– Я к тому, – пояснила Индаро, – что крупный и крепкий мужчина, допустим, устоял бы на ногах и его проткнуло бы насквозь.
– Мысль занятная. Только ты все равно насчет Квезы лишних надежд лучше не питай. Раны в живот – самые скверные.
Разговаривая таким образом, они ничего нового друг дружке не сообщали. Оба были знатоками ран и смертей. Оба множество раз видели все мучительные стадии умирания. Так другие люди беседуют о погоде, когда им не о чем говорить.
Индаро очень не хотелось, чтобы Фелл снова намертво замолчал, и она добавила:
– Отец рассказывал мне, что раны часто воспаляются из-за грязи на оружии и клочков нечистой одежды, попадающих в плоть. Все это остается внутри и начинает гнить. – Она улыбнулась воспоминанию детства. – Он советовал мне всегда надевать чистую рубашку под латы…
Вот тут она в самый первый раз за все время увидела на его лице проблеск веселья. Из-за этого привычные морщинки расположились необычным образом, превратив Фелла в незнакомца. Может быть, даже в мирного человека.
– И когда тебе в последний раз удавалось надеть чистое исподнее?
Она улыбнулась в ответ. Понятие об опрятности было давно позабыто, превратившись во что-то запредельное и загадочное, вроде искусства сыроварения или вызывания мертвых.
– Кажется… в прошлом году. Когда мы стояли в том местечке с тростниковыми крышами и апельсиновыми садами…
– Коппербёрн, – подсказал Фелл.
– Да. Там было красиво. Листья падали… земля как будто горела…
– Осень, – произнес он. – Мое любимое время года.
Отпив из фляжки, Фелл передал ее Индаро. Она сделала большой глоток и хотела что-то сказать о воде, просто чтобы поддержать разговор, но вместо этого открыла рот и спросила:
– Ты всех женщин-воинов презираешь? Или только меня?
– Я вовсе не презираю тебя. – Он нахмурился, вновь став прежним Феллом. – И я очень чту всех наших женщин. Они снова и снова показывают, чего стоят. Они не наделены грубой силой, как мы, но превосходят нас ловкостью и быстротой, а зачастую и беспощадностью.
Ходили слухи, будто воительницы очень любили бить в пах. Лишали врагов мужественности не моргнув глазом. Якобы это даже доставляло им удовольствие.
– Их ранят чаще, чем мужиков, – продолжал Фелл, – но раны оказываются менее тяжелыми, да и поправляются они лучше.
Это тоже было общеизвестно. Индаро сообразила, что ее командир просто размышлял вслух, и прикусила язык.
– Тем не менее, – сказал Фелл, – моя бы воля, женщины не сражались бы в этой войне. Наши враги своих женщин в битву не гонят. И презирают нас за то, что мы это делаем.
– У них просто необходимости нет. И какое нам дело до того, что они о нас думают?
– Никакого. Просто нужно знать это. На войне никаким знанием не следует пренебрегать.
– Ты уже воевал, когда женщин начали призывать?
– Задолго до этого. Хорошо помню, как они впервые появились у нас. Напуганные, по большей части ничему не обученные… Их гнали, по существу, на убой. Тысячами. – Фелл посмотрел на свои руки. Индаро только теперь заметила, что на левой у него недоставало двух пальцев, и стала гадать, о чем он сейчас вспоминал. – Жалко было… И страшно… Некоторые из нас клялись, что никогда больше не допустят такого. К сожалению, до высшего командования очень не скоро дошло, что женщины слишком драгоценны, чтобы бросать их врагам, скажем так, для разминки перед встречей с настоящими воинами…
Индаро помалкивала, понимая, какую бурю чувств вызвали у него те давние воспоминания.
– Женщине следует быть… мирной гаванью для мужчины, – тихо проговорил Фелл. – Миска каши, кувшин воды… мягкое одеяло у очага…
Эти слова рассердили Индаро, но она ничем не показала обиды. Удивительно было, что он решил поделиться с нею сокровенным.
Некоторое время они сидели молча, почти как добрые товарищи.
– Мой отец не был предателем, – потом сказала Индаро.
– Это лишь слова. Ты бы в любом случае его защищала.
– Да. Он мой отец. В моих жилах течет его кровь. Поэтому ты прав. Но ведь и ты сам стал бы защищать своего отца… господин.
Фелл ответил не сразу. Он смотрел на восток.
– А во мне, кажется, течет только кровь чужаков… – помолчав, сказал Фелл, потом снова посмотрел на восток. – Взгляни-ка вон туда… Гаррет говорил, что заметил кружащихся птиц. Я думал, что вон то – дождевая туча. А это туча птиц. Большая причем. И они летят в нашу сторону. Стервятники высматривают трупы…
– Трупы не двигаются.
– И следят за ранеными, – продолжал Фелл. – Если кто-то гонит толпу израненных пленников…
– Думаешь, это Приморская с пленными возвращается?
Он повернулся к ней. В его взгляде была вся бесприютность зимних морей.
– Приморской больше нет, Индаро. Всех наших перебили. Мы, может статься, последние, кто уцелел.
Она потеряла дар речи. Фелл разбудил остальных. Они поспешно снялись со стоянки и скоро уже шагали вперед при свете нового дня.
