Глава 31
Прежде чем пересечь Сорок пятую улицу напротив входа в кинотеатр, Уитлоу посмотрел влево и вправо – после столь многих лет в Лондоне и Париже он никак не мог запомнить, с какой стороны на него могут наехать лошадиные или бензиновые тарантасы.
Уитлоу не обладал способностью предвосхищать опасность; более того, здравого смысла у него было меньше, чем у людей, за которыми он охотился. Кабы не обережек, полученный от Алебастровой Княжны, Уитлоу наверняка бы погиб еще тысячу лет назад, при последнем Зиянии в горящей Кордове.
В местных ломбардах и лавках старьевщиков ничего интересного не обнаружилось. Впрочем, он на это и не рассчитывал – силы явно вступили в оппозицию друг к другу, ведя к открытой конфронтации.
Вывеска кинотеатра оповещала, что идет показ фильма под названием «Книга снов». Уитлоу широко улыбнулся, демонстрируя крепкие, плотно посаженные зубы, одинаковые, как капли воды, цвета слоновой кости.
На нем был его лучший костюм – слегка потрепанный за прошедшие полвека, но тщательно залатанный и подшитый. Да, каждый обязан следить за собой. Раз в две недели он обтирался мокрой губкой в съемной квартире-студии в Беллтауне, смазывал бриллиантином редеющие черные волосы, подстригал и напомаживал тонкие усики, надевал свежие шерстяные носки и шнуровал высокие берцы черных ботинок, специально заказанных в Италии, чтобы было комфортно деформированным пальцам.
Затем надевал новую шляпу.
После стольких десятилетий – скорее даже, целого столетия – приятно было вновь встретиться с Максом Главком, его юным протеже. По мере того как у времени кончался завод, прошлое словно стягивалось воедино, формируя холмы и долины, не позволяя точно оценить расстояние или характер местности… впрочем, не важно. Главк всегда был удачливым охотником, пусть даже, по меркам Уитлоу, отличался некоторой нетерпеливостью и нехваткой утонченности.
Уитлоу прибыл в Сиэтл с месяц тому назад, почуяв признаки конфлюэнции, грядущего слияния существенных мировых линий – конечно, не без любезной помощи Моли, который предоставил доступ к своему личному, глубочайшему колодцу знаний. Один из талантов Моли состоял в определении момента, когда другие приближались к точке безысходности, и в особенности точке коллизии с Алебастровой Княжной или любым из ее клевретов: специализация, чью значимость нельзя сбрасывать со счетов походя – или обсуждать с Главком или ему подобными.
Уитлоу отдавал себе отчет в том, что не следует и близко подходить к Максу, когда тот вошел в ловецкий раж – понимал, насколько опасно даже показываться на участке Главка. Однако Бледноликая Госпожа требовала полной отдачи, а Сиэтл сейчас являлся участком как минимум с двумя, а то и тремя потенциальными мишенями.
Кстати, насчет третьей цели: она была не только очень увертливой, но и проблематичной. Кое-кто из его коллег сомневался, что дичь такого типа вообще откликнется на какую бы то ни было приманку; с другой стороны, она вполне может оказаться сильнее всех остальных, даже взятых вместе.
Зловредный пастырь.
Десятилетиями Уитлоу сохранял скрытое и бдительное присутствие в городах, разбросанных по всему свету, не привлекая к себе внимания прочих охотников, а зачастую даже воздерживаясь от браконьерского улова. По прошествии нескольких месяцев после Первой мировой он получил прямое задание от Алебастровой Княжны: найти пермутатора, которому бы не снился Город, чье существование находилось под ее (некоторые утверждали – вечным) контролем – в иной реальности. Уитлоу взял за обыкновение поддерживать сеть маргиналов-информаторов за счет подачек деньгами, наркотиками или и тем и другим. Он выбирал себе тех, кто вел свою жизнь подобно насекомым под камнями: скрытные, пугливые создания, кому было нечего терять, кроме быстротекущих, исполненных болью промежутков существования. В большинстве мегаполисов хватало с полусотни таких, случайным образом распределенных доносчиков. Практика показала, что так или иначе пермутаторы всегда вступали с ними в контакт, как если бы их собственные мировые линии – столь тщательно контролируемые – неизменно тяготели к куда более коротким и разлохмаченным прядям.
Могли даже сливаться с ними – при правильных обстоятельствах.
Уже доводилось наблюдать нечто подобное 634 года тому назад, в Гренаде. Если бы тогда все получилось, если бы он – прикинувшийся иудеем, владельцем лавки древностей – сумел изловить эксклюзивную добычу, то не было бы нужды во всех последовавших столетиях.
Недавно один из информаторов, бродячий актеришка с псевдонимом Сепулькарий, сообщил о существовании некоего пермутатора по имени Джек, чье местонахождение установить не удалось. Именно он-то и являлся нынче объектом охоты Главка.
Более того, начали поступать сведения из еще одного источника. В шести кварталах к востоку худая угловатая женщина по имени Флоринда в тени навеса у входа в небольшую книжную лавку разговаривала с полной, совершенно седой старушкой, чье круглое, морщинистое лицо выдавало в ней заядлую курильщицу. Флоринда спиной почувствовала приближение Уитлоу и повернула лицо так, что на шее канатными прядями вздулись жилы. Глаза распахнулись до отказа – испуганные, надеющиеся.
Пока они с Флориндой беседовали, седая старушка что-то бормотала и бессмысленно пялилась на дорогу.
Уитлоу оплатил услуги Флоринды в ее самой желанной монете.
Той ночью, лежа у опоры бетонной эстакады, погружаясь и вновь выныривая из одурманенного сна – под капёль дождя, стучащего по ее синему пластиковому навесу, под первыми, отдаленными вспышками молний, выхватывающих ее успокоенное, остывающее, разглаживающееся лицо, – Флоринда выскользнула из тенет всех мировых линий и прядей судьбы.
Вернувшись в крошечную квартирку-студию, Уитлоу сел в кресло, откинул голову на спинку, смежил веки и улыбнулся, словно заслышал прекрасную музыку. Он ждал, пока буря наберет силу и обретет форму – знакомую, женственную форму.
До конца остались считанные дни.
Имелся лишь один вопрос, на который он никак не мог получить ответ: почему наши гиганты интересуются столь малозначащими деталями? Заставляют всех нас вертеться невежественными марионетками в великом наплыве миров?
Зачем вообще обращать на это внимание?
Глава 32
КВАРТАЛ КОРОЛЕВЫ АННЫ
Джек сидел в темноте за столиком на кухне, с чашкой теплого чая подле руки, хотя в этот ранний час напиток не приносил никакого удовлетворения. Берк запаздывал; возможно, он после смены отправился со своими коллегами по клубам.
