Пламя.
Оно вспыхнуло, жёлтое и яркое. Тоби быстро зажёг свечу, потом другую, и вставил их в подсвечники. Потом сложил в камине растопку и дрова. От девочки помощи не было. Она просто следовала за ним, как тень. «И пользы от неё, как от тени», – подумал Тоби.
– Помоги мне, что ли! – не выдержал он.
Девочка взяла немного растопки, зажав её большим и указательным пальцами, как будто вообще не хотела её касаться. Бесполезно.
Тоби показал девочке, как складывать топливо для костра. Этому его научила мама, когда они как-то раз на каникулах решили пожить на природе в палатках. Сухая растопка вспыхнула моментально, и Тоби с девочкой смотрели, как пламя растёт, перекидывается на поленья. Убедившись, что камин хорошо разгорается, Тоби подвинул кресла и поставил стол между ними. Он достал свёртки с едой, термос и глиняную бутылку, принёс тарелки и кружки. Его штаны ниже колена промокли насквозь, ноги занемели от холода. Тоби злился на себя за то, что потерял ботинок. Он не знал, что с этим делать. Он повязал одеяло себе на пояс, снял промокшие штаны и носки и повесил их на кресло, ближе к огню. Девочка наблюдала за ним. И за тем, как он ест. Тоби пришлось сказать ей, чтобы она поела. Она послушалась, но, похоже, была не голодна. В глиняной бутылке оказался потрясающий горячий бульон. Теперь бульон согревал Тоби и девочку изнутри, огонь согревал их снаружи, а холодный ветер бродил под дверью, будто бы выпрашивая немного еды.
Поев, Тоби повернул кресло к камину и устроился поудобнее. Он вытянул ноги, чтобы наконец-то их согреть. Носки и штаны ещё не высохли. Девочка сидела за столом.
– Тебе не холодно в одном платье?
– Мне всегда холодно.
Она замолчала.
– Откуда ты знала, что здесь есть домик?
– Не знаю.
– Наверное, ты потеряла память. Ты из этих мест. Или была здесь раньше.
Тоби понял, что ждать ответа бессмысленно. Девочка очень мало говорила.
– У тебя есть родители?
Что-то промелькнуло на лице девочки. Возможно, это было какое-то воспоминание. Но, как первая искра на щепках, оно быстро потухло. Тоби вздохнул. С девочкой будет нелегко. Он слишком устал, чтобы попробовать вытянуть из неё ещё что-нибудь. Внезапно ему захотелось домой. Оказаться вместе с мамой на Арнольд-стрит. Он проверил телефон. Сигнала нет, батарея почти села. Он выключил телефон. Мама наверняка волнуется. Ей и без того тяжело. Она, должно быть, решила, что он сбежал после их ссоры. Он поцарапал ей руку. Тоби не мог поверить, что и правда это сделал. Это вышло случайно, но мама расстроилась. Глядя на огонь, он почувствовал, как накатывают слёзы. Может, мама позвонит папе, и он приедет искать. Да, именно так. Папа с полицией будут искать Тоби. Ждать у подножия горы. Надо всего лишь спуститься с неё. Завтра.
Мыча себе под нос песню «Завтра» из «Энни», Тоби огляделся.
– Как думаешь, что это за домик? Пастуший? Или для путешественников? Он не выглядит обжитым.
Девочка молчала.
Плащ был разложен на кровати. Надо починить его, чтобы больше не приходилось придерживать у горла.
Из шкатулочки с нитками и иголками Тоби выбрал самую крепкую нить. Потом огляделся в поисках того, что сошло бы за застёжку. В комоде ничего не нашлось, поэтому Тоби ещё раз проверил в ящике стола, обыскал его весь. Ничего. Он закрыл ящик. Ручка была круглой и плоской. Идеального размера. Тоби покрутил её, как дверную ручку. Она сопротивлялась, но Тоби крутанул ещё, и ручка поддалась. Она держалась на винте, и Тоби без проблем смог её скрутить. Теперь у него была пуговица.
Изначально плащ должен был держаться у шеи благодаря застёжке на задней стороне броши с лебедем, но Тоби решил сделать пуговицу. Столовым ножом он прорезал в верхней части плаща дыру, в которую могла бы пролезть ручка от ящика, если повернуть её боком. Тем же ножом он проковырял четыре отверстия в ручке и прогнал через них самую крепкую иглу. Потом он пришил ручку-пуговицу самой крепкой нитью и надел плащ. Ручка, ставшая пуговицей, отлично прошла в отверстие в плаще. Тоби победно улыбнулся девочке, которая всё это время молча следила за ним.
– Умно, – сказала она.
– Миссис Пападопулос меня этому научила. Я люблю чинить что-нибудь.
Девочка как будто задумалась, переваривая эту информацию, и кивнула. Она повернулась к огню, Тоби последовал её примеру. На него медленно наползала сонливость. Он зевнул.
– Я пойду в кровать, – Тоби достал из комода одеяла. – Можешь воспользоваться спальником. Он выглядит уютно.
Тоби сделал из одеял матрас на кровати, которая была ближе всего к огню, и повернулся, чтобы пожелать девочке спокойной ночи, но она оказалась совсем рядом. Он даже подпрыгнул от неожиданности.
– Ты меня испугала, – сказал он.
Девочка протягивала ему спальник.
– Тебе он нужнее, – сказал Тоби. – Тут холодно.
Девочка не шелохнулась.
