был прошлым.
А она хотела идти вперед. Хотела жить. Было время, короткий отрезок времени после ее освобождения из Лабораторий, переходный момент, когда разум стал проклевываться, когда она поняла, что кошмар кончился. Но для нее конец кошмара означал конец знакомого ей мира. Она оказалась без всего, предоставленная собственной воле, и не знала, что делать с неожиданно свалившейся свободой. Она понятия не имела, как выживают во внешнем мире с его равномерно распределенным ужасом. Не видела плюсов. Подумывала, не сдаться ли сразу. Без боя. Думала о смерти.
Но однажды ночью, в шумной и потной толпе спортивного зала, работавшего в непривычный час, ей открылся единственный плюс этого нового мира — сильно и ярко, как озарение.
И все закружилось…
10
«Внедритель Ватанабэ найден мертвым три часа назад в своих апартаментах во Дворце Внедрителей. Предположительно глава Городского управления покончил с собой выстрелом в голову около двух часов ночи, вернувшись с чрезвычайного заседания по борьбе с антигражданской деятельностью. Коммюнике Дворца не оставляет сомнений: речь идет об очевидном самоубийстве. По официальным сведениям, по окончании заседания, которое продолжалось до поздней ночи, Джордж Ватанабэ сразу же вернулся во Дворец и долгое время провел в комнате сына, после чего заперся у себя в кабинете. Затем он написал письмо, содержание которого не разглашается. Есть данные, что это рукописное послание чрезвычайно кратко и состоит из одной фразы панического содержания. Далее Внедритель выпил полбутылки виски и применил против себя личное оружие: револьвер 38-го калибра с глушителем. Тело обнаружено около восьми часов утра. Пиратские снимки уже получили хождение в сети.
Король умер, — да здравствует король! Кто придет на смену Внедрителю Ватанабэ в этот период жестокого кризиса? По-видимому, не вице-внедритель Грегори Де Бург, известный своей причастностью к скандальной истории внешних заводов, а почетный вице-внедритель Игорь Венс — что означает громкое возвращение в политику этого ветерана гипердемократического строительства, бывшего соратника Клера и наставника Ватанабэ с их первого совместного проекта — „Энергия отчаяния“. В данный момент текущие решения принимает правительство — в ожидании переезда во Дворец Игоря Венса, которое должно состояться завтра в шестнадцать часов. Лидер Дюжины приходит к власти в третий раз. После Джорджа Ватанабэ остался двенадцатилетний сын и охваченный хаосом Город. Он пробыл у власти два срока, второй из которых не завершен, и его правление ознаменовалось, в частности, окончательным закрытием Лабораторий и запретом на применение системы „Три-восемь“. На фоне растущего числа абонентов, которые выезжают в зоны…»
Сид убавил звук радио и решил больше этим не заморачиваться. Ватанабэ наложил на себя руки, потому что обстоятельства оказались сильнее. Он был марионеткой. За ниточки дергала Дюжина. Три дела, в которых он стоял до последнего: Лаборатории, «Три-восемь» и приватизация полиций. Черт с ним, он заслужил свое чистилище. Что же касается Венса, то он просто выдвинулся из кулис на авансцену. Для тестя вряд ли что-то радикально изменится, разве что придется отбелить зубы. Сиду было на это плевать. Он тоже сдал вахту.
Сид вздохнул. Звук радио теперь сводился к едва различимому шепоту, оставив все звуковое поле щелканью дождя по крыше машины. На пассажирском кресле Блу сидела прямо-прямо, являя взгляду застывший профиль чеканной монеты, наигранное спокойствие, которое изобличала тряска зажатых в коленях рук. Она все вертела и теребила два билета на поезд, которые они купили по интернету за счет Тевера. Две поездки в один конец до Западной наружной зоны.
И каждая километровая отметка на пути внедорожника к станции Экзит была как глыба возможного, рушащаяся у них на пути, разлетаясь в прах и утекая дождем.
