Даже в самых аскетичных городских панорамах людям нужно немного растительности. Иногда мы позволяем природе быть природой, но часто наше стремление к контролю ограничивает растительную жизнь и превращает ее в плохо читаемую факсимильную копию природы. В своих лучших образцах зелень в городах выглядит гармонично и вдохновляет. В своих худших образцах она иррациональна, недолговечна и требует постоянного вмешательства человека. В любом случае интересно рассматривать человечество через призму наших отношений с растениями, особенно в тех местах, где они естественным путем не растут.
Парк Хай-Лайн на месте надземной железной дороги в Нью-Йорке
Изгнание кладбищПасторальные парки
Издалека городок Колма в Калифорнии, расположенный всего в 15 километрах к югу от Сан-Франциско, кажется крупным мегаполисом в миниатюре, но вместо небоскребов для живых его силуэт образуют мавзолеи, монументы и надгробия умерших. Число мертвых в Колме в тысячу раз превышает число живых. Здесь есть элементы традиционных общественных парков – пологие зеленые холмы и ухоженные живые изгороди, но по сути это настоящий некрополь – место, посвященное прежде всего мертвым. В городке покоятся останки более полутора миллионов человек, что значительно превышает число живых обитателей города, которое едва ли достигает двух тысяч. Жители города подчеркивают его необычность девизом: «Здорово быть живым в Колме». Вокруг продолжается ползучая экспансия городской застройки, но сам Колма выглядит удивительно сельским местом. Это пугающее пространство – результат исторического перехода от практики похорон в городах к открытому кладбищу нового типа.
Во всем мире мертвые долго сосуществовали с живыми внутри населенных пунктов: умерших хоронили на городских площадях или кладбищах. Исторически сложилось, что такие места захоронений часто служили и другим целям – там можно было гулять или пасти скот, но такое перекрытие функций вызывало определенные проблемы. Для экономии места тела часто хоронили друг над другом, а потом наводнения размывали землю. К началу 1800-х вспышки болезней и повышение цен на недвижимость начали вытеснять мертвецов из города: новые могилы рыли на территориях, которые располагались все дальше и дальше от городских строений. Это привело не просто к перемещению кладбищ, но и к появлению новых способов их проектирования и использования.
Кладбище Маунт-Оберн около Кембриджа (Массачусетс) было одним из первых сельских кладбищ Америки (английское слово cemetery восходит к греческому κοιμητήριον (койметерион), что значит «место для сна»). Его тщательно спланированный ландшафт базировался на английских садовых традициях и направил дизайн кладбищ в совершенно новом направлении. «Если город живых проектировался ради скорости, эффективности и бизнеса, – говорит Кейт Эггенер, автор книги “Кладбища”, – то город мертвых воспринимался своего рода тихой мирной Аркадией – неким воплощением рая или небес на земле». Такой тип кладбищ был особенно популярен в те времена, когда в американских городах и вокруг них еще не было такого количества общественных парков, художественных музеев и ботанических садов. Живописное кладбище Маунт-Оберн вдохновило архитекторов на создание не только других подобных кладбищ, но и крупных общественных парков – например, созданного Фредериком Ло Олмстедом Центрального парка в Нью-Йорке, который, в свою очередь, вызвал к жизни целое поколение городских парков.
Территория, где сейчас находится Колма, когда-то предназначалась для сельского хозяйства. Когда в конце XIX века кладбища Сан-Франциско начали переполняться, церкви и другие организации стали покупать участки для захоронений южнее растущего мегаполиса. В начале XX века Сан-Франциско даже ввел запрет на новые захоронения в городе и урезал финансирование на обслуживание кладбищ. Спустя несколько лет был принят закон, требующий убрать из города существующие могилы, что привело к массовой эксгумации 150 тысяч тел. Многие из них были выкопаны, вывезены и перезахоронены в районе, который впоследствии стал называться Колмой. Семьи, которые могли себе позволить заплатить 10 долларов, вывозили вместе с близкими и их надгробные памятники, в то время как других мертвецов просто складывали в общие могилы.
