановить. Он просто остался нести свою службу. Громадные ворота стояли закрытые и запертые. Тысячная толпа беженцев, вот уже несколько месяцев стремившаяся попасть в Город, испарилась, подобно росе под солнцем. На самом деле и Рай с начала лета неотвратимо пустел. Дома стояли брошенными, улицы зарастали мусором. Только через ворота никто не пробовал выйти. За весь сегодняшний день Квинт не видел ни единой живой души.
Повернувшись спиной к пустынной равнине, он стал смотреть на Город. Уловив краем единственного глаза движение вдалеке, Квинт повел головой, определяя, далеко ли. Через отдаленную площадь шел мужчина в плаще с надвинутым капюшоном. Он вел в поводу коня, направляясь к воротам. Вот он скрылся за зданиями. Квинт присел и стал ждать, когда тот снова появится. Человек и лошадь явно не торопились. Стражнику пришлось дожидаться, пока они не выйдут из переулка поблизости. Мужчина в плаще был обут в дорожные сапоги – видно, готовился к путешествию. Из войска сбежал, решил Квинт. И пошел вниз – встречать.
Вблизи он рассмотрел, что гнедой жеребец был сущий красавец: не первой молодости, но кормленый и сильный. Весь в подсохшей грязи, словно только что переплывал реку. У человека ноги тоже были в грязи, даже выше сапог, хотя новенький плащ прямо-таки кричал о богатстве и знатности. Квинт нахмурился и опустил руку на меч.
– Узнаешь меня, солдат? – Путник откинул с лица капюшон.
Квинту потребовалась вся его выдержка, чтобы тотчас же не упасть на колени.
– Да, государь, – выдохнул он.
– Ты здесь один? – Человек обвел взглядом молчаливые улицы, безлюдную стену.
Что-то в его голосе нарушило охватившее Квинта благоговение.
– Да, государь… – И, тотчас испугавшись, что вельможа сочтет его товарищей уклонистами, он добавил: – Они ушли драться с захватчиками. Нам сказали, на юге стены разрушены…
– А ты, значит, решил остаться.
– Меня на эту должность поставил государь Марк, полководец. – Солдат счел себя обязанным объясниться. – И я буду ее исполнять, пока либо он сам, либо император не разрешит меня от нее…
Его самого смутили столь высокопарные слова, и от смущения он брякнул:
– Ты покидаешь Город, государь?
– Как твое имя, солдат? – Человек посмотрел на него непроглядно-черными глазами.
– Квинт, государь.
– Так ты откроешь мне, Квинт?
Солдат бросился исполнять приказ. Бдительно выглянул в смотровое окошечко и только тогда отвел два нижних запора, каждый толщиной в руку. Потом, пустив в ход всю свою силу, поднял увесистый брус. Тот был тяжеловат для одного человека, но он справился, и брус гулко стукнул, падая в свое гнездо. С равнины ворвался теплый и сырой ветер, принес запахи земли и железа. Слегка запыхавшийся Квинт отступил в сторону.
Человек вышел за ворота, ведя послушного коня под уздцы. Рядом с Квинтом он придержал шаг. Солдат всей кожей чувствовал исходившее от него могущество.
– Кто-нибудь покидал сегодня Город, Квинт?
– Нет, государь. Ни единой живой души…
Цитадель рушилась с бесконечной медлительностью. Глубоко под землей проваливались внутрь и переставали существовать комнаты, куда столетиями никто не заглядывал. Статуи, изготовленные ваятелями тысячу лет назад, бросали в темноту последний взгляд невидящих глаз и крошились, сплющенные вместе с древнейшими слоями Города, затерянными во времени, становясь единым целым с каменистой землей… Машины, созданные людьми для предотвращения разрушительных потопов, спотыкались и умолкали навеки. Вода просачивалась в мрачнейшие недра древнего здания, текла сквозь трещины и разломы, взбиралась по темным лестницам, лилась в двери, растекалась по давно заброшенным коридорам…
Когда она стала прибывать в зале Императоров, уцелевшие воины подняли умирающего Шаскару и вынесли в засаженный розами внутренний дворик. Здесь, среди белых колонн, старика уложили лицом на восток и по одному стали подходить для последнего прощания. В изголовье полководца стояли Фелл, Броглан и новый предводитель Ночных Ястребов – Дарий. Элайджа и Эмли сидели в ногах. Индаро, еще не пришедшая в себя после всех событий этого жуткого дня, «зализывала раны» на каменной скамейке, увитой зимними розами.
Сюда-то для последнего разговора со старым полководцем и пришла архивестница.
Она накрыла рукой его руку, и он поднял ресницы. Не сразу, но все-таки узнал ее и улыбнулся:
– Сегодня я не буду препираться с тобой, госпожа.
Некоторое время она молча следила за тем, как угасал в его жилах ток крови. Потом проговорила:
– В этот раз я не могу спасти тебя, Шаскара. Ты слишком тяжело ранен…
Эмли всхлипнула.
– Не печалься, девочка. – Архивестница сурово глянула на нее. – Вчера твой отец был преступником, осужденным на пытки и безвестную смерть. Сегодня он вновь – герой Города, победоносный Шаскара! Его имя будет жить вечно; люди станут с гордостью произносить его. Всякий воин счел бы это высшей честью, за которую не жалко и умереть!
– Я же ничего не сделал, – прошептал полководец. – Это Индаро у нас героиня. Она продолжала биться, когда биться было уже нельзя, и убила человека, которого считалось невозможным убить!