Тевер не захотел ехать с ними. В тот час, когда Ватанабэ вышиб себе мозги и испустил дух на персидском ковре Внедрительского кабинета, они вернулись в «Пандемонию» оглушенные и готовые к немедленному бегству — как к единственному спасению от всего того непоправимого, что навалилось на них после исповеди Блу. Тевер как раз занимался обмером детей-куклоидов. Один за другим очаровательные игрушки вставали спиной к стенке, и юркие руки Тевера щупали им животы, плечи и головы, не давая смухлевать. И Сид понял, что он не снимется с места. Попутно радуясь, что не надо отплачивать Теверу спасением за спасение, — ибо по вполне понятным причинам Блу воротило от их похотливого хозяина, — Сид спросил себя, а не связан ли он сам с этой землей какой-то пуповиной, которую не так-то легко оборвать.
Он свернул на Тексако на уровне дома 130, где заграждения и полицейские кордоны окружили ровное место, где раньше стояла взорванная церковь. В остальном можно было подумать, что недавних трагических событий не было и в помине. Сид не поехал в платный коридор и взял влево, где машины ползли как улитки, получая сполна пыль отбойных молотков и обычный для крупных транспортных артерий ушат рекламы.
КАЖДЫЙ ИМЕЕТ ПРАВО НА МОЛОДОСТЬ.
КАЖДЫЙ ИМЕЕТ ПРАВО НА КРАСОТУ.
КЛАВИША «И» — ИСПОВЕДЬ. РАССКАЖИТЕ СВОЕ НАСТОЯЩЕЕ, И МЫ ПРЕДСКАЖЕМ ВАМ БУДУЩЕЕ.
ГОРОДСКОЙ БАНК: СПИТЕ СПОКОЙНО, ВАШИ ДЕНЬГИ РАБОТАЮТ НА ВАС.
ИГРАЙТЕ! ФАБРИКА МИЛЛИАРДЕРОВ.
«КОКАТРИЛ»: ПИТАЙТЕСЬ ЧЕРЕЗ НОС.
ПАНОТЕЛИ. КРАЙ СВЕТА ЗА УГЛОМ.
ПРОФИЛАКТИКА ДОРОЖНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ: ЕХАТЬ БЫСТРО, УМЕРЕТЬ СТАРЫМ.
ПРОФИЛАКТИКА АГРЕССИИ: ГУЛЯЙТЕ ГОЛЫШОМ.
БУФЕРНЫЕ КВАРТАЛЫ: ЗАХОДИ — ГОСТЕМ БУДЕШЬ.
ВИСКИ-ЛАЙТ ДЕВУШКАМ НЕ ПОВРЕДИТ.
ЛЕКСО-ЮНИОР: ДЕТЯМ МЛАДШЕ ШЕСТИ ТОЖЕ НУЖЕН ПРОДАВЕЦ ВОЗДУХА.
ПРОФИЛАКТИКА САМОУБИЙСТВ: ПРЫЖОК НА БАТУТ.
КЛАВИША «Г» — ГОЛОГРАММА. ВЫ — ГЕРОЙ.
«КЛЕРНЬЮЗ»: ПРАВДА, ВСЯ ПРАВДА, НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ.
КЛАВИША «С» — ВАШЕ СЕРДЦЕ.
В СВЕТЛОМ МИРЕ ДО ЛЮБВИ — ОДИН ШАГ.
В СВЕТЛОМ МИРЕ СЧАСТЬЕ — ЭТО НЕ СОН.