Но для памятников, оставшихся в Сан-Франциско, история не закончилась. Многие надгробные камни со старых могил в итоге становились строительным материалом. По всему Сан-Франциско можно найти целые надгробия или их фрагменты. Одни оказались на Оушен-Бич – их размещали здесь, чтобы уменьшить эрозию побережья; другие попали в парк Буэна-Виста, где ими выкладывали тропинки и канавы. И хотя мертвых изгнали из мегаполиса, оставив его в распоряжении живых, их призраки до сих пор можно встретить в парках и других общественных зонах.
Бывшая колеяНовые дорожки для пешеходов
Хай-Лайн – замечательный парк, построенный на участке надземной железной дороги на Манхэттене, который проходит между зданиями и даже сквозь них. Эта надземная пешеходная дорожка с растительностью, созданная в XXI веке, во многих отношениях была новаторским решением, но сама концепция вытянутого парка, соединяющего разные микрорайоны, существовала уже давно. Еще до того, как города стали наполнять старые транзитные коридоры, во многих из них существовали длинные узкие парки, которые бросали вызов окружающей сетке улиц и тротуаров.
В 1870-е годы фирма знаменитого ландшафтного архитектора Фредерика Ло Олмстеда начала обвивать часть Бостона Изумрудным ожерельем. Идея состояла в том, чтобы создать в городе множество парков с ручьями и дорожками, которые образовали бы цепочку зеленых пространств, соединяя пруды с пресной водой, естественные рощи, живописные луга и дендропарки. В то время многие из этих задумок были осуществимы благодаря наличию неосвоенных болотистых участков. С ростом городов открывать новые горизонты становилось все труднее, но эти низменные районы оставляли возможности для роста.
Между тем в таких местах, как Нью-Йорк, неосвоенное городское пространство пытались занять грузовые поезда, что часто приводило к печальным последствиям. Один из маршрутов в манхэттенском районе Вест-Сайд был прозван Авеню Смерти, поскольку в конце XIX и начале XX века здесь погибли сотни пешеходов. В конце концов город, штат и железнодорожная компания в 1929 году пришли к решению поднять линию над землей. Через несколько лет рельсы начали проходить высоко над улицами.
В 1960-е годы, с развитием автомобильного транспорта, загруженность железнодорожной линии стала падать, и некоторые участки этой надземной трассы были снесены. Затем, в 1983 году, сошлись два фактора, подготовившие почву для будущего парка: появился фонд сохранения и развития надземных линий, а Конгресс внес поправки в Закон о системе национальных троп США, которые упростили превращение старых железнодорожных путей в пешеходные маршруты. Но линия десятилетиями чудом избегала сноса. Однажды она оказалась на краю гибели, когда мэр Руди Джулиани подписал распоряжение о демонтаже оставшихся фрагментов. Распоряжению воспротивилась новая организация «Друзья Хай-Лайн», которая привлекла внимание общественности к потенциальным возможностям таких поднятых эстакад и предложила всем желающим выдвигать идеи для их повторного использования. Группа получила сотни заявок со всего мира, в том числе предложения соорудить на этом месте американские горки и плавательный бассейн. В конце концов победил более практичный, но все же смелый и нестандартный вариант.
Хотя Хай-Лайн – это и тропа, и парк, он представляет собой нечто большее, чем обычный пешеходный маршрут или экологичный ландшафт. Он меняется на всем своем протяжении (2,3 километра), предлагая места для сидения, собраний или выступлений, отводя пространство для торговых точек и давая пристанище сотням видов растений. Этот узкий и длинный парк сближает людей, здесь всегда оживленно, а временами даже несколько тесновато. Некоторые успешные стратегии регулирования плотности гуляющих возникли именно после появления этого пространства, хотя часть из них и раньше использовалась в Нью-Йорке, известном своими уютными карманными парками. Высотный Хай-Лайн добился успеха и стимулировал развитие прилегающих территорий, которое можно назвать облагораживанием или джентрификацией (в зависимости от точки зрения).
