– Если примут, то надолго, – пояснил я.
– Так слушайте, молодые! – заявил извозчик торжественно. – Я имею для вас квартиру. Сказка! Волшебные грезы! Городской парк по соседству, целое лето музыка играет. Если на крышу вылезти, можно кино бесплатно смотреть каждый четверг. У моей тетушки. Верное слово! Да и море рядом.
– Нам квартира не нужна. Нам бы только комнату одну, – сказал я недоверчиво.
– А почему ты, Василь, не хочешь квартиру? – спросил Саша. – Если две маленькие комнатки, то…
– Да! А может, тебе еще рояль туда притащить и гостиную отдельную, как у графа Потоцкого? – накинулся Петро на Бобыря. – Хочешь квартиру – подыскивай ее сам, а мы с Василем в одной комнате поселимся. Правда, Василь?
– Ясное дело! – буркнул я, понимая, что нам бы на одну комнату денег наскрести, а не то что на две.
– Вот у тетушки моей и будет для вас комната, – охотно согласился Володя. – Тетушка у меня очень симпатичная. Одна в целом доме живет. Сына ее махновцы зарубили, а она…
– А тетушка примет нас?
– Отчего же? Порекомендую – значит, все. Уж лучше вы будете жить, чем нэпманы какие. Приедут сюда, на море, жир спускать, да еще хрюкают: «Второй этаж, высоковато, сердце болит!» Хлопот с ними не оберешься. А вы будете тетке моей в самый раз.
– У вашей тетушки, выходит, собственный двухэтажный дом? – спросил я.
– Ага! Двухэтажный, – как ни в чем не бывало признался Володька. – Только мебели нет – это плохо. Но вам что? Вы люди молодые. Купите себе на первое время тропическую мебель – разные там ящики из-под апельсинов. Это недалеко… Н-но, Султан! – И с этими словами извозчик повернул налево.
Линейка съехала с мостовой и мягко покатилась по пыльной узенькой улочке.
Только этого еще недоставало: у частной домовладелицы жить! В ее собственном двухэтажном доме!
С каждой минутой я все больше мрачнел. Зачем только мы связались с этим веселым, не в меру разговорчивым извозчиком!
Но когда линейка круто остановилась на тихой приморской улице, залитой лужами недавнего дождя, и мы, разминая ноги, нерешительно спрыгнули на влажную песчаную землю и когда Володька познакомил нас со своей тетушкой – худой бабусей в длинной юбке, выяснилось, что у нее совсем пролетарский вид.
Тетушку звали Агния Трофимовна Седоволосая, она была повязана простым, в черную горошинку, бумазейным платком.
Она вышла к нам на улицу с блестящим заступом в руках – этим заступом «буржуйка» сама перекапывала в огороде грядки.
– Вот, тетя, квартирантов тебе привез. Прошу любить и жаловать! – сказал весело Володька, щелкая длинным кнутом.
СТРАХИ МИНОВАЛИ
«Двухэтажным собственным домом» оказалась на самом деле маленькая, крытая желтоватой черепицей хатка, стоящая в глубине засаженного цветами дворика. Дальше, за хаткой, виднелись деревья городского сада и голубая раковина для оркестра.
Полутемная кухонька да выбеленная известкой чистенькая спальня с дверью, выходящей прямо в сени, – вот, собственно говоря, и был весь первый этаж «шикарного особняка».
Прямо из сеней, заставленных корзинами, дубовыми кадками и кухонной утварью, тянулась наверх довольно скрипучая и крутая лесенка без всяких перил. Казалось, она ведет на чердак.
Когда мы взбирались по этой лесенке вслед за хозяйкой, думалось, что вот-вот две косые балки, поддерживающие ступеньки, рухнут и мы впятером покатимся вниз, на всякую рухлядь.
Верхняя – и единственная – комнатка второго этажа нам сразу понравилась. Давненько, видимо, ее переделали из самого обыкновенного чердака, потолок был косой, и оконная рама выходила прямо на крышу.
Володька поставил в угол кнут и ловко, по-хозяйски, отщелкнул задвижки. Он с треском распахнул маленькое запыленное окошечко.
– Сюда вылезайте – и экран видать, как из первого ряда, даже еще лучше. На прошлой неделе я здесь «Лесного зверя» смотрел. Никакой давки, бесплатно все, и ветерок продувает! Где еще такое удобство получите? – сказал Володя.
И впрямь из окна хорошо виднелся белый холст киноэкрана в городском саду. Я высунулся в окошечко подальше, увидел под собой весь скат крыши, соседний сад за плетнем и еще дальше, за линией железной дороги, – море.
Извозчик не соврал: самое настоящее, довольно грязное у берегов, Азовское море бушевало в какой-нибудь сотне шагов от хатки Агнии Трофимовны. Мне были отлично видны из окошечка белые гребешки волн. На них покачивался в бухте рыбачий баркас с голой и высокой мачтой.
Старушка хозяйка с опасением следила, как мы разглядывали ее комнатку. Чувствовалось, что она сдаст ее охотно, и Саша Бобырь вел себя поэтому как заправский квартирант. Где он только этому научился – не знаю.
Саша расхаживал важно по рассохшемуся полу, совал свой вздернутый нос в каждую щелку, открыл неизвестно зачем дверцу дымохода от низенькой печурки. Увидев на дверной притолоке накопченный восковой свечкой в пасхальную ночь крест, Бобырь сурово провел по нему пальцем и под конец глянул вниз: отсюда, сверху, сбегающая круто лестница казалась еще опаснее.