Если не считать сильного дождя и вспышек молний к югу, за окном тихо.
Часы, стоящие на плите, показывают начало третьего утра.
Домашний телефон Берк держал под подушкой возле кушетки. Из-за своего рабочего графика он часто спал днем, однако выключать звонок не решался: отсюда подушка.
Джек рассеянно повертел в руках газетную вырезку. Код 206 означает местный номер. Стало быть, на телефонном счете Берка не отразится. Худшее, что может произойти: Джек нарвется на одинокого безумца, они поболтают о скверной погоде и сравнят свои скучные кошмары. Само по себе это даже ничего – поплакаться в симпатизирующее ухо.
Он сунул руку под кушетку, снял подушку и вытащил телефон. Возле трубки мигал красный огонек автоответчика: сорок старых сообщений и два новых. Берк испытывал почти суеверный страх насчет стирания старых записей. Первое новое сообщение оказалось от какого-то Кайла из ресторана «Херб Фарм».
Второе – от Эллен.
«Это для Джека. Прошу прощения. Неловко получилось. Я думала, будет здорово поболтать с моими старыми подругами о том о сем. Ваш выход всех несказанно впечатлил. А вы могли бы еще раз такое проделать – по просьбе?»
Эллен вздохнула и продолжила: «Я нашла газету, Джек. Я понимаю, вам сейчас трудно. Не принимайте скоропалительных решений. Прошу вас. И пожалуйста, перезвоните мне сразу. Что бы вы ни делали, ни в коем слу…»
Автоответчик бибикнул: память заполнена до предела. Джек машинально коснулся шкатулки в кармане. Три возможных номера: больница «Харборвью», газетное объявление – или Эллен. Скорее от неловкости, чем от раздражения, разговаривать с Эллен не хотелось. Джек посмотрел на западный угол гостиной. Точка слияния двух стен с потолком. Три линии, образующие угол. Протяни его как веревку, в бесконечность… скрути все линии в жгут… так гораздо прочнее…
Какую дорожку выбрать, какие последствия?
Послушай, надо мыслить рационально. Решайся.
Он вздрогнул, словно кто-то дунул ему в ухо.
Ставь точку. Работы масса, либо окажешь помощь, либо нет. Просто сделай хоть что-нибудь!
Он взял трубку и набрал первый пришедший в пальцы номер.
Вполне естественно, им оказался телефон из газетного объявления – и Джек звонил незнакомцу в два часа ночи. Отчего-то этот поступок выглядел правильным – легкий путь. Все будет хорошо.
На том конце ответили с первым же гудком.
– Оператор, – произнес сиплый голос. – «Бюллетень онейроидных фантазий», отдел новостей.
– А это… это к вам насчет сновидений?
– Вы куда звоните?
– Извините, ошибся номером.
– Ничего, объяснитесь. Час еще ранний.
– Мне надо знать про Кальпу, – сказал Джек и тут же втянул воздух сквозь зубы. Он машинально прикрыл микрофон рукой, удивившись неожиданно вылетевшему слову – о том месте.
– Имя и адрес, пожалуйста.
Голос звучал хрипловато, уверенно – признаков сонливости нет и в помине.
– Что, простите?
– Вы задали вопрос про Кальпу, – напомнил голос.
– Я сам не знаю, что это означает.
– Вы страдаете провалами памяти? Утраченные периоды?
– Да, похоже на то.
– Как часто у вас такие сновидения? Где и когда – поподробнее.
– Я уже ходил к врачам…
– Врачи тут ни при чем. Мне нужны подробности. Готов записывать – давайте.
– У вас какая-то компания? Бизнес? Кто вы?
– Меня зовут Максвелл Главк. Партнершу – Пенелопа Кейтсбери. Мы отвечаем на звонки, иногда и на вопросы. Время не ждет. Итак… имя и адрес. Прошу.
– Я Джек. Мой телефонный номер…
– Да-да, я вижу. Но меня интересует ваш вызывной номер. Вы его получили?
– Н-не знаю… Нет, вряд ли.
– Такой номер существует, и он у вас есть, – произнес голос с полной убежденностью. – Как отыщете его, перезвоните мне. Рекомендую сделать это побыстрее. Если о ваших провалах в памяти станет известно, дело обернется не самым лучшим образом. Для вас лично. Впрочем, мы умеем помогать.
– А что со мной? Что-то серьезное?
– Серьезней некуда. Но не пугайтесь. Это чудо. У вас замечательный дар. Обязательно перезвоните, как только найдете свой номер.
– Где его искать?
– Вас навестили. Проверьте вещи своего гостя – он что-то должен был оставить.
Главк сипло кашлянул и повесил трубку.
Джек с минуту посидел с пунцовой физиономией, раздираемый гневом и любопытством, – затем на ватных ногах отправился в крошечную спальню и отодвинул рундучок от стены.
Папка с рисунками пропала. Он, не веря глазам, кинулся обыскивать комнату, заглянул под кровать, сдернул одеяло, простыни, тюфяк, вновь вернулся к рундучку… Пусто.
Просунув руку за заднюю стенку, он пошарил в темной щели – и выудил небольшой, плотный клочок бумаги. Точнее, даже не клочок, а изящно свернутый шестигранник, напоминающий оригами или одну из тех математических головоломок, которые дети учатся складывать в школе. Очень умелая поделка – у Джека не получалось даже поддеть ногтем какой-нибудь участок. Такое впечатление, что все углы и края сходились где-то внутри.
Надо иметь весьма ловкие палицы, чтобы вот так сложить кусок бумаги.
– Прекрати! – выкрикнул Джек в неподвижный воздух комнаты. Он сжал шестигранник с противоположных краев, затем попробовал другой угол – перебрал все комбинации, лишь бы заставить раскрыться – расцвести.
И ничего. Затем в голове прозвучало:
Они хотят вызывной номер. Номер твоего личного тома по каталогу. Не сообщай его, ни при каких обстоятельствах.
– Почему?
Нет ответа.
– Да катись ты…
В воздухе нарастало давление, мысли путались в тумане.
Джек вскинул голову. Кто-то поднимался по лестнице. Звуки шагов – тяжелые, гулкие. Он надеялся, что это Берк – да, с кем-то надо поговорить. Сегодня столько всего случилось… Давление росло, разболелась голова. Что угодно – лишь бы остановить эту муку. Дождь и ветер за окном усиливались с каждой секундой.
Шаги замедлились – поднимался человек в годах, вовсе не Берк, который был подвижным и спортивным. Джека вдруг страшно потянуло оказаться где-нибудь в другом месте, лишь бы не здесь, не в этой комнате. Затем неприятное чувство улетучилось, нахлынуло извращенное, сладкое спокойствие. Все будет хорошо…
Что-то громоздкое бросило тень на оконную штору и уступило место тени поменьше: нечто коренастое, широкое, вроде гнома.