Аналогичные планы появились и в других городах, с переменным успехом пытавшихся подражать парку Хай-Лайн. Идея создать Садовый мост через Темзу в Лондоне в конечном счете провалилась, несмотря на политическую поддержку на высоком уровне и участие известных дизайнеров. В отличие от нью-йоркского случая, Садовый мост предполагалось создать с нуля – это была бы совершенно новая конструкция, соединяющая берега Темзы, а не повторное использование старой постройки. Прежде чем от строительства отказались, на проект были потрачены десятки миллионов фунтов. Проект преобразования железнодорожной линии в зеленую пешеходную дорожку реализовали в Чикаго. Теперь популярный линейный парк «606» успешно связывает несколько районов города (несмотря на обвинения в джентрификации). Разрабатывается аналогичный проект и в Лос-Анджелесе.
Несколько масштабных проектов по переделке рельсов в тропы уже обрели практическое воплощение по всему миру от Миннеаполиса до Парижа, и планируется, что их будет еще больше. В одной только Германии пролегают тысячи километров железнодорожных путей. Сегодня многие города превращают набережные, виадуки, подземные переходы и даже старые автомагистрали в парки, велосипедные дорожки, пешеходные маршруты и их комбинации. Городам идет на пользу появление самых разных мест для отдыха и досуга, но линейные парки и пешеходные дорожки часто создают особенно привлекательное сочетание: они могут петлять по существующим маршрутам, соединяя части города, и служить не только местом для отдыха и развлечений, но и транспортными коридорами, которые расширяют возможности жителей города.
Уход за пальмамиУличные деревья
В кампусе университета Небраски в Линкольне вечнозеленые деревья уже много лет опрыскивают лисьей мочой и глицерином. Так борются с потенциальными ворами рождественских елок: на уличном холоде запах не слишком ощущается, но если студент или другой местный житель срубит дерево и поставит его на праздник в помещении, то смесь нагреется и запах станет невыносимым. При этом воров предупреждают о грядущих неприятностях, развешивая таблички на небольших деревьях. «Я думаю, это помогает, – рассказал в интервью газете Daily Nebraskan Джеффри Калбертсон из службы университета по озеленению. – Мне поступило два-три телефонных звонка с вопросом, действительно ли мы опрыскивали елки или просто повесили таблички, ведь никакого запаха не ощущается. Мне всегда это кажется забавным: они ведь хотят знать, что мы не опрыскивали елки, чтобы можно было их украсть, а иначе зачем они спрашивают?» Кража рождественских елок – проблема сезонная, но в течение остального года из общественных мест похищают много других видов деревьев и растений.
На многих городских улицах выстроились вязы, дубы, клены и другие деревья и кустарники, давая нам тень и превращая углекислый газ в кислород. К счастью, большинство этих растений не так привлекательны для похитителей – по крайней мере, по сравнению с пальмой. Семейство пальмовых (оно же арековые) включает в себя тысячи видов, но для городов важнее те из них, которые выглядят как обычные деревья. Несмотря на то что пальмы относительно плохо справляются с углекислым газом, в Техасе и Калифорнии их сажают уже давно. Кража пальм стала серьезной проблемой из-за нескольких факторов, в числе которых плотный корневой ком, который легко вынуть из земли, и общая привлекательность.
Воры могут продать зрелое дерево за десятки тысяч долларов. Подобно соснам на холодном Среднем Западе Соединенных Штатов, ценность пальм на более теплом Юге и Западе связана не с их пользой, а с их местом в коллективном воображении, которое менялось в течение столетий. Сотни лет назад набожные испанцы-христиане сажали пальмы в Калифорнии ради их листьев, которые использовали в праздник Входа Господня в Иерусалим[99]. К моменту, когда Калифорния стала штатом в 1850 году, появлению интереса к этим псевдодеревьям также способствовал модный тогда ориентализм (увлечение Запада восточной экзотикой). Кроме того, пальмы ассоциировались с тропиками, которые, в свою очередь, вызывали в воображении картины роскоши, отдыха и ухода от обыденной жизни. К началу XX века во многих фешенебельных отелях по всему миру устраивали пальмовые дворики – такой дворик имелся даже на борту «Титаника».
Когда мир охватила эта пальмовая лихорадка, растения стали особенно популярны в Лос-Анджелесе. Состоятельные домовладельцы обрамляли пальмами парадные входы, а жители богатых пригородов пошли еще дальше и сажали их вдоль обочин общественных улиц. Во время Великой депрессии Лос-Анджелес через WPA[100] нанимал безработных для высаживания пальм вдоль основных городских бульваров, что и привело к тому, что таких деревьев в городе больше всего.
