– Почему так важны наблюдатели? – спросила Джинни, стараясь перенаправить реку получаемой информации в нужное ей русло.
– Элементарная мировая линия – скажем, линия атома, несущегося и вибрирующего в космическом вакууме, – нуждается в учете только тогда, когда он сталкивается с чем-то еще. У наблюдателей имеются глаза, уши, носы – пальцы! Наши чувства сплетают далекие мировые линии самым извилистым и неподходящим образом. И разумеется, мы разговариваем, рассказываем истории и пишем книги, передавая знания на огромные расстояния. Мы в какой-то степени наследуем свои судьбы от родителей – наподобие генетического механизма Менделя – однако наши фатумы зависят не от генов, а от того, куда мы идем, что видим, слышим, читаем и узнаем. Слова и тексты всегда усложняют дело. Тексты вообще вещь особенная – любые тексты, любые языки, – если на то пошло, сам язык по своей сути.
– Это я понимаю, – кивнул Джек. – Когда я прощупываю будущее, то знаю лишь о тех событиях, которые мне предстоит пережить. И затем я пытаюсь уйти с дороги предстоящих негативных эмоций. Я не знаю, что делают или будут делать другие люди. Мне известно лишь то, что буду чувствовать я и, в какой-то степени, что мне предстоит увидеть. Как если бы те эмоции, которые испытывают мои будущие «я», льются обратно по мировым линиям.
Бидвелл улыбкой выразил свое согласие с таким мнением.
Джинни интересовали более насущные проблемы.
– Как получается, что история течет мимо нас? – спросила она. – Разве ее куски не слишком велики? Как они проскальзывают мимо друг друга? Если все они нанизаны на единую прядь подобно бусинам в четках… нет, не понимаю.
– Превосходный вопрос. Разлом может произойти и вдоль, и поперек фатумов, которые достигли тупика или разлохмаченного конца, порой высвобождая фрагменты огромной длительности и расстояний, которые, как вы выразились, начинают «проскальзывать» мимо друг друга. Эти перестановки можно связать линиями или струнами, по которым движутся ваши конкретные бусины.
– И в итоге все эти бусины собираются в своеобразный затор, как на реках, по которым сплавляют лес…
– Похоже на то. Нас предохраняют тексты – в какой-то степени. Однако основная защита исходит от ваших сум-бегунков, которые удерживают нас в своего рода пузыре, – по крайней мере, пока не растворятся остатки разломанного мира снаружи. А после этого мы, возможно, сами увидим ужасы и чудеса чудовищных пропорций. – Плечи Бидвелла поникли. – Непостижимых даже для меня. Тут поневоле смиришь гордыню…
– Вам это только на пользу, – заметила Агазутта.
Бидвелл налил себе еще бокал.
– Дело в том, что взбесилась-то как раз вторая сестра. «Отбеливательница», ластик. Ее сорвало со всех будущих якорей… ее словно вынудили или уговорили выйти на охоту за всеми, кто владеет чудесными камнями. Ее облик изменился радикально, хотя и раньше она была более чем мрачной – но вплоть до последнего времени она прислуживала сама, а теперь хочет, чтобы все и вся служило ей. Сум-бегунки защитили от стирания вас – но отнюдь не всех людей, которых вы знаете и любите. Я бы осмелился предположить, что вы двое – пасынки, сироты. Вам не удалось найти письменных свидетельств вашего рождения – то же самое касается ваших родителей, которых вы столь хорошо помните. Именно это проделывают сум-бегунки – на ваш след трудно напасть, зато вы получаете возможность менять, пермутировать собственные судьбы. И наконец, вы грезите, видите сны – как бы протягиваете руку и касаетесь тех, кто был избран, тех, кто расположен далеко – в конце времен, как вам довелось услышать. По крайней мере, такой мне удалось сделать вывод, хотя множество загадок еще остается.
Он заглянул в свой почти опустевший бокал.
Ошеломленная Джинни пыталась вспомнить мать и отца. У нее задрожали губы при мысли, что она представляет собой их последнюю «запись» в этом мире. Все остальное – сгинуло.
– Вторая сестрица… – продолжил было Бидвелл, и тут раздался резкий звон.
Все встревожено переглянулись. У Бидвелла лязгнули зубы – сухой, жесткий стук – а на висках вздулись жилы. Джеку пришло в голову, что он впервые увидел старика перепуганным.
У задремавших женщин сон как рукой сняло.
В комнате воцарилась полнейшая тишина. Никто не смел пошевельнуться.
– Последние люди на Земле сидели и мирно беседовали, – наконец подала голос Мириам. – А кто-то взял и позвонил им в дверь.
Глава 64
– Не подавайте виду, что мы нервничаем, это плохо действует на дам, – предупредил Бидвелл, идя с Джеком по лабиринту книжных коробок и ящиков. – Не могу сказать, что это для меня полнейший сюрприз. В конце концов, у нас только два сум-бегунка – по-моему, требуется как минимум еще один.
Джек проследовал за ним на выход, а оттуда на разгрузочную эстакаду. Если не считать «тойоты» Мириам, парковка была пуста. За проволочной оградой тянулись припорошенные угольной пылью тени, виднелись фрагменты сооружений и загадочные клубы пара, расплывающиеся, как чернила на промокашке, все больше и больше завоевывая то, что некогда именовалось городом Сиэтл.
Джек четко видел одинокий, запачканный палец, что давил на кнопку звонка сквозь проволочную сетку забора.
Бидвелл спустился с эстакады и направился к воротам. Из серых пятен на фоне мрака сконденсировались две фигуры. Хозяин склада остановился, упер руки в боки – явно не желая что-либо говорить или делать. Джек подошел и встал рядом. Оба посмотрели сквозь ограду.
Чумазое бледное лицо – мужчина, постарше Джека лет на десять, – медленно вынырнуло из мглы: сначала глаза, затем нос, скулы, губы – непримечательные, правильные черты, обострившиеся из-за страха и усталости. Глаза юркие и настороженные.
– Одного я вижу, – сказал Бидвелл. – А кто второй? Давайте-ка, встаньте оба поближе.
Появился широкоплечий, коренастый силуэт и встал бок о бок с первым. Этот был гораздо старше, тяжелее и явно сильнее. Серый твидовый костюм выпачкан грязью. Джек зарычал и отпрянул назад: он практически чувствовал запах перепуганных птиц и детей.
