Как раз проходили снова мимо дома Зоя и Майор. Зоя ахнула:
— Смотри! Выключили свет!
Майор легко поддался на ее тревогу, постоял, задрав голову к шестому этажу, решился:
— Пойду позвоню в дверь!
— Да брось, ничего ты этим не остановишь! — отчаивалась Зоя.
— Все равно!
— Ну и чего ты добьешься?
— А вот увидим!
Зоя осталась на улице.
Дверь открыл Олег, и быстро причем — не врасплох…
— А, Майор, ну то-то же, заходи.
Ревнивый взгляд Майора — с головы до ног: нет, все в порядке, и одежда не растрепана…
— Я заходить не буду, ты выйди: дело есть.
— Одеться, что ли?
— Оденься.
Олег ухватил с вешалки пальто. В комнате уже снова горел свет.
Зою они отправили в дом.
— Знаешь что, Олег, я должен тебе кое-что рассказать, а там уж решай сам…
— Если про Натали, так я все знаю.
Гордый.
Майор не поверил:
— И про то, что мы с ней целый месяц ходили вместе? Везде — в кино, на дискотеку…
— Знаю, — сказал Олег.
— И что я провожал ее?
— Знаю.
Майор набрал воздуху. Выдохнул:
— И что мы целовались?
Олег поколебался — погнулся, но выстоял:
— Знаю.
У Майора камень с сердца свалился, гора с плеч:
— Значит, она сама тебе все рассказала?
— Да.
— И, значит, у вас теперь все?
— Ну… так бы я это не назвал. Извини, Майор, — Олегу больших усилий стоило сохранять ровный тон.
— Как, ты согласен на… такое?
— Давай мы с тобой не будем это обсуждать, Майор. На что я согласен, на что нет.
Без пальто выбежала из подъезда Натали.
— Олег! — тревожно окликнула. — Олег!
Оба обернулись к ней, она одна против них. Не сразу Олег отозвался:
— Иди, Наташа, в дом, замерзнешь. Я скоро.
— Что тут у вас? — не прекращала она тревогу. И грозно: — Майор! Ты чего, а? Чего тебе надо?
Майор уступил ответ Олегу, и Олег повторил:
— Наташа, иди, я сейчас.
И как только она подчинилась, повернулся к своему несчастному (или наоборот счастливому) сопернику:
— И ты не врешь?
— Во даешь! Ты же сам сказал, она призналась!
— Ну ладно, я пошел, — сказал Олег. Голос его уже терял управление, юзом начинал идти, и Олег спешил замять разговор раньше, чем закричит и врежет Майору справа. — Тебя я не приглашаю, Майор, извини, в другой раз.
— Зойку мне вызови! — Майор повеселел. — Проводить же ее надо.
— Сам провожу, не беспокойся.
— Вот давно бы так! — одобрил, и тут уж Олег с трудом удержался, чтоб не врезать.
Натали ждала на лестничной площадке, мерзла, не уходила. Зубы стучат, и не только от холода. Он взял ее за руку, бережно эту руку поцеловал, повел в квартиру.
Витька, Любаша и Зоя сидели за столом; Витька, уже проголодавшись, ел все без разбору; Любаша аккуратно пила чай, откусывая торт (сама испекла) маленькими кусочками; Зоина чашка стояла нетронутой.
— Что, Новый год уже, кажется, наступил? — усмехнулся Олег. Сам над собой. — Включите телевизор! — Впрочем, сам и включил и уселся смотреть новогоднее представление. Обернулся к Натали спросить, видно ли ей. Заботливый.
Ей было видно. Все причем. Она сидела молчком, смотрела с испугом и не знала, как себя вести.
Концерт что-то не нравился Олегу. Вздыхал, покашливал, ерзал на стуле. Наконец не выдержал:
— А может, черт с ним, с Новым годом, не пора ли спать?
Натали кротко укорила:
— Опять как вчера?
— Опять, — как можно мягче сказал Олег. — Но уже не как вчера.
Натали заволновалась не на шутку:
— Что он тебе сказал?
(Что он наврал тебе?)
— Он сказал правду.
— Какую?
Олег горько улыбнулся:
— Хороший вопрос. Какую. Правд действительно много. Он мне сказал свою.
— Но ведь есть еще и моя! — воскликнула Натали.
— Да, но и моя! — твердо сказал.
И — посмотрел на нее грустным взглядом. Каким прощаются. Каким прощают.
Зоя нервно поднялась из-за стола:
— Ну ладно, братцы, с Новым годом, я домой.
— Подожди! — вдруг сказал Олег. — Я провожу тебя. Только сперва отведем домой Наташу.
Натали вспыхнула, ноздри затрепетали, она опустила голову, чтобы скрыть позор. У Витьки были свои планы:
— Вот и отлично! А мы тут с Любашей подождем, пока ты всех разведешь по домам. Ты не против?
— Удачи вам! — без улыбки сказал Олег.
Витька не удержал счастья:
— Эх, черт, скорей бы кончить школу да жениться! Сиди себе в тепле у телевизора — никуда не надо по морозу тащиться. Хату ни у кого не надо клянчить!
Любаша отчаянно покраснела:
— Витька!!!
— А чего? Я и сейчас под присягой могу подтвердить. Любаша моя будущая жена. Все. А что? Господи, дотерпеть бы!
А Зоя снова села за стол и замерла, не впуская больше в сознание никаких событий, чтоб не потеснили последнюю весть от Олега. Она больше ничего не хотела знать после того, что он сказал.