Сегодня пальмы в Южной Калифорнии и других местах стареют, а порой и чахнут от различных болезней. Вместо того чтобы их заменять, некоторые города, например Лос-Анджелес, переосмысляют их роль – ведь они приносят гораздо меньше пользы, чем другие виды деревьев. Без сомнения, там, где символическая роль пальм видится особенно важной, их высадят заново, но в пейзажах Лос-Анджелеса и других засаженных пальмами городов их количество (а заодно и количество их краж) в ближайшие десятилетия вполне можно уменьшить – по крайней мере, если за это выскажутся урбанисты, обеспокоенные вопросами экологии.
Газонное принуждениеСобственные дворы
В последние десятилетия некоторые домовладельцы обращаются в компании, которые окрашивают коричневые пятна травы или даже целые газоны в зеленый цвет. Одни делают это по эстетическим соображениям, когда сталкиваются с засухой или ограничением на количество воды; другие вынуждены прибегать к таким радикальным средствам из-за местных властей или общественных объединений жителей района, которые просто не выносят ничего другого, кроме полностью зеленого дворика, соответствующего их представлению о единообразии пригорода.
Правилами, касающимися газонов, казалось бы, легко пренебречь, но последствия для нарушителей, не соблюдающих установленные стандарты, могут быть весьма тяжелыми. Около десяти лет назад одного домовладельца из Хадсона (Флорида) за коричневую лужайку посадили в тюрьму. Позже его освободили – отчасти из-за того, что пресса начала рассказывать о его проблеме: в результате местные жители занялись этим случаем и поменяли дерн на его газоне. Примечательно, что этот пенсионер пытался выполнить требования ассоциации домовладельцев и трижды пересаживал траву, но каждый раз она не приживалась, и в конце концов был выдан ордер на его арест. И этот случай не единичен. Недавно во флоридском городе Данидин местный Совет по соблюдению законов лишил одного пенсионера права собственности – за неуплату десятков тысяч долларов штрафов за различные нарушения, связанные с газоном. Штрафы быстро накопились (со скоростью в 500 долларов в день), потому что хозяин уехал из штата, чтобы ухаживать за умирающей матерью, а после ее смерти разбирался с вопросами наследства.
Конечно, такие крайние случаи, заканчивающиеся тюремным заключением или лишением прав, немногочисленны, но они показывают, насколько серьезно американские муниципалитеты относятся к зеленым газонам – хотя такая озабоченность выглядит странно в культуре, которая – согласно стереотипу – ценит самоопределение. Дома с лужайками и штакетником вроде бы должны быть символами современной американской мечты, но эта «частная» собственность находится под жестким контролем других людей. На самом деле газоны с самого начала имели мало общего со свободой и тем более с американскими пригородами. Их происхождение восходит к привычкам состоятельной элиты по другую сторону Атлантического океана.
Согласно Полу Роббинсу, автору книги «Люди газонов», современные газоны произошли не от старинных садовых традиций, а от идеализированных пейзажей, созданных итальянскими художниками Возрождения. Английская элита попала под их очарование, и в итоге жизнь стала имитировать искусство: аристократы, владевшие землей, начали подражать этим картинам на своих дворах. Трава красива и удобна для ходьбы, но вместе с тем такие лужайки демонстрировали могущество и привилегии: ведь только богатый человек мог позволить себе оставлять поля без урожая и нанимать крестьян с косами, чтобы их красивая, но бесполезная трава была короткой и аккуратной. Когда европейские колонисты отправились в Новый Свет, они прихватили эту традицию с собой.
Эндрю Джексон Даунинг, один из первых и самых выдающихся ландшафтных архитекторов Америки, выступал за газоны, считая их местом порядка среди городского хаоса. В 1850 году он писал, что «когда страну начинают украшать улыбающиеся лужайки и изящные коттеджи, мы понимаем, что в ней установились порядок и культура». Когда стали появляться первые пригороды, газоны начал осваивать и средний класс; в частности, этому способствовало представление о газоне как об организующей моральной силе. Метод оказался эффективным: травяной покров был дешевым и удобным средством оживить и украсить крупные участки земли.
