Итак, плен научил его терпению и урквату; любимая игра, в свою очередь, научила Дола сосредоточению. И эти два качества, терпение и пристальное внимание, практикуемые десятилетиями, сошлись вместе, чтобы предельно отточить его нынешнее главное свойство – бдительность.
Оно всегда просыпалось при виде нового лица. У него была бездонная память на лица и имена, и он сразу понял, что никогда прежде не видел этой бледнолицей дурнушки – Амиты. Это было подозрительно уже само по себе. Он каждый день хромал по улицам Города, глядя на лица, в особенности девичьи. Дол Салида высматривал девушек, по возрасту обязанных идти в армию. Это являлось его официальной работой, ему Город за это деньги платил. И он временами посещал дворец Керра, что являлось частью его другой работы, за которую Город ему не только не платил, но и не подозревал о ней. Так вот, этой костистой рожицы он точно ни разу прежде не видел. Казалось бы, ничего особенного. Сотни девок наверняка прятались в прачечных, тавернах, амбарах и веселых домах, трудились в полях и мастерских и редко показывались на люди. Вот только бдительность Дола Салиды многократно возрастала, когда дело касалось Петалины.
Петалину и ее младшую сестру Фиорентину он знал еще в те времена, когда они росли в отеческом доме: он был им седьмая вода на киселе, но все-таки родственник. Он уехал служить Городу, когда они были детьми и не вызывали в нем мужского интереса. Проявилось это, причем с болезненной ясностью, спустя несколько лет, когда он после смерти своего отца вернулся домой. Петалина, помнится, всегда уверяла Дола, что именно ему достался драгоценный цветок ее девственности. Он никогда в это не верил и лишь позабавился, что сей нежный цветок умудрился процвесть второй раз: когда Петалина повстречала Марцелла. Прошли десятилетия, но Дол Салида сохранил отношения с ней. Она как-никак была его первой любовью, а со временем ее связь с Марцеллом приобрела для него определенную ценность. Что ж, все к лучшему.
Он улыбнулся про себя. Юный всадник, которым он был когда-то, лишь презрительно хмыкнул бы, услышав крылатое выражение: «лучше перебдеть, чем недобдеть». Но именно этими словами постаревший Дол руководствовался ныне. Именно они обеспечивали ему безопасность в Городе, становившемся все более небезопасным.
Он медленно продвигался к управленческим кабинетам Алого дворца в западном крыле нового здания. Он и явился сюда под предлогом посетить их. Обязательно нужно поговорить об этой новой горничной Петалины с Дашаулом – тот отвечал за горы бумаг, обеспечивая безопасность. Надо же убедиться, что девчонке задали все необходимые вопросы и должным образом изучили ее личность.
У самого Дола было пятеро дочерей. Три пали на войне, ибо оказались благословлены отцовской бесшабашностью, но не отцовской удачей. Две остались в живых. Теперь у него было восемь внуков, двое из которых сами уже дрались за Город. Каждую ночь, отходя ко сну в своем непримечательном домике близ дворцовых пределов, он молил богов об отвращении от этих двух всякого зла и об их безбедном возвращении домой. Как бы ни проедала ему плешь жена, Герта, он ни разу не поддался искушению использовать свое влияние, свои разнообразные связи, чтобы уберечь молодую поросль семьи от опасностей войны. Он слишком презирал тех, кто на словах во всем поддерживал Город, а на деле отчаянно мухлевал, заботясь лишь о собственном благе.
Поэтому он был разочарован, хотя и не удивлен, когда заметил, что дочь Бартелла, его партнера по урквату, как-то перестала взрослеть. Тремя годами ранее, когда Дол впервые познакомился со старым солдатом, девчонке было четырнадцать. Теперь ей чудесным образом стукнуло всего пятнадцать. У него хватило ума не задавать Барту вопросов напрямую. Подбил Креггана, когда однажды они заговорили о девушке, дожидаясь Барта за столом. Стоило появиться Бартеллу, как Дол поменял тему беседы, прекрасно зная: сталкиваясь с неразрешенным вопросом, Крегган вцеплялся в него как клещ и рано или поздно заговаривал о том, что его волновало.
Сам Дол тогда же подъехал к всезнающему Дашаулу. Но не затем, чтобы поделиться своими подозрениями насчет Эмли: его интересовал сам старик Барт. Выяснилось, что Барт был горожанином, родившимся и выросшим в Джервейне. Он верой и правдой отслужил императору двадцать лет: сперва в Четырнадцатой Имперской, потом – в пехотном отряде, называвшемся Баллатаев Конец. Пятнадцать лет назад был списан по увечью в звании старшины, на некоторое время исчез неизвестно куда, а когда возник снова, то уже проживал с дочерью в Линдо. Все это Дашаул мог подтвердить, за исключением одного: согласно бумагам Бартелл имел троих сыновей, погибших затем на службе Городу. О дочери нигде не было упоминаний.
Дол отметил про себя это разночтение, но никому не стал о нем говорить. Это могло быть и простой бюрократической ошибкой: мало ли на свете Бартеллов. Дол просто решил приставить к Барту человека, который повсюду следовал бы за ним… и вот тут пришло известие, что на дом старика напали, а его самого пырнули ножом. Стеклянный дом был уничтожен пожаром, а заодно и пара соседних. Тяжело раненный Бартелл все-таки выжил, в основном благодаря уходу предполагаемой дочери. Дол Салида не был жестоким человеком. И у него имелось множество дел более важных, чем отправка в действующую армию дочери престарелого калеки, к тому же раненного. Пусть поправится как следует, на ноги встанет – тогда и поговорим.