Бидвелл прищурился и процедил:
– Мистер Главк? Это вы?
– Впустите нас, – прохрипел коротышка. – Во имя всего святого, мы нуждаемся в тепле и отдыхе. Мистер Бидвелл, сэр? Вы Конан Артур Бидвелл, бывший региональный представитель по Манчестеру, Лидсу, Парижу и Триесту? Прошу, именем тех невзгод, что мы оба пережили – впустите нас. Мы только что пересекли ад, и я привел с собой ценного человека… А еще у меня есть новости – может быть, невеселые, но все же новости!
У его более молодого спутника дрогнули губы. Он огляделся по сторонам, как бы оценивая проволочную ограду, стену, собственно склад. Затем его взгляд нашел глаза Джека.
– Я Даниэль, – сказал он. – У вас здесь осталось время, настоящее время, как внутри пузыря… его видно за мили отсюда. Излучение Черенкова – Вавилова, я полагаю.
– Вы с ним друзья или партнеры? – спросил Бидвелл, не выказывая никаких намерений отпирать ворота.
– Скорее, ни то и ни другое. Игра обстоятельств, – ответил Главк. – Бидвелл, прошу вас. Здесь даже дышать больно. Мы видели фатумы и места, перемолотые как фарш для начинки пирожков – с каждым поворотом улицы все хуже и хуже. Это уже не ваш город. Боюсь даже, это уже не наша Земля.
Даниэль достал из кармана куртки серый ящичек. Он открыл крышку и показал Джеку с Бидвеллом тускло-красный «волчий глаз» камня. У Бидвелла дернулся кадык.
– Джек, поднимитесь ко входу, там за дверью – справа – есть кнопка, которой открывают ворота. – Голос его звучал звонко и сухо, как у цикады. – Похоже, до нас добрался третий камень.
– А мне можно войти? – спросил Главк, с видимым усилием цепляя на себя умильную гримаску уличного мальчишки-попрошайки. – Я еще пригожусь. Вот, доставил вам то, что требуется.
– Пожалуй, – подумав, ответил Бидвелл. – Но как долго продлится наше гостеприимство… м-м… знать не дано.
– Вы все тот же старый добрый Бидвелл! – с энтузиазмом воскликнул Главк и захлопал в ладоши. – Премного благодарны, сэр. Ах, воспоминания о былых проказах и шалостях, о печальных, забытых веках! Какие были времена!
– Вы что, знакомы? – сердито и подозрительно спросил Джек у Бидвелла.
– Да, – кратко ответил тот, пожевал ртом и плюнул под ноги Главку.
Глазки Макса словно втянулись в орбиты и стали походить на акульи. Он сжал губы в тонкую полоску, щеки побагровели так, что было видно даже под слоем грязи.
– Сэр… – прошипел он.
– Джек, открывайте ворота, – распорядился Бидвелл. – У нас нет выбора. Камни собираются вместе и приводят с собой тех, кого считают нужным.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ НУЛЕЙ
Глава 65
РАЗБИТАЯ БАШНЯ
Теплая темнота вокруг Джебрасси расчистилась в одном направлении, открыв взгляду яркую дорожку, окаймленную зеленым светом. По ней приближалась белая фигурка: один из многочисленных эпитомов Библиотекаря – безликий, но уже не пугающий. Терпеливо дождавшись, пока Джебрасси оденется, эпитом заговорил неуловимо знакомым голосом – из тех, что знаешь целую вечность, но вспомнить никак не можешь.
– Нам предстоит подняться, – сказал эпитом. – Ты выздоровел и почти готов.
– Она уже ушла? – спросил Джебрасси, торопливо натягивая одежду. – Поход уже начался?
Эпитом поманил юношу за собой и повел сквозь различные помещения – темные и светлые, пустые и загроможденные – в каждом находились множество белых фигурок.
Джебрасси никак не мог понять архитектурное устройство башни. Наверху виднелось нечто вроде крыши, хотя она становилась то выше, то ниже в зависимости от того, идти по краю или по середине дорожки, и в какую именно сторону смотреть. Это настоящие арки или свободно плавающие формы без очевидной функции – нечто вроде декораций?
А может, ему все это грезится?
Вслед за эпитомом Джебрасси прошел несколько тысяч ярдов – долгожданная физическая разрядка после беспокойных, фактами заполненных снов.
Они приблизились к высокой вогнутой стене с узкими окнами – во многом напоминающую ту стену, возле которой он впервые встретил ангелина. Сейчас у эпитома появились черты лица, – с этого момента Джебрасси будет считать его лицом Библиотекаря, сколь бы незаконченным ни было такое уравнение. Библиотекарь, казалось, присутствовал повсюду – был размыт по всей башне, распределен по всем белым фигуркам, руководя ангелинами и, вероятно, кем-то еще, кого Джебрасси пока не встречал. Можно ли считать белые фигурки руками и ногами Библиотекаря – или они, скорее, играют роль его слуг? Как много вопросов – и еще больше раздражения оттого, что он до сих пор не знает, как их правильно сформулировать…
Библиотекарь заговорил прежним голосом, хотя на сей раз он звучал глубже – из непосредственной близости:
– Ты терпелив – качество, которое я одобряю.
– Ничего особенного. Я по большей части спал.
– Твое выздоровление прошло успешно, – продолжал Библиотекарь, – хотя повреждения были обширны. Однажды я получил очень серьезную рану, затем заснул, чтобы дать себе время обдумать проблему, которую никто не мог решить.
– Какую проблему? – спросил Джебрасси, уверенный, что ответ не будет нести никакого смысла.
– О том, как умрет мироздание и какие возможности откроет эта смерть. В ту пору я жил не в Кальпе, а на другом конце Вселенной, где учился у иных мастеров… их, пожалуй, нельзя назвать людьми в обычном смысле, но они были вполне естественными, хотя и стояли на краю гибели… Впрочем, они отказались переехать на Землю. Их поглотил Хаос. И вот почему, юноша, мы очутились здесь. Подойди ближе. Взгляни, что лежит вне нашего злосчастного города.
Джебрасси приблизился к стене. Если вести речь про Хаос, то до сих пор он видел лишь странный серый луч, который временами проникал сквозь окна.
А ведь она уже может быть там…
Рост Джебрасси едва позволял ему выглянуть поверх нижней кромки окна.