Сегодня самой распространенной поливной культурой в Соединенных Штатах является именно трава этих лужаек. Исследователь Кристина Майлези считает: «Даже по самым консервативным оценкам, площадь газонов в США втрое больше площади полей с поливной кукурузой». Оказалось, что в типичном американском городе, например Коламбусе (Огайо), газоны охватывают четверть ландшафта и более, причем в это число еще не входят другие площади, покрытые травой – футбольные поля или поля для гольфа. На уход за своими лужайками американцы тратят миллиарды долларов в год. Другие растения и цветы – высаженные ровными рядами или помещенные в вазоны, – становятся декоративными элементами на фоне большей частью пустого зеленого холста травы.
Но роль газонов может меняться, особенно в местах, затронутых изменениями климата или местными экологическими факторами. В Калифорнии особенно заметными были последствия засухи. Еще в 2015 году губернатор Джерри Браун объявил, что Золотому штату нужно на четверть сократить потребление воды. «Мы живем в новую эпоху, – объяснял он, предупреждая граждан, – представление о ежедневном поливе вашего маленького красивого газона должно уйти в прошлое». В некоторых юго-западных штатах власти даже платят гражданам, чтобы они уничтожали лужайки и заменяли их альтернативными ландшафтами. На подъеме сейчас ксерискейпинг: этим словом, образованным от греческого ξηρός (ксерос), что значит «сухой», и английского landscape «ландшафт», называют использование растений, для которых полив не нужен или ограничен. В результате появляются дворы с небольшим количеством растений, которые не требуют воды или другого ухода (или же требуют в небольшом объеме). Если в старой парадигме соседи стыдили друг друга за недостаточно зеленые лужайки, то в новой их упреки касаются слишком большого количества травы.
Помимо проблемы с потреблением воды, есть и другая: газоны вытесняют другие типы растительности, которые поддерживают ключевые природные экосистемы и виды насекомых, важные для людей – например, опылителей. «Если мы не можем заботиться о природе, которая буквально обеспечивает нам нормальное существование дома, как можно надеяться на управление природой за его пределами – в парках, на фермерских полях, в болотах, пустынях, лесах и прериях?» – спрашивает писатель и садовый дизайнер из Небраски Бенджамен Вогт. Он утверждает, что если мы по умолчанию отдаем предпочтение газону, то «с равным успехом могли бы покрыть всё асфальтом, поскольку на траве нет цветов и тем более кустарников или небольших деревьев, которые создавали бы изгороди – а это, возможно, лучшая среда обитания для пчел». Вероятно, людям пора убраться с газона – как ради самих себя, так и ради других видов[101].
ДревоскребыНадземные растения
Роскошные небоскребы с украшенными растите льностью фасадами, носящие пышные имена вроде «Садовой башни» или «Городского леса», обеспечивают визуальную и концептуальную привлекательность, сочетая в себе элементы природы и города. За их созданием стоят мировые архитектурные компании. Украшение архитектурных сооружений растениями в эпоху социальных сетей переживает подъем – в частности, за счет растущего внимания к городскому озеленению. Пышная растительность добавляет красочности как вытянутым по горизонтали домам, так и высоткам и создает впечатление экологичности, что может привлекать потенциальных инвесторов и покупателей, а также застройщиков, рассчитывающих продавать недвижимость. Тенденция, которая началась с озеленения крыш, теперь перетекла на боковые стены зданий, словно современная реализация висячих садов Семирамиды. Но многие из этих «древоскребов» относятся скорее к искусству, чем к архитектуре, а потому не отрываются даже от чертежной доски, не говоря уже о земле.