В дверь ударили тяжелым кулаком, задрожал косяк, стена, даже по шторе поплыла рябь.
– Это Главк, дорогой мой мальчик, – выкрикнул грубый голос – тот самый голос из телефонной трубки. – Я пригласил с собой даму, вам нужно познакомиться. Давай вместе поищем тот номер, хорошо?
Кулак ударил вновь, и голос добавил, на сей раз с оттенком насмешливого увещевания:
– Ну-ну, дорогая, полегче.
Глава 33
ЗЕЛЕНЫЙ СКЛАД
Джинни нетерпеливо мерила шагами площадку возле стальной двери. Приложила ухо к толстому, холодному листу металла, прислушиваясь к голосам по ту сторону. Бормотание… тон то повышается, то понижается… несколько женщин разговаривают с Бидвеллом.
Уловить удавалось далеко не все:
– …они здесь. Собрались.
Теперь Бидвелл:
– У девушки с собой ничего нет.
Очередной женский голос, более низкий, грудной:
– В ломбарде, как водится.
Джинни сдвинула брови, вскинула глаза на потолок. Призрачный серо-голубой свет процеживался сквозь фонарное окно в ее импровизированный жилой уголок, втиснутый между горами ящиков и картонных коробок, набитых книгами. Крупные капли дождя гулко стучали по армированным проволокой стеклам в стрельчатых переплетах. Надвигалась буря. В воздухе плавало влажное электричество. Неподалеку ударили две молнии, мощные фиолетовые вспышки. Мгновением позже старый склад тряхнули ударные волны, отраженные от небоскребов делового квартала.
Джинни критически осмотрела скомканное постельное белье, обшарпанный древний секретер возле раскладушки. В этой части склада царили сквозняки и пыль.
В свое время она любила дождь, даже грозы – нынче эта тяга прошла. Впрочем, сегодняшняя буря охотилась не за ней – во всяком случае, не сейчас. Склад защищал девушку.
Нет, буря искала кого-то другого, который, подобно Джинни, прочитал либо газетное объявление, либо рекламный щит у дороги, и теперь собирался совершить крупнейшую ошибку своей жизни. Джинни подозревала, что знает, кто он: молодой парень на велосипеде. Ей отчаянно хотелось предупредить его, обменяться знаниями. Время подходило к концу – и для него, и для нее… для всех и каждого.
Наваливалась буря.
Всех нас сорвало с якоря и смело в одну кучу, на самом краю.
Она расстроено шмыгнула носом.
Джинни еще несколько минут походила перед закрытой дверью, грызя ногти. Впрочем, и грызть-то почти ничего не осталось. Матушка часто говорила: «У тебя будут очень красивые руки, если избавишься от дурной привычки». От тоски и скуки девушка принялась наворачивать прядь волос на палец.
Ну, хватит уже.
Она решительно подняла кулак, готовясь ударить по стальному листу. В этот миг дверь заскрипела, отодвинулась, и в щель пролезла худая рука Бидвелла. Кряхтя от усилий, он откатил скользящую дверь, которая стукнулась о резиновый упор. По ходу дела старик продолжал начатый разговор.
– Думаю, следует воспользоваться вековыми комнатами. Я поддерживаю в них порядок, они полностью готовы. Если, конечно, вы уверены, что сможете разыскать всех остальных…
В тыльной половине склада, где располагалась приватная библиотека Бидвелла, на стульях с высокими спинками сидели три женщины. Сквозь высокое окно, забранное чугунной решеткой, плеснул белый свет молнии, вырезав ослепительные полосы на книжных стеллажах, доходивших до потолка.
– Мы их найдем, – кивнула одна из женщин.
Все три гостьи были старше Джинни на несколько десятилетий. Одна – с короткой стрижкой и каштановой челкой над изумрудными глазами, – была одета в долгополый зеленый жакет с коричневой юбкой; именно она только что ответила Бидвеллу. Девушка слегка повернулась, чтобы рассмотреть вторую женщину, с длинными рыжими волосами и симпатичным, круглым лицом. Хотя ее серые глаза смотрели уверенно, правой рукой она поминутно теребила латунную пуговицу на джинсовой куртке или разглаживала несуществующие складки на платье.
Джинни взглянула на третью гостью, и непроизвольно царапнула каблуком дощатый пол. Эта женщина, одетая во все пурпурное, с внушительной зеленой шалью на плечах, была весьма дородной, к тому же самой пожилой из всех, если не считать Бидвелла. Джинни ни чуточки не понравились черные, нагловатые глаза незнакомки: девушку словно раскатали скалкой, взвесили, обмерили и приготовились отхватить кусочек в нужном месте.
Нет, ей не по душе ни одна из этих визитерш.
Бидвелл улыбнулся, открывая крепкие зубы, напоминавшие старый кафель.
– Не желаете ли присоединиться к нашей группе, мисс Вирджиния Кэрол? – спросил он. – Впрочем, спешки нет. Доктор Санглосс еще не прибыла.
Джинни вспомнила доктора, которая бинтовала ей руку в травмпункте и рассказывала про Бидвелла и зеленый книжный склад. Она уже ничему не удивлялась.
Ломбард… Ее камень…
Женщины оглядели девушку с настороженным любопытством, поджидая реакцию. Ага, сейчас укушу. Кто они?
Очередное громыхание за окном.
Незнакомка в зеленом жакете поднялась и протянула руку. «Меня зовут Эллен», – сказала она. Джинни не шевельнулась, и женщина сделала шаг вперед. Оставшись без иных альтернатив вежливости, девушке пришлось уступить и пожать предложенную ладонь.
Эллен представила свою рыжую спутницу, которую звали Агазутта.
Дородная матрона с оценивающим взглядом – Фарра – промолвила:
– Буря только началась, Вирджиния. На этот раз она не за тобой – еще нет.
– Знаю, – ответила Джинни.
Фарра продолжала:
– Нам остается не больше часа. Надо было приступать к действиям гораздо раньше.
– Да, я замешкался, – признался Бидвелл. – Очень устал в последнее время. Простите меня. Вы нужны нам, Вирджиния, потому что никто из нас не является пермутатором судеб.
– Кем-кем? – переспросила Джинни, и тут до нее дошло. Она невольно раскрыла рот. Глаза сузились. Внезапно ее охватило нечто большее, чем подозрение, – она перепугалась. Никому и никогда она не говорила об этом, страшась потерять то, в чем сама не была уверена – а теперь оказалось, что посторонние все-таки знали. Так что либо ее способности реальны, подтверждая тем самым годы пугающих снов и отчаянных надежд, либо они все страдают массовой галлюцинацией.
Полная комната умалишенных, вроде нее самой.