И тогда — напоследок — Сид не дал себе права замуроваться. И тогда он решил слушать. Решил смотреть. Голоса мешались и накладывались друг на друга, сталкивались; картинки вспыхивали и мельтешили со скоростью двадцать четыре кадра в секунду по сотне титановых экранов, растянутых по всей длине бульвара, и на боках такси и автобусов, и на витринах, и в огромных застекленных фасадах, вплоть до туманного неба, где толкались гигантские лучи прожекторов. Всюду кружились панорамы, дергались резкие стыки монтажа, ракурсные планы ныряли и выныривали, пластинки жевательной резинки превращались в доску с гвоздями, вставали компьютерные горизонты, гамбургеры говорили, куклы трахались, собаки вели хозяев на поводке, брюнетки превращались в блондинок быстрее, чем на светофоре включался красный, зубы цвета унитаза вгрызались в энергошоколад с грохотом обвала, трахались малолитражки, белокурые родители дарили белокурым детям игровые приставки, и те наконец оставляли их в покое, и наступала тишь в просторной белоснежной гостиной, сто лет назад умершие звезды улыбались в объектив, презервативы с эрективной смазкой насиловали несчастного подростка, те же белокурые родители давали успокоительное белокурым детям, которых трясло от передозировки видеоигр, кофемашины сочились маслянистым, как слизь, кофе, фотоаппараты фиксировали адюльтер длиннофокусным объективом, какие-то люди, свихнувшись от недосыпа, били себя молотками по голове, а рядом другие, крутые, глотали клонаксил и взлетали за облака — за бесчисленные и нездешние облака, не серые, дождевые, забившие горизонт, а розовые, легкие как вуаль, тающие над лагуной, где Анна Вольман купалась под свинцовым солнцем; там были ослепительные зори, встающие над пляжем в час отлива, и все, что рисовали обычно на ультрафиолетовых лампах для домашнего пользования; солнечно-пиксельные лучи проглядывали сквозь ветки дерева, где зрела жевательная резинка, порывы ветра гнали рябь по темно-синему морю, спортивные машины проскакивали на полной скорости сквозь пункты оплаты и уносились в степь, где плясали ветряки, а фразы и слова дробились, теряли сочленения, теряли адресность, смысл, звучание, их осиротевшие частицы, разлетаясь, оседали в ухе Сида и затем свободно перекомпоновывались мозгом.
БЕЗГРАНИЧНОСТЬ, КРАСОТА, СЧАСТЬЕ, ОДИН, ПЕСОК, СКОРОСТЬ, ВСЕГДА, ПОЧЕМУ, УТОПИЯ, ДЛЯ ВАС, ЖЕЛАНИЕ, ПРЫГАЙТЕ, КРАЙ СВЕТА, БУДУЩЕЕ, ТАМ…
Бибиканье и бардак с приближением к Экзиту только усугубились. Уже двое суток абоненты в массовом порядке рвали когти, бросая машины, которые забивали подъезды к вокзалу. Несколько полицейских пытались как-то упорядочить поток беглецов, освобождали выезд для такси — под улюлюканье будущих эмигрантов, теперь плюющих на власть, которая перестанет иметь к ним отношение в тот самый момент, как поезд в 12:45 двинется в зону.
Сид сказал Блу, что лучше продолжить путь пешком, и вытащил из багажника три чемодана, под завязку набитых протеиновыми сухарями, шампунем, оружием, плюс главный груз — опреснитель воды, подарок предусмотрительного Тевера, рискнувшего обезводить свои орхидеи, пока не купит новый. Чисто формальная предосторожность, подумал Сид, которая не помешает им подохнуть от голода и грязи в этих зонах, где есть только бараки и руины, дома без крыш, воды и электричества, память о державах из прошлого, которые Город обескровил и бросил умирать: оторванные лестницы, восходящие в черное небо, окна без стекол, да несколько уцелевших стен без пола и потолка.
На подступах к вокзалу толпа стала такой плотной, что продвигаться вперед приходилось, хитро лавируя. Сид схватил Блу за руку и крепче прижал к себе. Их втянуло в водоворот. Запахи пота и разномастных духов ударили в конкретную точку мозга, отвечавшую за тошноту, и без того уже достаточно натерпевшуюся за две предыдущие ночи, потраченные на растворение организма в водке. При входе на станцию Экзит было не до хороших манер. Три пятнадцатилетних подростка грубо отодвинули Блу и пролезли вперед, и Сид, подавив рефлекторное желание дать сдачи, всего лишь придвинулся к Блу. За ними началась потасовка. Спрессованная толпа — хорошая питательная среда для драки. Потасовка ширилась. За колоннами, ограничивавшими загибы очередей, последние оставшиеся десять — пятнадцать охранников продолжали семафорить электропалочками, даже не делая вид, что сейчас пойдут кого-то разнимать. Их миссия, видимо, ограничивалась наблюдением за тем, чтобы абоненты, желающие свалить, действительно свалили, и в большом количестве. И это вполне играло на руку двум конкретным пассажирам, Сиду Парадайну и Блу Смит, иначе говоря, фигурантам черного списка Охраны информации, которые поздравили себя с тем, что из Города, в который так трудно попасть, так легко выехать. Прекрасный пример милосердия: вышел из игры — и ты неподсуден. По обе стороны от портала черным по грязно-белой штукатурке объявление: