На следующий день он мне принес сборник тестов на интеллект, отпечатанный на бумаге.
— Анри, развлекайтесь и успокойтесь. Все в порядке.
Тесты оказались такими же легкими, как в Сети.
Очередной раунд войны с катетерами настал, когда я понял, что они начали психокоррекцию.
Литвинов, конечно, пришел увещевать меня.
— Анри, мы сейчас ничего страшного не делаем, лечим расстройство личности.
— У меня его нет.
— Оно у вас есть. И не спорьте, пожалуйста. Как вам результаты нашей работы? Депрессия есть?
— Вроде нет.
— Угу! Тоже катетеры сдирали. Кокаина хочется?
— Нет.
— Вы чем-то недовольны?
— Кроме мелких деталей типа несвободы и смертного приговора, все совершенно замечательно. Спасибо.
— Так тогда давайте в качестве благодарности вы будете сотрудничать с нами дальше. Будет еще лучше.
— Расстройство личности — это другое. Это не болезнь. Это даже по медицинской классификации не болезнь. Это уже я… Вы, кстати, подкормили мой нарцисс.
И я отдал ему решенные листочки с тестами на интеллект.
Он взял, посмотрел, усмехнулся.
— Сто пятьдесят набрали?
Я пожал плечами.
— Не считал.
— Не интересно?
— Борюсь с нарциссизмом.
— Без фармакологии и биопрограммера все равно не обойдемся. При этом расстройстве психотерапия неэффективна.
— А вы не предполагаете, что мое представление о себе просто адекватно?
— Дело не только в адекватности, но и в отношении к другим людям, — сказал он, одновременно просматривая листки. — Я это Анастасии Павловне покажу, свашего позволения. Такое нельзя выбрасывать на помойку!
— Да ладно, я просто хорошо умею решать эти дурацкие задачки — искусство сомнительной полезности.
Он покачал головой.
— Анастасия Павловна верит в такие вещи.
— Ну, тогда мне точно недолго осталось. Она не захочет иметь такого врага.
— Врага не захочет, но это преходяще.
— Я не собираюсь менять сторону баррикад.
— Это от вас не зависит.
Последняя фраза прозвучала страшно.
Я ничего не ответил.
Поэтому продолжил Литвинов.
— Анри, объясните мне логически, как человек с высоким интеллектом, зачем вы сдираете катетеры? Смысл?
— Это вопрос в порядке психотерапии?
— В порядке любопытства.
— Логически не получится. Это как бороться с империей. Понятно, что безнадежно, но надо же что-то делать! Нельзя безропотно покоряться.
— Ясно. Анри, мы стараемся без крайней необходимости в структуру вашей нейронной Сети не вмешиваться. То, что не криминально и не паталогично, не трогаем. Но у нас есть право корректировать то, что мешает процессу психокоррекции. Ваш бессмысленный и беспощадный бунт мешает. Так что еще раз — и мы это отменим на уровне нейронов. Будете беречь свой катетер, как зеницу ока. Холить и лелеять. Просто предупреждаю. Решать вам.
Не то, чтобы я им не поверил. Я поверил, но слишком не хотелось идти у них на поводу. Так что катетера на моей руке не досчитались еще раз. Последний. В тот же день меня положили под биопрограммер, и желание бунтовать подобным образом пропало напрочь. Но вены на правой руке мне запороть успели.
— Анри, вы куда-то улетели, — сказал Ройтман.
И я обнаружил себя на кровати в блоке «Е» Психологического Центра. Напротив меня сидели Ройтман и Камилла. За окном светало.
— Я улетел в воспоминания, — улыбнулся я. — Вспоминал о том, как вы лечили мой нарциссизм.
— Не долечили, — хмыкнула Камилла.
— Так мы же не проходились катком по его личности, госпожа де Вилетт, — заметил Ройтман. — Акцентуация осталась. Но она уже не опасна.
— Кстати, давно хотел спросить, Евгений Львович, зачем же тогда нужен так называемый «полный обыск», если вы лечите? — спросил я. — Это что не наказание?
— Это мера предосторожности. Клиенты у нас не всегда адекватны. Понимаю, с прошлого раза забыть не можешь. Но это совершенно не затем, чтобы вас унизить. Это затем, чтобы защитись вас от самих себя и друг от друга. С гипотетической возможностью побега это тоже мало связано. Если уж ты от нас не убежал, Анри, что о других говорить? Здесь три линии обороны и несколько шлюзов. Если ты окажешься в первом запретном контуре, сразу по тревоге будут заблокированы двери во второй. И их откроет только взвод охраны.
— Больница строгого режима, — усмехнулся я.
Глава 6
— Анри, ценю твой юмор, — сказал Ройтман, — но все устали, больница это или тюрьма. Ты сейчас что больше хочешь: есть или спать?
— Спать.
— Все равно. Здесь сейчас все закрыто, поэтому закажи себе что-нибудь по кольцу в магазине или кафе. Тебе принесут. Завтра, то есть уже сегодня утром, поешь. Завтрак все равно проспишь.
— Как в лучших отелях Версай-нуво, — сказал я. — А завтрак можно проспать?
— Один раз можно. Обед не проспи. Столовая на первом этаже, разберешься. Большая часть меню бесплатно, некоторые вещи можно дополнительно оплатить с кольца. Либо в кредит, либо можешь перекинуть деньги со своего банковского счета, до тысячи гео в месяц, больше нельзя.
— За глаза хватит, — сказал я. — В Чистом у меня в половину меньше выходило.
— Я тоже так думаю, но есть на «А» отдельные личности, которым этогокатастрофически мало: в день привыкли по столько тратить.
Пару месяцев назад, когда поступления от продаж «Истории» составили на удивление круглую сумму, я в первый раз в жизни почувствовал себя богатым человеком. Но стать богатым так и не смог, все равно мои траты были жестко ограничены маленьким домом, который я не имел право сменить, и спецификой глухой провинции, где тратить по большому счету не на что.
Так что от умеренного бюджета так и не отвык.
— А после обеда я проведу психологический опрос, — сказал Ройтман. — Ты должен быть в своей комнате.
Я кивнул.
— И еще, — продолжил он. — Здесь есть местная одежда, — он кивнул на шкаф. — В принципе, для тебя это не обязательно, так как ты невиновен по закону, но у тебя же другой нет — так что, если ничего не имеешь против, пользуйся.
— Спасибо, — вполне искренне сказал я.
Переодеться в чистую, хотя и тюремную одежду все-таки приятнее, чем ходить в той, что таскал с утра.
Когда они ушли, я еще смог сделать над собой усилие и залезть под душ. Обстановка ванной комнаты была казенной, но вполне приличной. Белая плитка без взяких украшений, но новая и не разбитая. И вода в душе нормальная: не лед и не кипяток. Главное, я мог ее регулировать сам. В блоке «F» такой роскоши не было — все включали и выключали тюремщики и так, как им хотелось.
Здесь было даже зеркало. Конечно, вделанное в стену и наверняка небьющееся. И высотой в полметра, но на «F» и оно отсутствовало.
— Бывало и похуже, — сказал я своему отражению.
Переоделся в местное белье и заказал в ближайшем магазине какую-то съедобную ерунду: вроде минералку и бутерброды.
И завалился спать. Свет здесь, слава богу, выключался, в отличие от блока «F», зато на улице было уже совсем светло. Уже засыпая, я подумал, что здесь, наверное, инфракрасные видеокамеры, и им, поэтому все равно выключается свет или нет.
Меня разбудило полуденное солнце, бившее в окно. Я подумал, что у решения из соображений гуманизма заменить нормальным окном древние многослойные решетки, есть свои недостатки.
И перевернулся на другой бок.
Не помогло. К тому же я зверски хотел есть.
Завтрак ждал меня на столе, упакованный в бумажный пакет. Минералка и три бутерброда с ветчиной в пластиковой коробочке.
Ничего, жить можно.
Зато в шкафу были неожиданности: ни моей одежды, ни сапог. Зато полный комплект тюремного обмундирования, упакованного в полиэтилен. Синяя хлопчатобумажная куртка с красной светящейся надписью «Е-1» на спине, такие же брюки на резинке и мягкие парусиновые туфли с аналогичной надписью сбоку.
Значит, я спал совершенно без задних ног, если не проснулся, когда уносили мою одежду.
Надо у Ройтмана спросить, какой рациональный смысл в светящихся наспинных надписях, если это не наказание. Он, конечно, что-нибудь придумает. Например, что смысл в том, чтобы помочь «клиентам» даже не думать о несанкционированном оставлении сего места с целью уклонения от психокоррекции, потому как уклоняться от психокоррекции нехорошо.
Одежда все равно с секретом и передает сигнал на сервер Центра, также как кольцо и браслет. Я почти девять лет проходил почти в такой же, только темно фиолетовой и с надписью «F-5», так что хорошо знаю все ее тайные свойства. Желающему сбежать надо не только выбросить местное кольцо, неведомым способом распилить браслет, но и раздеться догола. Или договориться с кем-нибудь из персонала о незаконной выдаче нормальной одежды и нормального устройства связи. Теоретически возможно, но на практике получается, что куда менее хлопотно досидеть срок, тем более, когда он меньше года.
Евгений Львович положительно меня баловал. По сравнению с «F-5», здесь следовала поблажка за поблажкой. Например, в прошлый раз переодеваться в тюремную одежду меня заставили прямо в комнате для полного обыска. И в присутствии нескольких человек.
Или это либерализация от Хазаровского? Или специфика легкого блока «Е-1»?
Все равно не верилось, что на «F-5» сейчас такой же курорт.
На стене над кроватью небольшой экранчик, как у планшета. Сейчас он темный. Но если Ройтман надумает меня лечить, там высветится план психокоррекции. Старая штука, на «F» уже была. И у меня там два года горела красная надпись: «Глубокая коррекция». Первый этап, второй этап, третий этап… Ее еще несколько раз откладывали. Нет, лучше не вспоминать. Это слишком.
Я надел парусиновые туфли — не босиком же ходить.
И куртку с надписью. Все-таки на улице еще прохладно.
И пошел гулять по корпусу.
Воспоминания ждали меня на каждом шагу. Планировка блока такая же, как на «F-5», двери камер такие же, только синие. На первый этаж, правда, лифт. На «F-5» — лестница. Хотя сейчас, может быть, тоже лифт сделали.