Покончив с ритуалом взаимных знакомств, Эллен извлекла из полиэтиленового мешка мятый таблоид «Сиэтл уикли».
– Я нашла это в мусорном ведре на кухне, – объяснила она и, положив газету на деревянный стол, развернула ее на разделе платных объявлений. В полосе недоставало небольшого прямоугольного кусочка. – Возможно, Вирджиния понимает, что это значит.
Джинни отвернулась, пряча покрасневшее лицо.
– Совершенно ни к чему бояться или чего-то стыдиться, – вмешался Бидвелл.
– Золотые слова. Ну так где же Мириам? – спросила Агазутта, глядя на деревянную дверь в дальнем конце комнаты.
Фарра продолжала разглядывать девушку – терпеливая, невозмутимая. Взвешивающая.
– Она понимает, – наконец мягко сказала она. – Она была там – и сумела вырваться.
Джинни, бросив на нее недовольный взгляд, повернулась к остальным. В ней читалась беспомощность и дерзость, как у лани в кольце тигров. Словно уловив нужный момент, на стол вспрыгнул Минимус, уселся возле газеты, поднял белую лапу и принялся бешено раздирать таблоид на клочки.
– Этот вопрос задают охотники, заманивая жертву в западню, – кивнул Бидвелл. – Похоже, кто-то вот-вот на него ответит.
– Юноша по имени Джек, – сказала Эллен. – Еще один из таких, как вы, Вирджиния. Пермутатор судеб.
– «Грезишь ли ты о Граде-в-Конце-Времен», – прошептала девушка.
– Мы знаем, знаем, – подтвердила Фарра. – Времени остается меньше, чем представлялось. Что будем делать?
Открылась деревянная дверь на другом конце склада, и вошла Мириам Санглосс.
– Наконец-то, – фыркнула Агазутта.
– Прошу прощения. – Под насквозь промокшим коричневым плащом виднелся лабораторный халат поверх голубой блузки и джинсов. – Извините, что припозднилась. – Она стянула плащ и, ощутив всеобщее напряжение, оглядела комнату. Состроив гримаску, доктор Санглосс доверительно прошептала Джинни: – Хорошо, что хоть кто-то прислушивается к моим советам.
Бидвелл расчистил место на столе, смахнув разодранную газету в мусорное ведро.
Санглосс выложила папку-планшет и развязала тесемки.
– Я теперь взломщик-грабитель, – сообщила она и объяснила, что не так давно «обчистила» квартиру некоего молодого человека в квартале Королевы Анны. – Его адрес я взяла из больничной карточки. Нашла вот это, однако сум-бегунка нет. Должно быть, носит с собой.
Джинни снова мигнула от удивления.
– Стало быть, его «сколлекционировали» вместе с камнем! – заявила рыжая Агазутта и с досадой хлопнула по спинке кресла.
– Возможно, еще нет, – покачала головой Мириам. – Но это вскоре случится. Он очень растерян, не знает, что делать.
– Как и все мы, – присовокупила Фарра.
На крыше шипел дождь. Минимус посмотрел вверх; зрачки круглые, океанской глубины.
Бидвелл обернулся к Джинни:
– Мисс Кэрол, вы нас не бойтесь. Мы охраняем и защищаем. А те, что стоят по ту сторону объявления… – Он покачал головой. – Они-то и есть подлинные монстры.
– Ну, раз теперь все стало на свои места, – сказала доктор, – позвольте показать вам, что я нашла в квартире Джека.
Она раскрыла папку и выложила перед девушкой стопку рисунков. Верхний был выполнен акварелью, восковыми мелками и черным карандашом, в отдельных местах с растушевкой пастелью.
– Что-нибудь знакомо?
Против своей воли Джинни нагнула голову и посмотрела на рисунок. Тиадба. Это слово – имя – всплыло самостоятельно. Мой визитер… Это видела Тиадба. Напоминает носы кораблей, устремленных в тяжелые волны. Все три… такие громадины… чем бы они ни являлись. Сейчас ей грустно оттого, что она ушла из-под их защиты…
– Я так понимаю, ответ положительный? – спросила Мириам, посверкивая глазами. Она выложила второй рисунок.
Джинни прикрыла рот рукой и отвернулась.
Изображение – пусть неуклюже, но с мрачным упрямством – вызвало в памяти образ, который ей больше никогда не хотелось увидеть. Исполинская голова – размером с гору – выплывала из-за странных подмостей над холмистой черной землей. Перспективу создавали крошечные, бегущие фигурки. Один-единственный, мертвый глаз головы пялился куда-то вдаль, резким серым лучом пронзая дым и туман. В глотке девушки застрял вопль и через секунду обернулся приступом кашля.
Свидетель.
– Бедное дитя, – промолвила Фарра. – Конан, принесите ей воды.
– Не сердитесь на меня, – сказала доктор Мириам. – Очень мрачная картина, правда? Но нам надо собрать воедино все части. Нам никогда не доводилось наблюдать это воочию.
– И я не видела, – ответила Джинни. – В смысле… не своими глазами.
– Во сне, – кивнул Бидвелл. – А вы встречались с автором рисунков?
Джинни отрицательно покачала головой.
– Это его собираются… «сколлекционировать»?
– Будем надеяться, что нет, – ответила Мириам. – Итак, дамы…
Все встали.
– Пойдемте с нами, вы нам понадобитесь, – сказала Эллен. – Конан, разумеется, остается здесь.
– У меня нет выбора, – пожал плечами Бидвелл.
– Пойти с вами? Куда? – насторожилась Джинни, переводя взгляд с одной женщины на другую.
– Мы проследуем за бурей, – сказала Мириам. – По пятам молний. Дела вот-вот пойдут еще хуже, и никто не знает, что сделает этот юноша. Если он столь же талантлив, как и вы, он – будем надеяться – сумеет дожить до утра. Ах да, кстати… – Доктор сунула руку в карман белого халата и извлекла небольшой сверток в оберточной бумаге. – Это я нашла в ломбарде рядом с клиникой. Пришлось выложить кругленькую сумму, прежде чем хозяин лавки согласился расстаться с этой вещицей.
Глава 34
Мысли Джека бились, как птица в силках, – с момента звонка и пяти минут не прошло. Может, вылезти через балкон, добраться до крыльца… бежать через аллею? Но сахарное тепло не давало этого сделать.
За дверью – его друзья, густые и сладкие как патока. Нет нужды бежать, нет нужды бояться. Ноги не пойдут. Всякий шаг равноценен. Всякий результат одинаково хорош.
– Мы здесь! – крикнул Главк. – Ты позвонил, и мы пришли дать ответы.
Затем почти беззвучно:
– Боюсь, я его немножко оглушил. Пожалуй, теперь можно попробовать силой, моя дорогая.