– А почему перил нет? – спросил Саша сурово. – Здесь ночью, когда темно, спросонья себе голову можно сломать.
– У меня внизу лампадка всю ночь горит, – услужливо сказала старушка.
– Что?.. Лампадка? От лампадок пожары бывают! – веско сказал Бобырь.
– Что ты, милый, упаси господь! – забеспокоилась старуха.
– А топить зимой чем? – не унимался Бобырь. И он важно похлопал печной лежак.
– Ну, если вы на заводе будете работать, – сказала хозяйка, – топливо у вас будет. Заводским уголь каждую зиму отпускают. Володя вам привезет, сложите в том сарайчике, где коза, и все.
«А если не будем на заводе работать? – подумал я. – А вдруг нас не примут и надо будет уезжать совсем из этого города?»
– Мне, товарищи, этот мезонин определенно нравится! – сказал Саша очень солидно, так, словно его мнение было решающим. – Беда, конечно, что пустовато здесь.
– Да я же вам сказал, молодые, – вмешался поспешно извозчик, – купите себе на первое время тропическую мебель, а там дальше, к зиме, коль денежки заведутся, и всякую роскошь можно будет привезти.
– Ну, а спать на чем? – возразил Бобырь. – На ящиках из-под апельсинов много не поспишь!
– «Дачки» купите, раскладушки. Только они уже подороже обойдутся! – сказал не так уверенно Володя.
– А просто на полу разве нельзя? – спохватился Маремуха. – Я очень люблю летом спать на полу. Это полезно. У вас, бабуся, соломы нет?
– Сена могу дать. Я для козы прошлый год купила, так с зимы еще немного осталось.
– От сена блохи пойдут, – сказал, морщась, Бобырь. – В сене и в древесных опилках блохи сами по себе, произвольно рождаются. На сене пусть Деникин спит, а мы себе лучше «дачки» купим. Но вот…
– Погоди, Саша, – остановил я Бобыря. – Хватит тебе голову морочить! – И, обращаясь к хозяйке, спросил: – Если вы согласны, мы, пожалуй, поселимся у вас. Но как вам: задаток сейчас или после?
– Право, не знаю… – Старуха замялась. – Вот, может, Володя скажет.
– Слушайте меня, хлопцы! – сказал Володя, стукнув кнутовищем о деревянный пол. – Мы ведь свои люди, правда? Никто вас тут обманывать не собирается. Познакомил я вас с тетей – держитесь теперь за нее крепко. Она вам как мать будет: что постирать, что пищу приготовить. Забот у вас никаких, руки свободны, а тетушке тоже перепадет от вас на кусок хлеба. Правда? А о цене столкуетесь после. Слушайте меня, я человек бывалый. Бегите-ка быстренько на завод, покажите там путевки ваши от товарища Дзержинского и поскорее определяйтесь. А то сейчас для вас как бы затмение. Разве вы знаете, какой разряд вам положат? Сколько зарабатывать будете? Не знаете! Верно говорю? А когда на заводе побываете, враз образования прибавится. Да и тетушка тут тем часом мозгами пошевелит да и прикинет, как бы это побольше с вас запросить, чтобы и себе не обидно было, да и племянничку Володе на магарыч досталось. Ну, тронулись, что ли, на грешную землю?..
Конечно, надо было дорожить каждой минутой в этот первый день нашего приезда в незнакомый еще город. Следовало послушаться совета Володи и немедленно мчаться на завод. Но нам очень хотелось взглянуть, как выглядит вблизи настоящее море. Никогда мы его не видели, разве что на картинках.
Самая большая река, которую нам довелось видеть у себя на родине, был Днестр, да и то, чтобы добраться до него из города, надо было шагать проселочными шляхами добрых верст шестнадцать. И купаться в том Днестре можно было лишь у берега – иначе мог пальнуть в тебя, заплывающего на середину реки, румынский жандарм.
Выйдя со двора, мы завернули в переулочек, ведущий к морю, пересекли портовые железнодорожные пути и остановились у каменного парапета набережной.
Не виданное нами раньше море бросалось на берег. Волны ярились пеной, бились с грохотом в каменную грудь парапета и, обессиленные, откатывались обратно, унося с собой мелкую гальку, гнилые водоросли, ракушки, уступая место новым бегущим на берег волнам. Все море ходило ложбинами и буграми, неспокойное и злое.
Холодные брызги долетали до нас. Бобырь, недовольно поморщившись, потер ладонью веснушчатое лицо и сделал шаг назад.
Признаться, не таким я представлял себе раньше море! Думалось: выйдешь на берег – и далеко-далеко, до самого небосклона, будет простираться перед тобою широкая и тихая равнина голубоватой чистой воды.
Когда-то я подарил Гале Кушнир свою фотографическую карточку с надписью: «Мою любовь, широкую, как море, вместить не могут жизни берега». Это я слышал в театре во время представления драмы о семи узниках, повешенных царскими полицейскими. Я запомнил и частенько повторял это. Помнится, Галя еще спросила меня:
– Ты это сам сочинил, а, Василь?
Соврать, прямо сказать «я» было неудобно. Авторитет ронять также не хотелось, пришлось ответить уклончиво:
– А что, разве плохо?
Сейчас, глядя на море, я вспомнил те недавние дни, когда мы были еще мальчишками, вспомнил Галю и стишки о любви, «широкой, как море», и невольно возвратился мыслями в далекий наш город.