Уже были видны стены Города, когда умерла Квеза. Индаро шла подле носилок, когда женщина негромко вздохнула – так, словно приняла нелегкое решение. У Индаро екнуло сердце, она сразу остановила мужчин и, пока те стояли, терпеливые, как рабочие кони, принялась выслушивать живчик. Слабенькое биение прекратилось. В теле еще сохранялось тепло, но это было лишь воспоминание о жизни.
Мужчины опустили носилки наземь, и маленький отряд заковылял дальше, оставив тело Квезы стервятникам.
Громовой топот несущихся копыт за спиной был самым последним звуком, который Дун желала бы услышать.
Она шла рядом с Ловчим. Фелл с Индаро держались впереди, Гаррет был замыкающим. Фелл время от времени останавливался, чтобы Ловчий мог их догнать. Дун только гадала про себя, сколько еще вытерпит северянин. Требовалась недюжинная выдержка, чтобы вот так прыгать вперед на самодельном костыле. Еще ее удивляло, отчего Фелл не позволял увечному задавать шаг, предпочитая уходить вперед и потом дожидаться его, даже не пытаясь скрыть нетерпения.
Между прочим, Дун находила, что Индаро и Фелл выглядели отличной парой. Поистине, о лучшем спутнике для ее подруги не приходилось и мечтать!
– Вот бы послушать, о чем эти двое болтают, – задумчиво сказала она Ловчему.
Она не слишком рассчитывала на ответ, но, с трудом одолев еще несколько шагов, северянин вдруг спросил:
– Твой предводитель в самом деле ловок с мечом?
– Ты сам видел, как он дерется!
– Да я не о том мече говорю…
– Понятия не имею. – Дун пожала плечами. – Слухи ходят, конечно. Одни верят им, другие нет. Говорят, где-то у него есть женщина и ребенок.
– У каждого из нас где-то есть баба с дитем, – пропыхтел Ловчий.
– Говори за себя! Я точно знаю, что к Индаро подъехать он не пытается. Он ее не очень-то жалует.
Северянин остановился и посмотрел на нее как на дурочку.
– Рана вроде на заднице, а мозги почему-то отшибло! – фыркнул он и заковылял дальше.
Поразмыслить над его словами Дун так и не удалось: тогда-то и загудела под копытами земля у них за спиной, и на том разговоры прекратились.
Последние часы вселили в нее надежду, что они таки доберутся до Города и будут спасены. Что все они, даже Ловчий, выздоровеют и снова смогут сражаться. И вот эти надежды были сметены в мгновение ока. Дун оглянулась на топот и увидела серебристый вымпел, вьющийся над конным отрядом. Прямо на них галопом мчались враги – три десятка, не меньше. Еще несколько мгновений – и маленький отряд будет настигнут.
Гаррет уже выхватил меч и пятился, чтобы встать рядом с Дун. Лицо у него было белое.
– Еще бы часок, – бормотал он. – Еще хотя бы часок…
Это было попросту невыносимо. Дун чуть не утонула в потопе. Потом, когда Дикие Коты гибли один за другим, получила рану, которая должна была прикончить ее, но вместо этого чудесным образом заживала. И вот теперь… в двух шагах от спасения…
Она способна была узнать смерть, когда видела ее, и поняла: все, это конец. Дун вытащила меч и приготовилась погибнуть сражаясь. О, она была наслышана о том, что́ синяки вытворяли над пленницами. Живую они ее не возьмут. Она не сдастся, пока в жилах будет хоть капля крови. Смерть станет своего рода облегчением. Последние годы выдались такими тяжкими…
Фелл Эрон Ли с непроницаемым видом велел им выстроиться шеренгой, поставив Ловчего в середину. Они с Индаро заняли места по краям. Дун переглянулась с Индаро. Это было прощание. Дун широко улыбнулась, потом запрокинула голову и издала тонкий улюлюкающий боевой клич своего народа. Фелл оглянулся на нее, мрачно улыбнулся и, запустив руку под облезлый камзол, вытащил нагрудный знак своего воинского ранга – серебряный квадрат с четырьмя золотыми полосками.
Конники налетели и закружились, взбивая пыль. По команде Фелла пятерка сдвинулась в тесный круг. Дун следила за скачущими лошадьми. Скрипела кожа, слышалось фырканье, позвякивала сбруя… Запах лошадиного пота бил в ноздри. Она поудобнее перехватила меч. Во рту было сухо, а вот ладони вспотели. Раздалась команда, всадники остановились и повернулись к окруженным. Опустились копья… Алые оказались в кольце нацеленных наконечников. Дун поглубже вздохнула…
Фелл поднял повыше свой знак. Золото сверкнуло на солнце.
– Я – Фелл Эрон Ли! – громко проговорил он. – Предводитель отряда Приморской армии Запада! Я требую достойного обращения с этими воинами Города!
Вражеский вожак высоко сидел в седле громадного боевого коня. И сам он, и его конь были закованы в серую броню, шлем сверкал серебром, над ним покачивались серые перья. Подняв руки, он снял шлем. Показалось длинное смуглое лицо.
– А мы тебя искали, – сказал он Феллу.
Индаро удивленно следила за тем, как вражеский предводитель подозвал кого-то из своих людей. Они коротко переговорили, и он отъехал назад. Почти сразу прочь понесся гонец – да не на восток, откуда явились всадники, а в сторону Города. Индаро недоуменно смотрела на удалявшееся облачко пыли. Затем, повинуясь приказу, большинство конников спешились, начали разминать ноги и спину, пить воду из фляг, переговариваться. Покинул седло и предводитель. На конях остался только десяток воинов с пиками наготове.