Даже после третьего удара по двери – словно шлакоблоком били в несчастное, разлетавшееся в щепы дерево – Джеку по-прежнему казалось, что замечательный исход поджидает его повсюду.
Он немного пришел в себя и шагнул назад. От четвертого удара дверь прогнулась как картон и слетела с петель, вместе с погнутым замковым ригелем на куске лопнувшего косяка. В спальню ворвался вихрь. Где-то запищали крысята. Несмотря на грохот, вой ветра и дождевые брызги, Джек не чувствовал страха. Его ступни словно приклеились к паласу.
Невысокий, налитой, плотный человек в сером твиде вошел внутрь и снял плоскую шляпу толстыми, цепкими пальцами. Лицо его было гладким и румяным как у куклы – жуткой куклы, – а глаза, крохотные и знающие свое дело, в один миг обмели взглядом квартиру вместе с Джеком. Мгновенно возникшая улыбка была зубастой и широкой, как в мультфильме про собачку Тоби. Он сочился искренностью и человеческой теплотой.
– Добрый вечер, – напористо сказал мужчина. Его присутствие требовало уважения – требовало благорасположения.
– Здравствуйте… – прошептал Джек.
Сквозь раму разбитой двери он видел угрожающе нависшую тень. Громадная рука протянулась вперед и на конце этой руки – невозможная ладонь, ладонь героя или злодея из комикса, с мощными суставами, короткими пальцами, скрюченными от таившейся в них силы и боли. Тень сдвинулась под свет: невероятно крупная женщина будто разбухала на глазах. Лицо ее отливало прозрачной, фарфоровой белизной ледяного тороса. Капли дождя стекали по снежно-белым выпуклостям и впадинам, собираясь на кончике широкого, мясистого носа – ноздри зияли как распахнутые канализационные люки. Глаза заливала катарактальная пустота. Беглая улыбка коснулась ее толстых, блестящих от влаги, зеленоватых губ, открывая мелкие, ровно посаженные зубы. Из-под широкой плоской шляпы – смехотворной, словно на голове лежал ворох серого, мертвого мха, – свешивался мокрый локон.
Крысята завизжали голосами перепуганных детей. Главк и его компаньонка – просто-напросто галлюцинация, в этом Джек был уверен. Явный симптом окончательного и бесповоротного выпадения всех его шариков и роликов.
– Так мы войдем? – полувопросительно сказал Главк, хотя уже миновал порог.
Джек всю волю бросил на то, чтобы отступить еще на шаг. Он чуть ли не физически ощущал, как мерзко липнут подошвы к паласу.
Великанша пригнулась, чтобы протиснуться в комнату.
– Это моя напарница, – сообщил Главк. – Ее зовут Пенелопа.
Джек всосал воздух и попытался извернуться, но грустное разочарование гнома придержало его за поясницу. Вещи начали занимать свои обыденные места; порывы воздуха, порхающие пылинки, повороты крошечных событий – все они устроили заговор, чтобы не дать ему сдвинуться с места.
Главк повернул голову, желая что-то сказать партнерше.
И тогда Джек неожиданно сбросил путы. На миг освободившись от клея, он понял, что ничто на свете не подготовило его к той страшной беде, которую несла с собой эта парочка, исторгавшая ужас, словно половинки жуткого, хриплого кузнечного меха. Не раздумывая, Джек метнулся сквозь паутину мировых линий, задевая другие свои «я» – незаметные всплески призрачных душ среди приведений.
И все же что-то проникло за ним вслед и неожиданно цапнуло.
Главк подтянул соседние мировые линии к своей собственной — напрямую меняя обстоятельства, вместо того чтобы уклоняться от них. Джек никогда не слышал о чем-либо подобном – а впрочем, он был еще молод. Он сосредоточился на мощи этого человека, на его умении и навыках, силясь прочувствовать свой путь до любой возможности вновь сбросить путы. Главк был крепок, но Джек еще крепче: он умел обследовать все вероятные пути, несмотря на растекавшуюся патоку. Он не даст себя удержать, даже этим двум; его не пришпилишь булавкой.
Главк опустил взгляд.
– Ты хочешь убежать, но все дороги кажутся хорошими. Куда свернуть? Я счастливый человек. Все дороги кажутся мне сладкими – и, стало быть, тебе тоже. – Он дернул округлым плечом в сторону компаньонки. – Пенелопа, он нам не верит. Хочет нас покинуть. Убеди его.
Громадная женщина запрокинула голову и стряхнула с себя длинный коричневый дождевик – широкие обнаженные плечи блеснули влажными ямочками отпотевающего теста.
Джек не мог отвести взгляд.
Под плащом она не носила ничего и в то же время не была обнаженной. Темно-желтые массы прикрывали ее опухшие неблагопристойности. Тело обернуто в кишащее одеяло из хищных ос – тысячи насекомых роятся, пульсируют медленными волнами по вялой плоти, в облаках зудящего гула обволакивают колени и лодыжки. Живая мантия.
Единственный подлинный ужас во всем существовании Джека, единственный фатум, которого он не в состоянии избежать: рой злых, жалящих существ. На уроках боли он усвоил, что колонии насекомых вычерчивают свои собственные, спутанные дорожки судьбы, тысячи индивидуальных мировых линий, слипшихся комом переваренных спагетти, с узлами неистовой решительности. Осы, пчелы, даже муравьи способны развернуться веером и блокировать его решения, болотистой трясиной засосать его броски с пряди на прядь промеж бесконечных фатумов мира.
В свое время осы помогли уяснить пределы его таланта, и они же сделали его особо чувствительным к их яду: стоит вонзиться еще одному жалу – и может наступить конец.
Им известно, кто я такой!
Осы поднялись взвесью черного тумана, испаряясь с тела женщины, метеорами проскакивая из угла в угол. Утратив покровы, Пенелопа все с той же отсутствующей улыбкой беззастенчиво явила взору Джека валики жира, тяжело обвисшие на могучих, как древесные стволы, ногах.
Осы заполонили квартиру. От пикирующих, мечущихся насекомых не убежать.
– Пенелопа, дорогая, давай сделаем то, что мы умеем лучше всего, – предложил Главк. – Давай поможем этому несчастному молодому человеку.
При всем своем объеме Пенелопа была на редкость подвижна, но ни в какое сравнение не шла с ловкостью Главка. Комнату залило море цепких лап и гудящих крыльев; маленькие, жесткие, полосатые брюшки били в воздух длинными жалами; фасетчатые черные глазки шарили по сторонам и ненавидели, пока наконец и насекомые, и люди не стали напоминать единую, цельную тварь.
Нарастал шелестящий, гулкий шум, будто кто-то тасовал гигантские карты, швыряя, шлепая, вбивая их в назначенные места.
И тогда Джек сделал ход.