– Зрелище страшное, но бояться нечего – во всяком случае, не здесь, – сказал Библиотекарь. – За последние несколько пробуждений оно изменилось – на более фундаментальном уровне, нежели раньше, со времен осады Кальпы.
Взору был доступен своего рода горизонт – нечто вроде далекой линии канала за Ярусами. Однако там, где неботолку полагалось раствориться в тени, виднелось что-то новое: просторное и уродливое – морщинистое, как мятая материя, складки которой горели тусклым, пурпурным огнем, что потухал то здесь, то там, но вспыхивал вновь в других местах – как угольки в умирающем костре.
– Похоже, ему не нравится, когда на него глазеют, – сказал Джебрасси.
– Фундаментальная истина. Хаос не жалует наблюдателей.
Присмотревшись, под сморщенным, тлеющим небом, ниже линии горизонта Джебрасси различил беспорядочную смесь каких-то силуэтов: то ли далекие, разрушенные здания – останки городов? – то ли просто кучи камня и мусора. У него не имелось шкалы для сравнения – насколько огромны, высоки эти странные, разбросанные объекты? Сколько их? Какое расстояние до линии между «небом» и «землей»? Глаза отказывались фокусироваться – детали появлялись, затем вдруг исчезали, неуловимые как пылинки.
Библиотекарь положил руку на плечо Джебрасси.
– Вот что вскоре увидит твоя подруга.
– Получается, она еще не ушла?
– Ты к ней присоединишься. Но сначала следует понять, удалось ли нам решить одну великую задачу. На ее фоне я ничтожен – ничуть не важнее какого-нибудь вьючного животного с ваших нижних ярусов.
– Вы даже не представляете, насколько тупы грузопеды.
Библиотекарь коснулся кончика носа.
– В моем мире и я ничуть не лучше. Итак, осмотрись. Задавай вопросы, а я постараюсь объяснить и показать.
– Там, за окном… оно очень большое?
– В Хаосе трудно прикинуть или измерить расстояние. Это-то и стало основным препятствием для ваших пилигримов: как добраться из того места, где, как им кажется, они находятся – туда, куда, как им кажется, они хотят попасть.
– Оно выглядит каким-то путанным, – сказал Джебрасси. – Незаконченным. По крайней мере, у меня такое чувство. Ему не хочется, чтобы на него смотрели, когда оно еще раздето.
– Неплохое наблюдение. Впрочем, не следует наделять Тифона нашими мотивами. Они не совпадают – если о Тифоне вообще можно сказать, что у него имеются какие-то мотивы. В самых примитивных терминах – упрощенных, в рамках нашего опыта жизни в Кальпе, – мы с тобой обозреваем круг диаметром примерно тысячу миль, от горизонта до горизонта. Там, внизу – посмотри ближе, к подножию башни, – виден узкий серый обруч, переходящий в более широкое черное кольцо. Думаю, ты способен также разглядеть там некий лабиринт.
Джебрасси проследил за пальцем Библиотекаря, и действительно увидел серую, изогнутую, мерцающую ленту, окруженную чем-то вроде размытой стены, на расстоянии как бы двух ладоней от крупных, закругленных сооружений… «Бионы», – прозвучало у него в голове.
Башня вырастала из среднего, поврежденного, биона. Два соседних сооружения были разрушены еще сильнее.
– Я это уже видел, – пробормотал он. – И мой визитер тоже рассказывал.
Он сморщил лицо, не зная, как объяснить, однако Библиотекарь понимающе кивнул.
– Продолжай.
Джебрасси попытался закончить мысль:
– Вот эта мерцающая лента… Кажется, она называется зоной лжи.
– Очень опасное место, – сказал Библиотекарь. – Многие ваши разведчики сгинули именно там, еще до начала похода. Надеюсь, с тех пор Ремонтники улучшили качество вашей подготовки и обучения.
– Вы говорите о наших жизнях, – с укоризной заметил Джебрасси.
– Не надо раздражительности. Разве ты не чувствуешь, как привлекает, зовет к себе увиденное?
– Да, привлекает! – крикнул юноша и попытался отвернуться, однако не смог. Он был заворожен, страстно желал туда попасть. Наконец он прошептал: «Сколько себя помню…»
– У меня свои наклонности, у тебя – свои. Сейчас мы работаем сообща, – но когда ты отправишься туда, чтобы воссоединиться с твоей подругой, ты доставишь ей информацию, которой больше никто не владеет. Информация, которая может помочь вам обоим выжить – и преуспеть. Если вы потерпите поражение, то моя половина вечности, проведенная в трудах, исчезнет без эпилога – без результата – втуне. Итак, все, чем я являюсь, отныне покоится на твоих хрупких плечах, юноша. Тифон абсорбирует старую Вселенную, от начала и до конца. Наше время и наша история разрушаются, растворяются – достаточно выглянуть в окно. Хаос уже возле границы реальности. Ждет.
Джебрасси заставил себя посмотреть на закругленный, потемневший, спутанный ландшафт. За краем зоны лжи, на фоне Хаоса, высились какие-то мачты – зыбкие, словно их окутал туман. Защитники.
– Три пряди соединяют нас с изломанным прошлым, которое вот-вот на нас обрушится: ты, твоя подруга, которая вскоре отправится в Хаос, и еще одно существо – целеустремленная личность, которую заставили отказаться от всех принципов, которое мало беспокоится о какой-либо форме собственного существования, – но которое должно вернуться.
Джебрасси нахмурился, силясь ухватить уклончивое воспоминание о ненависти и жалости.
Эпитом постучал по оконному стеклу белым пальцем.
– Твою жизнь и жизнь твоего визитера – антипода по снам – можно уподобить бусинам на последних прядях космоса, которые несутся навстречу друг другу. Если все получится, это столкновение произойдет в Натарадже. Вот куда ты отправляешься – куда пытались добраться все прочие разведчики. Иной цели нет. Ты должен преуспеть там, где потерпел поражение Сангмер.
Джебрасси вспомнил книги и рассказы Грейн.
– Так это вы устроили книжные полки на Ярусах? – спросил он.
– Одна из моих ипостасей, – кивнул эпитом. – Не так давно.
– Примерно когда? – упрямо продолжал интересоваться Джебрасси.
– Если бы я сказал «порядка ста миллионов пробуждений», ты бы смог пересчитать их, запомнить, или хотя бы представить, какова эта продолжительность?