– Ну ладно, – Тоби пожал плечами.
Меховая подкладка спальника была приятно тёплой. Девочка села обратно в своё кресло. На её лице танцевали отбрасываемые огнём тени. Огонь отражался в её глазах.
– Завтра мы разберёмся, откуда ты, – Тоби старался звучать ободряюще.
Девочка посмотрела на него лишённым надежды взглядом и печально улыбнулась. Тоби стало её жалко. Альфреду, похоже, тоже: он запрыгнул к ней на колени и свернулся там. Она задумчиво гладила кота. Тоби решил, что девочке можно доверять.
– Послушай, завтра мы дойдём до полиции. Мы должны. Понимаешь, я видел убийство.
Девочка, похоже, ждала продолжения истории. Поэтому Тоби рассказал ей про все свои приключения. К своему удивлению, когда он начал, то не смог уже замолчать. Как будто внутри него рухнула какая-то словесная плотина. Из него лились путанные фразы, и он не мог их остановить. Пока не дошёл до убийства. Он запнулся. А потом тихим голосом рассказал безымянной девочке, как высокий сухопарый человек с жестоким ртом ударил ножом парня, как лысый сбросил этого парня с обрыва, с которого потом упал сам. Тоби просто повторял раз за разом: «Они просто столкнули его с обрыва». Он повторил это несколько раз и затих.
– У них были такие же броши с белым лебедем, – сказал он наконец.
Девочка не двигалась. Но это было не её обычное состояние, когда она будто бы с трудом понимала, что Тоби говорит. Сейчас она точно переживала ужасное воспоминание или переваривала страшную новость.
– Ты в порядке? – спросил Тоби.
Девочка не ответила. На её лице играли отсветы огня. Она будто растворялась в тенях и появлялась заново, исчезала и появлялась. Прежде чем Тоби смог встать с кровати и показать ей брошь с лебедем, чтобы она поняла, о чём речь, на него навалилась ужасная усталость. Его глаза сами собой закрывались. Его взгляд упал на одинокий ботинок, стоящий у огня, и Тоби подумал, что стоит попробовать вытащить второй ботинок из болота.
– Мне нужен второй ботинок, – пробормотал Тоби и провалился в сон.
Может, его разбудил холод – дрова в камине догорели, – а, может, и шум. Тёплого свечения углей было достаточно, чтобы понять, что девочки нет. Она заправила себе кровать, и одеяло на ней было откинуто. Наверное, она вышла. На полу около его кровати лежало что-то яркое. Тоби немного свесился с кровати и смог до этого дотянуться, но его рука коснулась только досок пола. Только тогда Тоби осознал, что на полу лежал лунный свет, проникающий через окно. Он знал, что нужно встать и проверить, в порядке ли девочка, и он попытался собрать силы, чтобы это сделать. Но не успел он откинуть спальник, как от усталости его глаза снова закрылись, и Тоби тут же провалился обратно в сон.
Тень
Тень нависла над мальчиком, желая что-нибудь уничтожить, и поняла, что уничтожить хочет не его. Оставив на полу осколок лунного света, она выскользнула по каминной трубе, как струйка дыма, врываясь в ночь, словно поднимающаяся на воздушных потоках искра. Выше дыма, выше отравленных дымом облаков (дым пожара всё ещё отравлял летучих мышей ночью и птиц днём). Но тень не могла убежать от отравлявшей её ненависти. Она чувствовала её в своих венах. Она улетела далеко-далеко от гор. Она бежала.
Теперь она вспомнила. Вспомнила убитого парня и как он свивал слова в прекрасное полотно. Убит ножом, сброшен с горы, как камень. Нет, хуже, чем камень. Красивые камни ценят. С ним же обошлись так, будто он не был ценен, будто он был грязью, дымом костра.
Тень ощущала не злобу, а скорбь, которая, как песня или река, неслась сквозь неё, по ней. И тень текла с ней, ведомая этим чувством в место, которого не знала. По замёрзшему небу, где звёзды съёжились от холода, а луне не хватало плаща с овечьей подкладкой. Тень, не чувствующая холода, достигла места, где даже она узнала его ледяную хватку. Она неслась дальше и дальше, раня себя холодом, потому что эта боль и этот холод были похожи на боль, которую вызвала смерть её друга. Она кричала от холода. Кричала, как младенец, когда его нежной кожи касается зимний ветер. Она кричала так же, но никто не пускал её обогреться. Не было ни тепла, ни родителя, ни друга, только холод.
Далеко внизу заорали бакланы, и тень бросилась к ним. Она падала, как упал её друг: мёртвый груз, мешок муки или сахара, который бросили с высокой башни. Только она состояла не из крупиц муки или кристаллов сахара, а из тьмы. Но у неё была масса. Тень падала сквозь облака. За ними виднелось серое море, по которому перекатывались белые волны. Тень ударилась о воду, как молот кузнеца ударяет по наковальне. Её мозги разлетелись бы во все стороны, как молоко из упавшего на пол пакета, будь она человеком. Но она была не человеком, а тенью, и она разлетелась на миллиард частиц чистой тьмы.
Она вошла в солёную грязную воду, где змеились угри, спали бурые дельфины и плавали водоросли. Огромный холодильник в холодный час холодного сезона. Она ощутила, как медленно сама собой принимает почти человеческую форму. Разочарованную, пустую, расплывчатую, как облако. Ничто.
– Зови меня ничем, – сказала она себе, – Зови меня никем. Зови меня потерянной.