Но вдруг спохватилась, с большим опозданием очнулась:
— Олег, меня ведь не надо провожать, я привыкла ходить одна, со мной ничего не случается!
Натали благодарно взглянула на подругу.
— И вообще… — Зоя смешалась, покраснела. — Я пойду.
Поднялась, схватила пальто и, не одеваясь, выбежала вон.
Там, за дверью, идет их последний школьный экзамен. Они томятся, бродят по коридору с обескровленными лицами. Время от времени, вздрогнув, лихорадочно заглянув в учебник, молитвенно возводят глаза к потолку, что-то шепча. Потом ненадолго успокаиваются, чтобы вскоре вздрогнуть опять.
Натали привалилась к стене, напрасно Майор подставляется под ее взгляд, глаза ничего не видят. Наконец он подошел вплотную:
— Наташ, не пойдешь после экзамена купаться?
Она долго вспоминает, кто он и чего ему от нее надо.
— Ну сколько уж можно дуться, наконец? — нетерпеливо вздохнул.
Вспомнила. Удивилась:
— Такой простой!.. Купаться… Продал, предал — и купаться!
Майор жалобно забубнил:
— Наташ, ну как продал, почему продал? Я же хотел как лучше! И по справедливости.
— По справедливости? — изумилась Натали. — А в чем тут справедливость?
— Ну как, факты есть факты! Ходили мы с тобой? Ходили. Что, не так? Разве не справедливо считать, что я и ты… Ну…
— Но я же не люблю тебя, Майор…
— Но мы же целовались! Факты есть факты.
Ей даже интересно стало, от любопытства она забыла сердиться:
— Ну как ты не понимаешь, можно целоваться — и не любить. И наоборот: любить и не целоваться.
Этого он действительно не понимал:
— Но зачем?!
— Глупый ты, Майор.
Пусть глупый, он уже тому рад, что она наконец с ним разговаривает.
— А что он тебе тогда сказал, а?
— А ничего, — Натали глубоко вздохнула. Так измучила ее невысказанная тоска, что впору хоть Майору доверяйся, предателю своему. Вздохнула еще раз и неожиданно для себя заговорила: — Проводил тогда домой, бережный такой, ни тени укора. Разговаривал как ни в чем не бывало. Я попыталась что-то объяснить, оправдаться — он мне не дал. Не волнуйся, говорит, я все понимаю, все в порядке. Успокоил. Простился как обычно, у меня даже сомнения рассеялись. Думаю, ну ничего, обошлось. Майор, думаю, может, и не выдал. И на другой день виделись — он такой же, только не прикасается ко мне совсем. На автобус его проводила, уехал — и как в воду канул. Ни звука. Гордый человек. Такой гордый, что даже не выказал гордости. Зойке вон письма пишет. Она мне их не показывает. А я клянчу… Щадит меня. Если бы не экзамены, я бы с ума сошла. Хоть отвлекают…
Майор не знал, что сказать, помолчал и снова за свое:
— Но купаться-то пойдем?
— Не знаю… Если сдам.
— Куда ты денешься? Стоишь у двери вечно бледная, трясешься, а выходишь всегда с пятеркой.
Пожала плечами:
— Сама не понимаю, чего они пятерки ставят. Отвечаю-то совсем ни к черту, в башку ничего не лезет.
Зоя, подходя, услышала последние слова. Объяснила с усмешкой:
— Чего тут не понять, медаль тебе куют.
— За какие заслуги?
— А ради справедливости, — сказала Зоя.
— Не понял, — не понял Майор.
— Чего тут понимать-то? Если сын директора кончает с медалью, а он кончает с медалью; надеюсь, вам не надо объяснять это, нельзя же, чтоб Натали, которая всегда училась лучше, кончила без медали! Разве это было бы справедливо?
Натали начала быстро прозревать:
— Ах вон оно что! Ты это серьезно?
Майор обдумал и признал:
— Пожалуй, да, так оно справедливо.
Зоя тут усмехнулась и произнесла:
— Справедливость! Честность! Правда!.. — каждое слово обливая презрением и наблюдая, как это презрение каплями стекает со слов. Она хотела еще что-то сказать, но подошли Витька с Любашей, Витька прямиком к Зое:
— Ты уже тут, а мы за тобой заходили. Любаша тебе целый веник цветов напластала, как же, день рождения! Сюда уж мы этот веник не потащили, извини, а вот телеграммку прихватили — телеграмма тебе пришла.
Заранее посмеиваясь, достал из кармана и вслух прочитал:
— «Ромашка, будь все такой же. Олег». — Еще не придумав, как бы над всем этим повеселиться, уже начал: — Ромашка, а, Ромашк!
Зоя смутилась ужасно, никто никогда не звал ее Ромашкой, кроме Олега, это был их пароль, и чужому не то что произносить — знать не полагалось это заветное имя, Зоя даже рассердилась:
— А ну дай сюда сейчас же!
Отняла телеграмму — Витька, впрочем, не сопротивлялся — не читая сунула в карман — не осквернять больше священный текст ни посторонним зрением, ни слухом.
Натали украдкой подтолкнула Зою, стала клянчить:
— Дай взглянуть, а? Когда он отправлял?
— Не дам, ну зачем тебе?
— Зойка, дай! — умоляюще, завистливо, жалко.
Эта униженность, в которую Натали добровольно сама себя ввергала, была Зое нестерпима. Она ничьих унижений не выносила. Уж черт с ним, со священным текстом, — не глядя сунула ей в кулак смятый бланк телеграммы. Сколько доблести еще потребуется от нее?