Джебрасси пытался не отводить дерзкого взгляда. Наконец, он поник головой и прошептал:
– Нет, не смог бы.
– Каждый из нас адаптирован к своему времени и пространству. Без внешней помощи даже этот эпитом вряд ли сможет ухватить полный смысл сотни миллионов пробуждений, так что не надо смущаться. К тому же на самом деле времени утекло больше.
Глава 66
НА ГРАНИЦЕ РЕАЛЬНОСТИ
Ей суждено это совершить.
Так было, и так будет.
Тиадба хотела уйти в поход задолго до встречи с Джебрасси – еще до того, как получила от Грейн задание рекрутировать юного воина, еще до того, как влюбилась в него. До того, как потеряла.
И вот, взгляните-ка: Тиадба, в доспехах сочного оранжевого цвета, не испытывает страха, лишь боль от скорби и одиночества – боль, которая никогда не исчезнет, – и четкое понимание, что именно ради этого она и появилась на свет.
Чтобы покинуть Ярусы, город, чтобы выйти за границу реальности, за пределы охвата генераторов Кальпы…
Чтобы пересечь Хаос и увидеть, что лежит по ту сторону.
Патун знаком поманил Тиадбу и Кхрена, и сказал, что назначает их вожаками группы.
– Я проведу вас – но не за рубеж зоны лжи. Я обязан вернуться. Грядет последняя битва.
Тиадба увидела, что Кхрен с крайней серьезностью внимает словам ментора – ничего общего с прежним, слегка шутовским другом Джебрасси. Он тоже, судя по всему, сыздавна хотел это сделать. Она задалась вопросом: неужели все племя было создано таким?
С помощью четырех младших инструкторов разведчики приготовились выкатить небольшую тележку, нагруженную стрекалами и двумя портативными генераторами.
Патун поднялся с песка и повторил сказанное ранее – причем далеко не первый раз, так что звук хорошо знакомых слов действовал успокаивающе:
– Маяк Кальпы работает непрерывно. По его импульсам вы всегда будете знать, где лежит город. Встречаются случаи, когда Свидетель мешает маяку – возможно, преднамеренно, – однако при известной настойчивости вы сможете вновь обрести сигнал. Все ваши скафандры обладают такими средствами. Сообщений для города посылать нельзя – ни в коем случае не следует обращать на себя внимание Хаоса. Всегда имеются караульные того или иного сорта, размера и вида, изменчивые внешне, но постоянно сохраняющие бдительность. Вечно голодный Хаос алчет добычи.
Кхрен бросил на Тиадбу взгляд сквозь золотистый щиток гермошлема.
– А сейчас пришло время сообщить вам пункт назначения, – сказал Патун. – Он был целью всех пилигримов со времен Сангмера – второе и последнее место на Земле, где можно узреть порядок и смысл, где найдется помощь для Кальпы. Это мятежный город, именуемый Натараджа. Если все пойдет хорошо, вы встретитесь с теми, кто сохранил свободу, не попал в ярмо Тифона. Вам предписывается сотрудничать с ними, рассказать все, что знаете, и выполнять все их указания. Поверьте мне, юные смельчаки, если бы я мог, я пошел бы с вами.
Тиадба смахнула несуществующие пылинки с набедренных карманов, где лежали ее книги.
Патун нервно, чуть ли не виновато продолжил:
– Никто не знает, что вас ждет. Скафандры оснащены активной броней – они способны учиться быстрее, чем вы, и приложат все свои силы, чтобы адаптироваться и защитить вас от извращений Тифона. Лицевые щитки преобразуют любые виды излучения в фотоны, которые становятся видимыми, не представляя для вас радиационной опасности. Временами, возможно, они обнаружат нечто неизвестное, не поддающееся анализу – в этом случае перед вами окажется мрак или ближайшая аппроксимация, основанная на недавних событиях. Чем сплоченней вы как группа, тем интенсивней скафандры будут взаимодействовать и координироваться друг с другом, а посему не слишком разбредайтесь и не отставайте – впрочем, расстояния там трудно оценить, даже с наилучшим оборудованием. Возможно, вам встретятся искушения. Караульные попытаются вынудить вас выключить генераторы и снять скафандры. Если искушение окажется непреодолимым, вы прекратите свое существование в качестве человека, сольетесь с анархией Тифона – станете отвратительной мерзостью, примеры которой часто встречаются в Хаосе. И тех, кто погибнет – даже самых великих, самых дерзких смельчаков, – Тифон использует против Кальпы.
Патун с видимым усилием подбирал слова:
– Есть вероятность, что Защитники падут и вы потеряете направляющий сигнал маяка. В таком случае последним выходом станет самоуничтожение. Скафандры примут на себя эту милосердную задачу.
Броня Тиадбы уже не натирала суставы. Девушка перестала чувствовать собственную кожу – прекратилась даже чесотка на шерстистых участках. Наверняка доспехи взяли на себя обработку тактильных ощущений, причем настолько полно, что становилось немного страшно: а что, если их хозяйка из мыслящего существа сама вскоре превратится в скафандр?
Чтобы подумала бы Грейн, увидев их сейчас? Разве можно вообразить лучшую подготовку или снаряжение?
– Пора, – сказал Патун, легко коснувшись ее плеча. Младшие инструкторы выпрямились и торжественно вскинули посохи. – Ожидается небольшое затишье, надо успеть пройти через ворота.
Поход начался.
Капюшоны неодетых шлемов тихонько покачивались в такт шагам. От поножей доносилось негромкое, сухое пощелкивание. Сообща разведчики производили впечатление гурта грузопедов, бредущих с фермы по утоптанной, жесткой тропинке.
Они прошли несколько долгих миль под исполинской центральной аркой, с одного бока освещенной светом пробуждения от далекого неботолка, а с другого… с другого бока не было ничего. Качество звука постепенно менялось, но как именно, понять было трудно. Тиадба всю жизнь провела на Ярусах, слушая жужжание голосов и эхо людского улья; все ее родственники разговаривали, двигались, думали. Ныне все звуки утонули в каменной тишине, уступили место новому качеству: ущербной, лишенной надежд пустоте, пребывающей в одиночестве, и все же горделивой – и более древней, чем мог постичь разум.
Ярусы всегда стояли особняком даже в Кальпе: они находились на нижнем уровне, были особенными, иными. Сколько разведчиков выходило в это странствие – столь же испуганные, как и они… столь же одинокие, отрезанные от всего, что было им знакомо?