Уклонившись от выброшенных вперед рук Главка, юноша отлип от патоки и страха, метнулся сквозь сотни, тысячи фатумов, пронзая целые бунты сплетенных канатов судьбы, выкладываясь до предела, до последней толики силы – лишь бы увернуться от страшных жал.
Главк молча разглядывал распростертое тело. На его жесткие, крутые черты набежало облачко сомнения. Бывший ученик старого горбуна помнил, какими несчастными и растрепанными выглядели умирающие птицы, когда он швырял их в придорожные канавы на радость крысам.
– Сбежал? – спросил он, нагибаясь над телом.
– Нет, он здесь, я его вижу, – рассудительно заметила Пенелопа, помахивая ручищей, на которой все еще копошились сотни ос.
Нахмурившись, Главк внимательно присмотрелся к Джеку. Из широко распахнутых глаз юноши вытекал пустой ужас.
Главк нагнулся и ладонями похлопал по карманам жертвы. В легкой курточке – кусок сложенной бумаги. Он сунул руку внутрь. Болевая игла вошла до самого локтя, и он даже клацнул зубами, но пальцы не разжал.
Вот она, бумага. Нет нужды вызывать Уитлоу, чтобы тот подтвердил правильность объекта охоты. Однако Главк не решился изымать шкатулку.
Дичь положено доставлять непотрошеной.
Глава 35
Первая дальняя прядь, которую достиг Джек, чуть не выбила из него последние остатки чувств. Сиэтл бросало на волнах чудовищного землетрясения. Он соскочил с этого пути, едва успев увернуться от очередного удара снизу, и наискось бросился сквозь калейдоскопические вспышки альтернатив. Наконец цвета потускнели, а мерцание замедлилось. Он ударился о нечто, ранее ему не встречавшееся – впрочем, ныне пережитое ему тоже не доводилось испытывать, – ударился о баррикаду или стеклянистую мембрану. На миг показалось, что за нее можно заглянуть, но его сразу оттащило назад, защищая – приструнивая.
То, что лежало за мембраной, было хуже ситуации, в которой он сейчас находился, а если говорить о его ситуации, то…
Побег закончился. Он был ошеломлен, выжат – требовалось время прийти в себя. Таких мировых линий ему еще не встречалось.
Эта прядь была мертва. При первом же вдохе и нос, и легкие заполнило золой и прахом. Здание, которое он некогда на пару с Берком именовал своим домом, не изменило ни форму, ни габариты – однако все жизненные силы из его стен и перекрытий как будто высосали. Больной, робкий свет падал сквозь разбитое окно. С треснувших стен медленно осыпалась краска. Растекшаяся в воздухе влага не освежала пересохшую глотку, а скорее жгла, как кислотный туман. Теряя равновесие, Джек выбросил вперед ногу – и ступил на ковер из стальных шприцев, сотнями засыпавших пол.
Что-то шевельнулось в уголке глаза, на краю поля зрения. Он вихрем повернулся, хрустя раздавленными иглами, – этот Джек был обут в ботинки на крепкой, толстой подошве. Комната пуста, молчалива, если не считать шелеста облетающей краски. Он вскинул обнаженные по локоть руки и уставился на них, не веря своим глазам, – кожа испещрена затягивающимися, болезненными струпьями, многочисленными следами уколов…
Не важно, что это за место – он был уверен, что увильнул от Главка и его исполинской, тестообразной партнерши. Впрочем, радости эта мысль не принесла. В последнее время у него появилось свойство вырываться слишком далеко, сдвигая не только собственное немедленное будущее, но и характеристики выбираемого мира.
К примеру, он бежал от Эллен – и очутился на линии, где испытал жгучую потребность набрать телефонный номер, указанный в газетном объявлении, не предчувствуя жутких последствий. Плохой план, плохие последствия.
А сейчас его фатум обернулся худшей стороной.
Одной из предпосылок его сумасшедшей способности – или симптомом невротического бреда о власти и контроле – всегда выступала убежденность в том, что on умеет распознавать момент, когда дела вот-вот пойдут из рук вон плохо. Без этого предчувствия его прыжки стали бы хаотичными, случайными – утратили бы всякую ценность. Нынче все его чувства говорили о том, что он оказался в худшей из всех возможных ситуаций – за исключением того, что лежало за твердой, прозрачной баррикадой: квинтэссенция распада, гниющая неудовлетворенность, замешанная на… чем?
На пустоте?
– Эй! Есть кто дома? – позвал он срывающимся голосом. – Берк?
В комнате, которая некогда была его спальней, послышалась возня каких-то мелких тварей. Крысята? Он опасливо пересек покоробившийся пол, мыском ботинка сметая звонкий мусор, похрупывая тоненькими сосульками игл.
Заглянул за угол.
Там стоял рундучок, с которым Джек не расставался после смерти отца. Здесь он хранил самые ценные вещи. Именно за ним обнаружилась папка с рисунками.
Джек потрогал надорванный карман куртки. Ага, шкатулка все еще на месте.
Проверяя прочность пола перед каждым шагом, поначалу перенося на стопу лишь часть своего веса, затем налегая полностью, он пересек спальню. Покоробился не только пол: горбылями выгнулись и доски рундучка. Он поднял крышку. Пусто – лишь на дне колышется серая жидкость.
Джек разжал пальцы, крышка грохнулась на место. Он покинул комнату, добрался до выхода на балкон, приналег на скользящую дверь – битое стекло в гнутой металлической раме – и шагнул наружу. Все здания по соседству давно обрушились грудами серо-бурого мусора, откуда мертвыми пальцами торчали балки и доски. Глинистая жижа струилась по бороздам и трещинам вспученного асфальта, собираясь лужами и водоворотами в рытвинах, словно только что прошел ливень из грязи, забившей все уличные стоки.
Тупиковое место в тупиковом времени. Куда ни брось взгляд, никакой надежды, никаких признаков жизни… и сколько это тянется? Как давно умер этот мир?
Прошли часы?
Годы?
Судя по внешнему виду, запаху – этот мир никогда и не был по-настоящему живым.
Чего бы он ни коснулся, это остается навечно. Такое ты уже видел. И увидишь вновь…
Во всех комнатах, куда бы он ни зашел, валялись небрежно раскиданные иглы. Джек подтянул рукав куртки и еще раз задумчиво оглядел следы от уколов. Из свежей дырки сочилась желтоватая сукровица. В голове расплывался туман от наркотика. Он сражался с апатичностью, с ненавистным, горьким удовлетворением от того, что удалось-таки уколоться опять – и слушал звуки с улицы: ветер, дождь, вода, шелест падающей золы и мусора. В воздухе висела кислая вонь, как от лужи застарелой рвоты. Как вообще кто-то способен здесь жить? Надо найти дорогу вниз, по лестнице, прочь из этого снулого квартала, через весь город – а вдруг это только локальное явление, просто-напросто зачумленные трущобы?
Впрочем, он и сам понимал, что пагуба поразила все и вся. Он приземлился в западню. Каким-то образом запрыгнул на извращенную линию наименьших возможностей, окруженную бесконечностью чистилищ, – и все они граничили с геенной. Соседние пути были темны – плодовитая пустота, размазанная по всему доступному для прыжка радиусу, обмазавшая своей мерзостью гигантские пучки мировых линий, метафизическая зараза, измеримая лишь миллиардами, триллионами порченных, разъеденных гнилью жизней.
Из материи ушла вся радость.
Тут в уголке глаза что-то вновь шевельнулось, и он, вздрогнув, обернулся. На сей раз нечто не стало прятаться.
Глава 36
Пенелопа вскинула мягкий, тяжелый мешок на обнаженные плечи, забрала с пола плащ и протиснула голую, ничем не прикрытую тушу сквозь дверной проем – мешок пару раз зацепил о косяк. Она перехватила ношу поудобнее, гулко пробухала вниз по лестнице и сбросила груз возле распахнутой задней двери старенького минифургона.
Ливень падал сплошной пеленой. Гигантскими, мигающими веками сверкали вспышки молнии.
У входа в пустую квартиру Главк, взявшись рукой за подбородок, размышлял о хитроумно свернутом клочке бумаги, который пойманной бабочкой трепыхался в его сложенных щепотью мозолистых пальцах. Лучше не лезть в это дело, хотя ему всегда было любопытно узнать, как сворачивают такие шестиугольники и что, собственно, в них содержится. Он сунул оригами в карман пиджака. Кое-чего недостает… Да, они нашли вызывной номер, причем вместе с мальчишкой. Шкатулку – и ту прибрали к рукам. Не хватает лишь одной, последней части, за которую его работодатель готов заплатить и деньгами, и освобождением. Несмотря на осиный рой, мальчишке удалось-таки улизнуть. Доставка же неполного комплекта могла обернуться болезненно – даже фатально.
Главк перегнулся через перила.
– Пенелопа! – крикнул он в ливень. – Нам досталась скорлупа. Парнишка сбежал.
– Он здесь – здесь он! – проревела партнерша.
– Нет, рисковать нельзя. Надо повременить – будем надеяться, он вернется, – или же придется обрывать нитку.
Пенелопа гулко изрыгнула проклятие. А затем заныла, как маленькая девочка, едва сдерживая слезы:
– Что же ты мне раньше не сказал?! Я-то его тащила, надрывалась…
Лысеющий усатый мужчина лет тридцати с небольшим устало поднимался по ступенькам, хлопая полами насквозь промокшего плаща, из-под которого виднелась белая поварская униформа. Он задержался на площадке, изумленно разглядывая измочаленную дверь, затем обернулся на детский голос, снизу прорвавшийся сквозь дождь, – и тут увидел скрытого тенью Главка. Очень медленно, с опаской, он попятился от могучего гнома.
– Весьма сожалею, – сказал Главк, легко касаясь перил.
– Какого черта?!. – начал было мужчина.
Главк с дикой ухмылкой проскользнул мимо и намасленным шариком скатился по лестнице, крикнув на ходу: «Пардон!»
Сосед Джека просунул голову в дверной проем. В квартире царили осы. Выругавшись, он замахал руками перед лицом.
Главк присоединился к Пенелопе.
– Ничего, я еще прищучу этого мальчишку. Двигаемся дальше.
Пенелопа неподвижно стояла под дождем, притулившись к стене рыхлым, мешковатым боком. На ее лице ничего не отразилось. Она подняла с асфальта дождевик и прикрыла им массивную наготу.
Джек Ромер улетел так далеко, что Главк поначалу даже не учуял его след. Впрочем, Макс был уверен, что Джек, доведенный до отчаянья, вскоре сведет их линии вместе. Уж очень много в последнее время появилось отмирающих путей, так много линий, которые вели в никуда…
О да, ему, Главку, еще предстоит набросить сеть на черную рябь поломанных судеб, и при следующем ловком рывке Джек полетит задом наперед, от перепуга лишившись чувств. Все будет хорошо.
Лысый мужчина принялся выкрикивать угрозы с третьего этажа.
Главк махнул рукой в сторону мешка.
– Забираем его. Несите, моя дорогая.
Глава 37
Другой обитатель квартиры позаимствовал цвет и текстуру от засыпанного иглами пола, шелушащихся стен и просевшего потолка. От него исходил звук, напоминавший шелест сухого снегопада в черную ночь – неумолчный, неизменный. Его единственный голос. Изловленный этой комнатой, он ждал, ждал целую вечность, и сейчас плакался вслух. Спервоначалу Джек его не заметил, но, приглядевшись, оцепенел.
Обитатель взял инициативу в свои руки и переместился – не двигаясь. Он сменил позицию, в этом Джек был уверен – хотя и сомневался, что сам себя способен в этом убедить. Повернувшись, чтобы проследить за едва заметным изъяном, неясной кляксой, маячившей между ним и дверью, юноша сообразил, что оно находилось там и раньше; где же еще ему быть? Джек попросту недопонял.
Он заметил его вновь – и будто впервые.
Веки Джека задрожали, попытались сомкнуться. Дурманящий сон тщился закутать его в погребальный саван, сохнущий на бельевой веревке. Надо приказать себе не смотреть, убраться прочь от невозможной вещи между ним и дверью. Его мозг не способен размышлять и помнить. Двигатели памяти отключаются один за другим. Скоро он застрянет здесь навсегда, подобно вот этому предшественнику. А для самозащиты останется только один способ, как и у любого иного обитателя сего чистилища: собрать в кокон пол, стены и потолок, спрятаться у всех на виду.
– Я не желаю вам ничего плохого, – стуча зубами, произнес Джек. – Я просто хочу отсюда уйти.
Шелест снежной пороши расплылся в зернистое, ровное хныканье – слезы замороженной скорби, – печальнейший звук из всех, что когда-либо слышал Джек. Второй обитатель сбросил камуфляж, стал плотнее, человекоподобнее: две руки, на месте головы – шишка, тело – чурбан, поделенный у основания на две ноги.
– Куда ты пойдешь? – казалось, спрашивал он. – Возьми меня с собой.
– Я не знаю, как это сделать.
Контуры лица едва различимы: дырка рта, две зеленые впадины взамен глаз.
– Отведи меня наружу.
– Ты не можешь выйти? – спросил Джек, чувствуя, как подкатывает рвота.
– Не могу… – прошипел тот. Он приблизился – всегда стоял бок о бок с Джеком, он ни за что его не покинет, конечность вытянулась, словно желая притронуться к плечу, – но руки не было.
Еще не было.
Волчья пасть закрывалась.
Джек не мог совершить прыжок. Нет путей, нет свободы, ничего нет, кроме тлетворных прядей, лишенных даже цвета или тьмы… и каждая заканчивается пульсирующим, саркомоподобным узлом, готовым извергнуться метастазами и пожрать все.
Здесь гниет ткань самой материи. Пряди расплетаются. Их концы разлохмачены и липнут друг к другу, образуя петли. Вот куда я попал. Я в петлевом мире.
Джек запрокинул голову, не в силах сдерживать вопль.
И вопль вышел из него, просочился каплями, повизгиванием мелкого, издыхающего зверька, не громче писка его питомцев-крысят.
– Не уходи… Я оставил тебе кое-что поесть, – сказала зыбкая форма.
Джек вдруг узнал лицо в размытой кляксе.
Берк. Его сосед по квартире.
Багорный крюк вонзился в спину и дернул, пронзив позвоночник неимоверной болью. Джек не успел даже задуматься о смерти и безголосых разговорах – о бесформенной лапе на его плече, лапе, приглашающей разделить застывшую вечность, – его выдернули мощно, бесцеремонно и очень мучительно.
Он вновь попытался крикнуть – всерьез вложил в это силы. Придушенный визг доплеровской волной пронесся по тысяче серых, тупиковых путей – вжик! – и его опять дернуло, уже в другую сторону, сквозь тысячи других линий. Световые фрагменты, достигавшие глаз, становились то ярче и теплее, то тусклее и холоднее – его еще раз подсекло, увлекло назад – в мгновение ока. Кто-то вываживал Джека, как рыбешку, и было ясно кто – он вновь ощутил тошнотную приторность… так рыбак дергает пальцем за леску, проверяя, на крючке ли улов.
Джека Ромера тащил из реки скорби мастер по ловле человеков.
Глава 38
ЗАПАДНЫЙ СИЭТЛ
Главк держал курс на юг. Свернув из медленного ряда на Западный мост, он неожиданно издал резкий, пронзительный присвист и, поминутно тряся головой, с силой зажмурился и оскалил зубы, будто хотел что-то раздавить во рту.
– Попался! – зашипел он, потирая брови.
Пенелопа полулежала, плечом навалившись на дверь, – крохотные глазки вялы и безразличны ко всему. Одинокая оса выбралась из-под воротника и заковыляла по жирной шейной складке. Дождь уныло стучал по крыше мини-фургона, время от времени срабатывали «дворники», размазывая водяные потеки. В утренний час старая эстакадная трасса была полупустынна. На востоке, в мокрой хмари брезжила робкая заря.
На заднем сиденье шевельнулся мешок.
– А, – кивнул Главк, – мы уже не скорлупа, не так ли, мой мальчик?
Пенелопа горстью смахнула осу с подбородка и раздавила пленницу о ноготь большого пальца. Главк восхищался ее стойкостью и упорством – но отнюдь не остальными чертами характера. Она не испытывала привязанности ни к чему. Совсем. Уже четвертая партнерша по счету, Пенелопа была с ним дольше всех – лет шестьдесят с гаком. В обмен на это она не старела, просто росла – как по объему, так и по степени непривлекательности. Другие партнерши, напротив, истончались и скукоживались. Скажем, вторую из них он вообще некоторое время носил в кармане. А третья за какие-то несколько дней просто-напросто выцвела, будто долго пролежала на солнце, – после чего одним прекрасным утром исчезла. Судя по всему, она до сих пор обитала в их старом доме – хотя видеть ее уже никто и никогда не сможет, да оно и не важно.
Глаза Пенелопы распахнулись.
– Мне кажется, оно вернулось.
Главк повернул к ней оценивающий взгляд.
– Точно?
– Оно плачет, – ответила Пенелопа.
Мешковина лезла в рот при каждом вдохе. Даже дыхание – и то, казалось, липло к лицу Джека с несвежей, утешительной определенностью. Так недолго и задохнуться. Умереть. Что угодно – лишь бы не обратно в то место, на гиблые земли, где царствует гниение на пару с отчаянием.
Джек действительно плакал, тихо и ровно. После того как его выдернули из чистилища, после того как он оказался на пороге ада, его слезы никакого отношения не имели к мужеству или страху – они были вызваны великой скорбью, равной которой он никогда не испытывал.
Из материи ушла вся радость.
Он против собственной воли припомнил, как едва не прорвался через… барьер, словно едва запекшаяся корка над свежей раной…
– От него несет горелым, – заметила Пенелопа.
– Ну и пусть.
В глазах Главка, однако, появилась легкая дымка беспокойства. Он глянул из бокового окна на дождь, молнии. Воздух загустел, серый свет пульсировал под кромкой грозы широкими, плотными волнами. Или все дело в крови, прокачиваемой сквозь его жесткое, как кремнистый желвак, сердце?
Главк фыркнул, сбрасывая озабоченность.
– Мы ему почистим перышки. Такой вони и в аду не встретишь.
– Не в аду, – согласилась Пенелопа.
Джек прислушивался из мешка. Он и вправду попахивал – на редкость гнусно. Зажимание ноздрей не помогало, поэтому он решил просто не обращать внимания.
Колоссальным усилием, собрав мужество, Джек осторожно потянулся обратно, в стремнины судеб. Во всех ближайших ситуациях прослеживалась напряженность, вязкая плотность. При таких обстоятельствах даже самые прочные мировые линии склонны выбиваться из общей канвы. Сейчас его куда-то везут в грузовике или мини-фургоне. Вблизи не видно никаких ДТП, лопнувших шин, любых полезных случайностей. Он слишком глубоко продвинулся по весьма устойчивой и надежной линии. Все имеющиеся альтернативы держали его здесь, хотя… не обязательно в мешке, пусть и очень прочном, без надрывов или, скажем, швов…
– Эй, вонючка! Даже и не думай, – посоветовал Главк.
От звука этого голоса – словно мать утешает расстроенного ребенка – Джека вновь окатила липкая, приторная сладость. Все будет хорошо… Он слишком устал для борьбы. Он чуть ли не с радостью испытал сахарное чувство правильного порядка вещей, которое тут же перебродило в спиритуальный ликер, заглушая все надежды, всю боль…
– Потерпи, скоро будем дома, – сказал Главк. – Тебе понравится.
– Ему понравится? – удивленно переспросила Пенелопа и поежилась на застонавшем сиденье. – А вот мне — ни за что.
– Надо будет смыть эту вонь, пока ее кое-кто не учуял. Кое-кто недоношенный и, может статься, слишком прыткий.
Главк цокнул языком – жестко и громко. Джек не мог понять, как он это сделал.
Словно лязгнули громадные рачьи клешни.