Редкий пример завершенного проекта среди множества нереализованных концептуальных древоскребов – пара миланских башен, которые носят общее название Bosco Verticale («Вертикальный лес»). Строительство этих парных жилых зданий, спроектированных компанией Boeri Studio, началось в 2009 году. Небоскребы высотой 110 и 76 метров покрыты множеством растений, в числе которых – тысячи деревьев и кустарников. Растительность разместили здесь, чтобы помочь фильтрации воздуха, снизить шумовое загрязнение и добавить тень, а также создать среду обитания для различных видов птиц и насекомых. Проект получил сертификат LEED Gold по системе сертификации сооружений «зеленого строительства» и приз International Highrise Award 2014 года, а Совет по высотным зданиям и городской среде назвал его лучшим высотным зданием мира 2015 года. «“Вертикальный лес” – это новый тип небоскреба, где деревья и люди существуют вместе, – восклицал архитектор Стефано Боэри. – Это первый в мире пример высотного здания, которое обогащает биологическое разнообразие растений и животных в городе». Первый в мире настоящий вертикальный лес.
Впрочем, критики поспешили указать, что затраты на подъем растений и энергия, необходимая для их конструкционной поддержки, в значительной степени уменьшают экологические выгоды, в том числе связывание углерода. Помимо этого, сообщалось и о других проблемах: затраты арендаторов были выше ожидаемых, возникали проблемы с конструкциями некоторых деревьев и задержки строительства в целом. Впрочем, некоторых из этих бед – вполне обычное явление для любых масштабных городских проектов. После завершения установки зелени требуется время для ее разрастания, и вполне вероятно, что в реальности она никогда не будет выглядеть так роскошно, как на визуализации. Кроме того, вокруг зданий есть много пустых зеленых газонов и малых архитектурных форм: в теории здесь можно было посадить более высокие растения, которые давали бы тень, а ухаживать за ними было бы проще. Некоторые проблемы, с которыми столкнулись создатели «Вертикального леса», касались конкретно этого проекта и так или иначе решались, но существуют и трудности, которые свойственны всем древоскребам в целом.
Когда на здании высаживают тонны деревьев, для того, чтобы оно выдерживало этот дополнительный вес, требуется лишняя арматура и бетон; для полива нужны ирригационные системы; приходится учитывать дополнительную ветровую нагрузку. На деревья, высаженные на верхних этажах, ветер действует очень сильно – хотя на визуализациях они часто выглядят неправдоподобно прямыми. Ветер может мешать процессу фотосинтеза, а жара и холод – наносить вред многим видам деревьев, особенно высоким и пышным разновидностям, которые можно увидеть на разных рисунках. Различные стороны здания по-разному подвергаются природным воздействиям. Из-за разных ветров и разного количества солнечного освещения нецелесообразно высаживать на всех сторонах одни и те же растения, хотя это не мешает многим архитекторам показывать иллюстрации, где все фасады выглядят одинаково. Помимо всего этого, живые растения нужно удобрять, поливать, обрезать, чистить и периодически пересаживать.
Визуализация часто дает идеализированный облик здания, так что не совсем точное соответствие изображения и реальности не становится большим сюрпризом. Известно, что архитекторы опускают детали (например, перила балконов), чтобы здания на картинке выглядели более сглаженными. Но иллюстрации обладают определенной силой. Они могут создавать нереалистичные ожидания и приводить к нерациональным решениям, не говоря уже о дополнительной нагрузке на инженеров-строителей, ландшафтных архитекторов, экологов и ботаников, участие которых необходимо для доработки и реализации таких сложных проектов.
В целом тонкие слои почвы, поддерживающие мхи, суккуленты и травы, на практике часто оказываются гораздо удобнее, чем усложненные системы обслуживания, необходимые для более крупных трав и кустарников. Минималистические, более простые решения, возможно, не так фотогеничны, зато при тех же экологических выгодах для них требуется меньше воды, питательных веществ и постоянного обслуживания.
В основе всего этого лежит более масштабный вопрос о той роли, которую зелень должна играть в городах. Существуют архитектурные проекты, которые искусно встраивают различные виды живых растений в здания всех форм и размеров, но древоскребы, как правило, поднимают деревья с общественных территорий и ставят их там, где их видно многим – а вот радуют они немногих. Порой они превращаются в некую бутафорию, становясь лишь зелеными украшениями, а не экологическими ресурсами или социальными активаторами. Растительность может привнести массу пользы в городскую застройку, но, пожалуй, полезнее всего для жителей она тогда, когда растет ближе всего к земле.