– Тихо тут как… – прошептал Кхрен.
Многие мили впереди – сотни, может, и тысячи. Кто знает?
Мы навсегда оставляем Ярусы за спиной.
Уходим в Хаос.
То ли глаза привыкли к полумраку, то ли воздух стал чище – Тиадба не могла решить, – как бы то ни было, она вдруг различила прямоугольные, правильной формы объекты, выстроившиеся по обе стороны от арки – выше самых высоких блоков Ярусов.
– Что это? – приглушенно спросила она. Здесь подспудно чувствовалась необходимость уважительного поведения.
– Внутренний пояс генераторов реальности, – ответил Патун. – Они включатся, когда падет внешний защитный рубеж.
Грунт был неровным, напоминая каменистую зыбь, поднятую непреодолимой силой. Тут и там гладкие участки внезапно нарушались рытвинами и параллельными бороздами, засыпанными пережженной золой. Уж не след ли вторжений, прорвавшихся этим путем?
Впереди виднелся крайний предел – медленно мерцающий барьер.
Они шли и шли, минуты растягивались в часы, но мерцание никак не хотело становиться ближе. Как ни странно, силы девушки не истощались – скафандр создавал энергетический, электризующий эффект. Вспомнились слова Грейн на одной из первых сходок:
«Можно покрыть тысячи миль по самой сложной, практически непроходимой местности, и при этом остаться свежими и бодрыми. Вы проявите там все, на что способны; это станет приключением всей вашей жизни. Как я вам завидую…»
Даже после нескольких десятков миль и часов ходьбы темный свод над головой казался нескончаемым. И вдруг что-то изменилось. Мерцание возникло гораздо ближе. Несмотря на все сомнения, девушка еле сдерживала радость. «Небеса». Патун предупредил, чтобы мы были готовы к появлению каких-то «небес».
– Надеть шлемы. Загерметизировать скафандры, – приказал второй инструктор.
Тиадба огляделась по сторонам, сделала глубокий вдох. Воздух – последний настоящий воздух Ярусов – стал ледяным. На мохнатой нижней губе и в районе носа появился иней. Словно по команде, капюшоны гермошлемов – до сих пор лежавшие на плечах, подобно выскобленной фруктовой кожуре, – поднялись и закрылись с шипением, от которого заложило уши. Голове стало теплее, а зрение приобрело непривычную остроту. Мерцание впереди оживилось, в нем появились невидимые раньше искорки.
– Здорово, – высказался Перф. – Я уж думал, у меня уши от холода отвалятся.
Патун приказал всем остановиться. Младшие инструкторы выстроились шеренгой позади, словно преграждая путь к отступлению.
А ведь они так ничего и не поняли… Патун понимает – а эти… ничуть, ни капельки!
Пилигримы нервно переминались с ноги на ногу. Они стояли на гребне особенно высокой дюны возле наружного края фундамента Кальпы.
Внезапно мерцание словно прыгнуло к ним и выгнулось, будто хотело оттолкнуть разведчиков. Задние Высоканы вскинули посохи, Патун наклонился вперед.
– Ждите, – скомандовал он. – Не пытайтесь куда-то идти. Ворота найдут вас сами.
Кхрен оглянулся на Тиадбу. За позолоченным щитком гермошлема виднелось его спокойное, отрешенное лицо.
– Стойте на месте, – еще раз предупредил Патун.
Разведчики неуютно поежились внутри скафандров, словно ожидая появления некоей голодной твари.
Мерцание не шевельнулось, однако каким-то образом возникло у них за спиной. Они миновали ворота, не сделав ни шага. Перед путепроходцами простирались новые мили неровного грунта, а вдали виднелась стена с колоссальными башнями: Защитники.
Последний, внешний рубеж генераторов реальности.
За высокими, зыбкими формами лежало Средиземье, зона лжи. Тиадба вскинула лицо. Они вышли из-под темного свода. Над головами вздыбилось небо.
Открытое небо.
Ей показалось, что перед ней упал бесконечный занавес из беспокойных цветных пятен, которые невозможно ни узнать, ни принять – а может, у этого неба вообще нет цвета и движения? Зрение внезапно расфокусировалось. Небо творило с глазами что-то незнакомое, непонятное.
– Не пытайтесь увидеть все сразу, – предупредил Патун, – даже через гермошлемы. Посмотрите вниз, закройте веки, если станет больно.
Да, глаза действительно заболели – словно хотели опрокинуться в глазницах и посмотреть сквозь затылок, – но Тиадба не глядела себе под ноги, да и жмуриться тоже не стала. Слишком долго ждала она эту минуту. Девушка повернулась на пятках и взглянула вверх, вдоль громадного овального бока первого биона, затем влево и вправо, пытаясь впитать зрелище двух соседних, почти столь же громадных, темных форм – но треснувших, рассеченных посредине – полуразрушенных.
Кальпа… Вернее, ее останки.
Что-то новое появилось над первым бионом: извилистая лента болезненного огня, красного и пурпурного одновременно, отгородившегося черной, всепоглощающей пустотой, без мысли и жизни. Тиадба невольно приоткрыла рот, дыхание сбилось. Мгновенно и очевидно стало ясно, что зрелище это попросту ошибочное – настолько странное, что даже не вызывало страха.
– Это и есть солнце? – спросила она.
– Смотря что вкладывать в это понятие, – ответил Патун. Высокан не отрывал взгляда от грунта. – Никакого сомнения, что это не то солнце, которые мы сделали.
Тиадба задала второй вопрос – от имени своего визитера:
– Где звезды?
– Их давно уже нет, – сказал Патун.
Всю жизнь Тиадбу и ее соплеменников защищал теплый, ограничивающий свет неботолка, почти не отклоняющийся от приятного, успокоительного цикла бодрствования и сна – но теперь этому пришел конец. То, что лежало за стенами и над городом, было величественным, жестоким, эволюционирующим, производящим не свет, а нечто, которое гермошлемы должны были преобразовывать, транслировать, чтобы получился хоть какой-то смысл.
Хаос.
– Надо подождать, – предупредил Патун, не поднимая глаз. Тиадба понятия не имела, чего еще можно ждать. Неужели дела могут пойти еще более странным – и опасным – образом?
Что-то спикировало вниз, хотя они до сих пор находились в пределах границы реальности, – спикировало и попыталось небрежно смахнуть их в сторону, как буквожуков со столешницы. Четверо пилигримов, вскрикнув, упали и покатились по склону неглубокого ущелья между дюнами, пытаясь спрятаться. Кхрен и Нико рухнули на колени и судорожно обняли землю. Одна лишь Тиадба осталась возле старшего инструктора – единственная из всех, кто держал лицо вскинутым.
Небо – или то, что некогда было небом, – казалось, знало, что за ним наблюдают. Оно хотело залезть девушке в глазницы, пробуравить мозг, извратить все, что определяло ее как человека – как наблюдателя, как мыслителя, как самостоятельное и независимое существо.
Оно отказывается быть понятым – и уж конечно, никогда не позволит себя подчинить.
Тиадба медленно опустила взгляд на неровный, изломанный грунт, затем моргнула, на этот раз намеренно. Каким-то образом она переборола то, что лежало над Кальпой, заставила его остановиться.
Патун с новым уважением взглянул на молодую самку. Он испытывал некоторое – небольшое, впрочем, – удовлетворение от текущего затруднительного положения, в которое попали его разведчики, а также чисто профессиональный интерес к восстановлению их психического равновесия.
– Это только начало, – сказал он. – Ничто не может подготовить вас заранее. Ничто и никто.
Они приблизились к внешнему кольцу генераторов – высоких, узких монументов, медленно колеблющихся по периметру города. Внутри этих обелисков различались неясные формы, чье неторопливое движение словно отзывалось на действие неких внешних сил.
Между генераторами лежали участки дымчатых теней, запутавшихся в лабиринте низких стенок – едва ли по колено разведчикам. Глядя на них, Тиадба не могла поверить, что эти стены действительно способны защитить от вторжения.
Патун и его помощники составили эскорт девятке пилигримов на последнем участке до внутренней стены. Здесь, в шестидесяти милях от учебного лагеря, дистанция еще что-то значила.
Они научились держать взгляд на темно-серой линии горизонта и без нужды не поднимать глаза выше. Патун шел впереди по твердой поверхности, изрезанной трещинами и шрамами; из-под подошв поднимались клубы тончайшей пыли, оседавшей крошечными дюнами. Вездесущая пыль покрывала древний фундамент подобно пеплу – возможно, это и был настоящий пепел.
– В свое время в Кальпе насчитывалось семь бионов; двенадцать городов на Земле в целом, – сообщил Патун. Голос его ясно и отчетливо звучал в их шлемах. – Генераторы реальности миллионы лет защищали бионы. Затем пришла война. Хаос этим воспользовался, и теперь осталось только три биона – вскоре их будет только два, или даже один. Эту историю вы найдете в своих книгах. Повествование о том, как сражались между собой Асуры, Девы и Эйдолоны, и о том, как города были принесены в жертву их богоподобной глупости.
– Что такое «бог»? – спросил Кхрен.
Нико, Шевель и Денборд шли слева от Тиадбы, а Кхрен и Махт – справа. Перф же, как всегда, тащился позади вместе с Фринной и Херцей.
Никто не ответил.
– Просто подумал, что Высокан может знать… – пробурчал Кхрен себе под нос.
Тиадба не страдала ни от голода, ни от боли и почти без усилий покрывала милю за милей древнего, мертвого грунта. Пожалуй, она уже не знала, что такое настоящая боль или скорбь – исчезли все эмоции, кроме любопытства, которое никогда ее не оставляло. Если бы здесь был Джебрасси, его разбирало бы то же самое любопытство и страстное желание увидеть, что лежит за границей реальности.
Их единственная надежда на свободу, верилось им раньше, лежала вне Кальпы, вдали от удушливой хватки истории и традиций. Но вот книги, их ментор, само небо, каким бы оно ни было, – все это свидетельствовало об ином. Вновь их использовали. Как и подозревали молодые представители племени, они были инструментом, средством для достижения некой цели. И все же Патун, казалось, был искренне озабочен их благополучием. Сейчас, когда подготовка практически завершилась, его грубоватость смягчилась до уровня терпеливого разъяснения подробностей, припасенных для последней минуты. Он часто повторялся, и это раздражало Тиадбу, однако когда она смотрела на своих товарищей, то понимала такую необходимость. Особенно в отношении Херцы и Фринны, которые никогда не задавали вопросов. Им требовалось рассказывать и пересказывать истории вновь и вновь. Как же они выживут в Хаосе?
– Средиземье – наиболее сложный участок, – в сотый раз втолковывал Патун. – Зона лжи называется так не зря – вторжения могут произойти в любой момент. Эту зону необходимо пересечь как можно быстрее. Если Хаос устроит атаку через ваш сектор, схватка между генераторами Кальпы и вторжением создаст интенсивные вихри фрагментированного времени и пространства – невидимые, но смертоносные. Попав в такой вихрь, вам уже никогда не добраться до границы реальности. В этом регионе ваши доспехи активированы не полностью. Прислушивайтесь к ним – они сообщат о близости вторжения или его вторичных эффектов, а также о том, затуманено ли ваше восприятие, не ослабла ли способность к принятию решений.
Произносимые вслух слова достигали спутников напрямую, звучали в ушах – а вот привыкнуть к тому, как поступают сообщения от скафандров, было не просто. Броня практически не пользовалась слышимой речью; просто возникало ощущение, что «лучше поступить так-то и так-то». Тиадба так и не решила, нравится ли ей такая изощренность. Наверняка это поможет за воротами и границей реальности, хотя Патун и другие сопровождающие не раз напоминали, что скафандры не могут знать все.
Высокан тем временем продолжал:
– Нельзя недооценивать собственные инстинкты: вы – наблюдатели, созданные из древней материи, а наблюдатели играют первостепенную роль даже в Хаосе. Тифон завидует вашим органам чувств. Это его главнейший принцип – в его царстве такие понятия как «наблюдать», «воспринимать» означают быть объектом ненависти. Позднее, когда вы напрямую познакомитесь с Хаосом, вы поймете, что в первую очередь следует полагаться на собственное мнение. Однако поначалу, и уж конечно в зоне лжи, доверяйте скафандрам.
– Каким образом то, что находится внутри границ реальности, может быть хуже того, что снаружи? – спросил Нико.
– Никто не говорит, что «хуже» – просто более предательское, – сказал Кхрен. – Как если бы тебя вдруг укусил прирученный грузопед. Такого ты не ожидаешь.
– М-м… – задумчиво покивал головой Нико.
– А меня однажды и впрямь укусил грузопед, – сообщил Шевель. – Я наступил ему на хвост.
– Они и так почти целиком состоят из хвоста, – насмешливо заметил Перф.
– Этот почти целиком состоял из зубов. Чуть мне ногу не отхватил. До сих пор болит, если долго идти.
Даже через лицевой щиток было видно, как побледнело лицо Шевеля.
Патун замедлил шаг, чтобы Тиадба его догнала, затем настроил свои доспехи на связь с гермошлемом девушки.
– Встречаются разведчики, которые считают, что их предали, – сказал он. – Им кажется, что Кальпа отправляет их в Хаос на смерть, если не сказать хуже, – и совершенно без причины. И не важно, о чем говорят им инструктора. Возможно, в этом повинны книги, которые они находят на Ярусах. Такие мысли – верный путь к провалу.
Она не знала, что ответить, а посему решила просто смотреть вперед.
– Самое удивительное для инструктора – это тот факт, что даже при неудачном начале похода, стоит только пересечь зону лжи, как дела у путепроходцев идут на лад – насколько можно видеть из Разбитой Башни. Да-да, юная разведчица – вы были созданы для Хаоса.
– Тем не менее никто не вернулся, – заметила она.
– Возможно, они добираются до своей цели, а там им гораздо лучше – с их точки зрения. Если бы я мог, я бы отправился с вами. Ты веришь мне?
Похоже, его действительно интересовал ответ. Да, она верила, однако не хотела говорить об этом, давать ему удовлетворение. В конце концов, именно такие как он позволили городам погибнуть, допустили продвижение Хаоса, не отразили его атаки – и забрали Джебрасси по причинам, которые она никак не могла постигнуть…
Наконец они добрались до шеренги квадратных серых пилонов, каждый высотой в сотню футов и с десяток футов в обхвате. Пилоны уходили в обе стороны, насколько видел глаз – на десятки миль.
Путепроходцы собрались у одного из таких столбов.
Патун похлопал камень рукой.
– Эти маркеры стоят на внешней границе старого города, существовавшего до эпохи Войн за материальную массу, до появления Хаоса. Тогда Кальпа была громадной – больше, чем даже я способен себе представить. Средиземье начинается через пару миль отсюда. Я углублюсь с вами на несколько сотен ярдов, а затем нам придется расстаться.
Патун помолчал, не отрывая руки от пилона, затем выпрямился и двинулся дальше.
– Ему страшно, – сказал Кхрен, подойдя к Тиадбе.
– Он тебя слышит, – напомнила девушка.
– Так ведь и мне страшно, – пожал плечами Кхрен и постучал пальцем по щитку гермошлема, словно хотел коснуться кончика носа. – И все же меня туда тянет. Что бы это значило?
Остальные тоже приложили пальцы к лицевым щиткам, а Нико раскинул руки, согнул локти, подражая сложенным крыльям смотрителей, и принялся плясать на потрескавшейся, пыльной равнине. Его сапоги – как и у всех – были серыми от древнего праха.
– Может, каждый из нас уже давно ааарп, – сказал Перф. – Это многое бы объяснило. Не успели добраться до начала, а уже… – Он махнул рукой.
Патун со своими помощниками наверняка это слышал, но даже не замедлил шага. Низкая темная линия, которую они давно заметили, превратилась в лоснящуюся черную стену с одинокой узкой прорезью, куда едва мог протиснуться один представитель племени.
– Все разведчики здесь проходят? – спросил Кхрен.
– Нет, – ответил Патун. – Эти ворота открылись несколько минут тому назад. Кальпа выбрала наиболее безопасный проход – на данный момент.
– Кто-то сидит в башне и следит за нами? – подозрительно поинтересовался Перф.
Тиадба почувствовала сильнейшее желание оглянуться. Она знала – внезапно и полностью – где находится Джебрасси. Он был в башне – но не смотрел в ее сторону.
Ни к чему оглядываться. Ни к чему смотреть назад. Она распрощалась с городом. Ей сюда не вернуться.
Однако ни она, ни Джебрасси не собирались распрощаться друг с другом навсегда.
Он придет. Хотя к моменту его появления тебя, возможно, это уже не будет волновать.
– Слушай, заткнись, – пробормотала она себе под нос.
– Извини, – пожал плечами Перф.
– Да я не тебе…
Патун повернулся боком и протиснулся сквозь прорезь. За ним последовала Тиадба и все остальные. Задевая внутреннюю поверхность стены, доспехи издавали низкий, сверхъестественный гул. Разведчики миновали проход, и Патун вновь собрал их в тесную группу. Они молча уставились на зону лжи – серую, изломанную, с неясными тенями, маячившими на горизонте.
– Идите без задержек. Я проследую насколько могу, затем вы будете предоставлены сами себе. Следующий барьер выглядит как невысокая стена, вам где-то по колено – он обозначает самый дальний рубеж действия генераторов Кальпы. Это и есть граница реальности. За ней вы увидите нечто вроде огромных ворот, приглашающих к себе – не идите туда. Это ловушка: она всегда появляется там, где наблюдатели пытаются пересечь Хаос. Считайте ее зовом Тифона – если пройдете сквозь нее, с вами все кончено. Она ведет прямиком к Молчальникам.
Тиадба увидела, как Кхрен неслышно повторил эти слова. Глаза его округлились от страха.
Она посмотрела вверх, на резко очерченную серую ленту, и мигом поняла, что Свидетель до сих пор обмахивает Кальпу и Хаос своим лучом – как бы прожектором. При каждом повороте луч пересекал Разбитую Башню. Свидетель кого-то искал – Джебрасси, – он искал его с начала времен. Но отчего Свидетеля это так волновало, почему он вообще чем-то интересовался, и почему Джебрасси мог оказаться там, а не здесь… Ненадежный внутренний голос не отвечал на поставленные вопросы, так что девушка запретила себе думать об этом.
– Пора! Бегите, бегите! – скомандовал Патун и бросился вперед, показывая пример. Четыре младших инструктора остались позади, встав на колени и подняв над собой посохи в прощальном приветствии.