Однако старик, кем бы его ни считать, взял да и словно сквозь землю провалился вместе с дочкой. Вот тут интерес Дола Салиды разгорелся уже как следует. Кто же ты такой на самом деле, старый солдат? И что с тобой сталось?
Дол самолично обследовал выпотрошенные руины в переулке Синих Уток, поболтал с соседями, выпил в местной пивнушке и потихоньку встретился кое с кем из своих тамошних осведомителей. Они не многое поведали ему сверх того, что он и так знал. Да, Стеклянный дом сгорел не сам по себе, его подожгли – то ли неизвестные налетчики, то ли сам старик. Правда, Барт получил серьезную ножевую рану и был спасен из горящего дома своей дочерью на пару с неравнодушным прохожим: эти двое вытащили его по деревянному мостику, прежде соединявшему чердак с другой стороной переулка. После чего старик, его дочь, героический прохожий и соседка с двумя мальчишками с верхнего этажа напротив точно растворились в сутолоке улиц.
Разговаривая с хозяйкой доходного дома, Дол пустил в ход все свое обаяние, но добился немногого. Эта самая хозяйка Мегги, тощая, усталая и боящаяся даже самых обаятельных людей, если они задают лишние вопросы, давным-давно положила себе поменьше совать нос в чужие дела. Она сидела на крылечке, скармливая вонючему псу подозрительного вида объедки, и наотрез отказывалась не то что обсуждать с Долом своих постояльцев, но даже и в глаза ему смотреть. Она ну ничегошеньки не знала ни про Барта, ни про его дочь Эмли, кроме имен. А про их загадочного спасителя и того меньше.
Дол горячо поблагодарил ее за напрасную попытку помочь и двинулся в дальний путь обратно, в свой Бурманский конец. Тут ему попался на глаза тощий и неопрятный мальчишка: он удрал от Дола за угол, но тут же выглянул и уставился на него, явно что-то про себя взвешивая. Дол, хромая, подошел. Мальчуган отбежал чуть дальше по улице и высунулся из-за следующего угла. У Дола не было ни сил, ни времени в такие игры играть. Он вытащил сребреник в два пента и подбросил на ладони, поглядывая на мальчишку. Тот жестом поманил за собой и бросился в переулок. Дол вздохнул и двинулся следом, нащупывая кривой нож, с которым никогда не расставался.
Уличный мальчуган завел его на зады каких-то конюшен, где толстяк-сторож, разлегшись на кипе сена, предположительно стерег сеновал.
– Свинокол-то убери, дядя, – фыркнул мальчишка, кивая на оружие в ладони Дола.
– Это уж мне самому решать, – ворчливо ответил тот.
– Я все видел, – гордо заявил малыш, грязным кулаком утирая сопли. – Видел, как горело!
– Расскажи мне что-нибудь, чего я еще не знаю, и монетка твоя, – сообщил ему Дол, убирая двойной пент и прислоняясь к кипам сена.
– Почем я знаю, что тебе известно… – Мальчик помрачнел.
Тут он был прав.
– А ты попробуй, – пожал плечами Дол.
– Я видел, как все вспыхнуло. Огонь – р-раз! – и до крыши…
– Ты знал старика Барта и Эмли?
Мальчик кивнул.
– А где они теперь, знаешь?
– В больничку поехали.
Это была неправда. Лечебницы Дол проверил в первую очередь. Он тяжело поднялся.
– Я не знаю, куда они потом подевались, – торопливо заявил мальчик. – Зато я видел солдата…
– Какого солдата?
– Который на мост за ними лазил.
– Который их спас?
О спасителе Дол знал только то, что парень был высокий и светловолосый.
– Я видел его в переулке, – кивнул мальчишка.
– Уже после пожара?
– Не-а! – Паренек замотал головой: дескать, ну и медленно же ты, дядя, соображаешь! – Раньше. Он подсматривал…
– Подсматривал? За кем?
– За стариком и девчонкой. Говорю же, я его видел! Он на той стороне торчал, где дом Мегги!
– В самом деле? – Дол бросил монетку. Мальчишка ловко поймал ее и сунул во внутренний карман грязных штанов. – Расскажи про него все, что запомнил!
– Ну, он дылда такой…
– Выше меня?
– Во насколько! – Мальчишка хмыкнул. – И моложе!
– Сколько ему, по-твоему, лет?
Мальчик склонил голову к плечу, изображая глубокую задумчивость. Потом кивнул на храпящего сторожа. Дол навскидку определил, что тому было лет тридцать.
– Ну… примерно как ему. И он солдатскую куртку носил, такую… без рукавов. Алую…
– Форменный камзол. Чего-нибудь особенного не вспомнишь? Полоски, пуговки там какие? А наколки у него были?
Мальчик даже глаза прикрыл, вспоминая. Потом сказал:
– Не-а.
Дол вздохнул. Ничего себе испытание: по таким вот приметам отыскать солдата в Городе, битком набитом войсками.
– У него отметина была на руке, – вспомнил мальчик.