Пилигримы изо всех сил старались не отстать, однако их ментор вскоре оказался так далеко, что Тиадба с трудом разглядела его высокий силуэт. Патун взобрался на холм из каменистого мусора, оглянулся назад и вскинул руки над головой. Он что-то увидел – девушка знала, что старший инструктор не остановился бы без нужды.
Предупреждение…
Нечто темное заволокло небо, и со стороны бионов раздался звук, напоминающий вой сирены – то выше, то ниже, точно скорбный плач, – звук, от которого заныли зубы, а под латами дыбом встали волосы. Она побежала быстрее и нагнала Нико с Кхреном, которые мчались так, словно улепетывали от смертельной опасности, перескакивая с одного валуна на другой, взметая густые клубы вязкой, ленивой золы.
Упала тьма. На мгновение Тиадба задалась вопросом, уж не Кальпа ли пытается спрятать, прикрыть их – задергивает кошмарное небо, отвлекает ужас, что пытается найти пилигримов, подвергнуть их искушению. Впрочем, она тут же сообразила, что тьма идет извне – накатывается на бионы медленной, маслянистой волной.
Вторжение. Подобно атаке, что разделила нас и оставила шрамы на Ярусах, – подобно катастрофе, унесшей опекунов Джебрасси. Нас предупреждали!
До Патуна оставалось еще несколько десятков ярдов: он стоял на высокой скале серого камня, отчаянно размахивая руками, зовя к себе.
– Да что с ним такое?! – крикнул Кхрен.
– Не останавливайся! – бросила ему девушка. – Беги, беги! Прочь из зоны!
За спиной город отражал нападение. Сияющая вспышка рассекла пейзаж, превратив его в рваное одеяло из черного и белого – без каких-либо серых оттенков. Тьма содрогнулась. Они не отважились посмотреть вверх, хотя Тиадба и рискнула бросить косой взгляд на скалу, на Патуна. Высокана охватила горящая спираль из оранжевых сполохов и слепой пустоты. Доспехи инструктора разваливались на куски, их срывало ветром. Патун стряхнул последние фрагменты, выпрямился – нагой – на вершине скалы, и Тиадба увидела – на миг, которого ей никогда не забыть, – обнаженную истину об этом Высокане, таком гладком, таком голом и невероятно беззащитном.
В следующую секунду Патун исчез. Облако искр взметнулось и рассыпалось там, где он стоял.
Девушка проглотила рвущийся наружу стон и продолжила бег, уронив голову. Глаза жгло стыдом и страхом.
Через десяток гулких, больно отдающихся в позвонках прыжков они достигли низкой стены, которую описывал Патун – внешний периметр. Граница реальности. Не задумываясь, они перескочили ее одним махом.
Впереди и над ними, там, где до этого ничего не было, маячили великолепные, арочные ворота, усеянные изображениями монументальных фигур: их соплеменники, охваченные изумительным золотым ореолом, улыбающиеся и зовущие к себе дружелюбными, оцепенелыми жестами. Ворота вздымались на невиданную высоту, проламывая воинственную мглу и оборонительные волны света, исходившие от Кальпы.
Разведчики обогнули основание арки, протиснулись между ломаными, зазубренными камнями – камни повсюду, крупные и мелкие, – и в изнеможении скользнули на дно неглубокой воронки, где прижались друг к другу, дрожа от страха и усталости.
Вопли сирены стихли до обиженного хрипа, затем все смолкло.
Тишина.
Тиадба плакала. Херца и Фринна еле слышно читали молитвы. Шевель и другие самцы лежали недвижно, только их глаза беспокойно шарили по изломанным теням. Внутри воронки было тесно, но она казалась вполне годным убежищем: не раскрылась голодной пастью, не пожрала их – что было вполне возможно, особенно с учетом пережитого и всех тех наставлений, которыми их пичкали Высоканы.
Итак, им удалось выжить в зоне лжи. Скафандры разведчиков спрятали их достаточно эффективно, чего нельзя сказать про доспехи Патуна. Он угодил под удар города, защищавшегося от вторжения: вероятно, прямая иллюстрация его же слов.
Он пожертвовал собой. Ради нас.
Эта мысль вдруг глубоко задела Тиадбу, и она будто услышала звучный голос Патуна. Если верить всему, что они узнали при обучении, то здесь медлить нельзя. Увы, нет сил шевельнуться, будто путепроходцев разбил паралич – каждый пытался отсортировать полученные знания, уловить голос доспехов, объясняющих опасность, в которой они очутились. Не слышно ничего, кроме собственного дыхания. Раздался мягкий, подрагивающий голос Тиадбы – ее слова призывали встать, взять себя в руки, двигаться дальше…
– Патун учил нас не высовываться без нужды, – сказал Кхрен. – Кстати, он что, вернулся в город?
– Его с нами нет, – тихо ответила Тиадба. Не время рассказывать, что ей довелось увидеть.
– Я считаю, надо подождать, пока он не придет за нами, – поделился соображениями Перф.
– Он больше не появится. Сейчас мы сами по себе.
– Да, но где мы? – спросил Нико, еде сдерживая приступ икоты. Он оперся руками о плечи товарищей и попробовал выглянуть из воронки.
– Стало быть, прошли… – изумленно пробормотал Перф. – И до сих пор живы…
– Нельзя останавливаться, – твердо высказалась Тиадба. – Надо пройти как можно больше, и лишь потом отдыхать.
В ушах всех разведчиков внезапно раздался приятный, низкий гул, музыкальный и успокоительный.
Руки Херцы и Фринны машинально потянулись к гермошлемам.
– Маяк, – сказала Херца. – Мы не сбились с курса.
– Пора идти, – заявила Фринна, внезапно превратившись в энергичную, бодрую девушку. Ее слова эхом подхватил Махт. Неожиданный энтузиазм, разбивший колдовские, парализующие чары, – подозрительно быстро.
– А если нас что-то ищет? – спросил Перф.
– Нас всегда будет что-то искать, – ответил Кхрен, сочась сарказмом. – Да, надо идти, но только сначала немножко осмотримся.
– Интересно, а я что сейчас пытался сделать? – пробурчал Нико.
Теперь это явственно ощущали все. Итак, они в Хаосе, наконец-то в дикой пустыне – причем в глазах Тиадбы внезапный всплеск готовности и возбужденного предвкушения был почти столь же пугающим, как и гибель Патуна. Уж очень им всем не терпится.
При этом каждый знал: будь что будет, но члены племени наконец-то оказались там, где их подлинное место.