– Да, сэр.
– Нелепость какая-то. Сорок детективов, сотни патрульных полицейских – и один отпечаток обуви! Если я не увижу немедленно результаты, вы дорого заплатите, лейтенант. И капитан. – Он ударил по столу крупной рукой с выступающими венами, перевел взгляд с одного на другого. – Дорого заплатите!
– Мистер мэр, мы выложимся по полной, я вам обещаю.
Мэр глубоко вздохнул, отчего его крупная фигура стала еще крупнее, потом выдохнул мощную струю воздуха:
– Тогда идите и принесите мне что-нибудь получше, чем какой-то дурацкий отпечаток.
29
Когда Альвес-Ветторетто вошла в логово босса на верхнем этаже башни «ДиджиФлад», Антон Озмиан сидел за своим столом, яростно стуча по клавишам ноутбука. Не переставая печатать, он поднял глаза, оглядел свою помощницу через очки в металлической оправе и почти незаметно кивнул. Она села в кресло из кожи и хрома и замерла в ожидании. Озмиан продолжал печатать – иногда быстро, иногда медленно – еще минут пять. Наконец он отодвинул от себя ноутбук, оперся локтями о черный гранит и уставился на своего адъютанта.
– Захват «Secure SQL»? – спросила Альвес-Ветторетто.
Озмиан кивнул, массируя седеющие волосы на висках:
– Нужно было проверить, на месте ли отравленная пилюля.
Она кивнула в ответ. Ее босс любил враждебные захваты не меньше увольнения своих сотрудников.
Озмиан вышел из-за стола и сел в другое кресло из кожи и хрома. Его высокая худая фигура была натянута, как струна, и Альвес-Ветторетто могла догадаться о причинах этого.
Озмиан показал на таблоид, лежавший на столе между ними, – рождественский номер «Пост».
– Я полагаю, вы это видели, – сказал он.
– Видела.
Предприниматель поднял газету, брезгливо поморщившись, словно держал в руках собачьи экскременты, и открыл ее на третьей странице.
– «Грейс Озмиан, – процитировал он с плохо сдерживаемой яростью, – двадцатитрехлетняя бездельница, не имеющая других интересов, кроме как тратить деньги папочки, предаваться незаконному употреблению наркотиков и вести паразитический образ жизни до тех пор, пока в суде ей не дали по рукам за то, что она в пьяном виде за рулем сбила восьмилетнего мальчика и скрылась с места происшествия, после чего мальчик умер». – Неожиданным свирепым движением он разорвал таблоид на две части, потом на четыре и пренебрежительно швырнул обрывки на пол. – Этот Гарриман не хочет оставить ее в покое. Я дал ему шанс заткнуться и жить дальше. Но этот ублюдок-говноед продолжает макать меня в дерьмо, марая доброе имя моей дочери. Что ж, его шанс пришел и ушел.
– Хорошо.
– Вы знаете, о чем я говорю, верно? Пришло время прихлопнуть его, прихлопнуть, как комара. Я хочу, чтобы этот грязный пасквиль стал последним, что напишет этот мерзавец о моей дочери.
– Я понимаю.
Озмиан посмотрел на свою помощницу:
– Вы действительно понимаете? Я не имею в виду просто напугать его. Я хочу, чтобы он был нейтрализован.
– Я вам гарантирую.
Губы на узком лице Озмиана дрогнули в неком подобии улыбки.
– Я предполагаю, что после нашего прошлого разговора вы продумали надлежащий ответ.
– Конечно.
– И?..
– У меня есть кое-что исключительное. Нечто такое, что позволит не только достичь желаемой цели, но и выполнить это с иронией, которую вы оцените.
– Я знал, что на вас можно положиться, Изабель. Расскажите мне, что у вас на уме.
Альвес-Ветторетто начала объяснять, Озмиан откинулся на спинку кресла, слушая ее бесстрастный, четкий голос, рассказывающий о самом аппетитном плане. По мере того как она говорила, улыбка вернулась на его лицо, только теперь это была искренняя улыбка, которая задержалась надолго.
30
Брайс Гарриман начал подниматься по ступенькам главного входа в здание «Нью-Йорк пост», потом остановился. За последние годы он тысячи раз поднимался по этим ступеням. Но сегодня утром все было как-то иначе. Сегодня утром, в день подарков, его вызвали в кабинет редактора Пола Петовски на незапланированный разговор.
Это было необычно. Петовски не любил разговоры – он предпочитал стоять посреди отдела новостей и выкрикивать команды с пулеметной скоростью, раздавая сотрудникам газеты поручения, задания и указания, словно разбрасывая конфетти. Из своего опыта Гарриман знал, что Петовски вызывает к себе в кабинет всего по двум причинам: либо устроить разнос, либо уволить.
Он преодолел последние ступеньки и вошел через вращающиеся двери в холл. Не в первый уже раз после вчерашнего дня его посещали сомнения в связи с этой статьей и гипотезой, ее породившей. Нет, естественно, статья была проверена и одобрена перед публикацией, как и ее продолжение, но по испорченному телефону до него дошло, что публикация вызвала сильную реакцию. Но какого рода реакцию? Произвела не тот эффект, какой ожидался? Вызвала ответный удар? Гарриман шагнул в кабину лифта, мучительно сглотнул слюну и нажал кнопку девятого этажа.
Он вошел в отдел городских новостей – там стояла необычная тишина. Для Гарримана тишина имела зловещий скрытый смысл, она словно наблюдала, слушала, будто сами стены ожидали какого-то происшествия. Господи боже, неужели он и вправду жутко накосячил? Его версия казалась такой убедительной, но он ведь и прежде иногда ошибался. Если его попросят из «Пост», ему придется уехать из Нью-Йорка, чтобы найти работу в журналистике. А поскольку газеты повсюду теряют тиражи и сокращают расходы, найти другую работу даже с его репутацией будет ох как нелегко. Хорошо, если возьмут куда-нибудь освещать собачьи гонки в Дубьюке.
Кабинет Петовски находился в заднем конце огромного помещения новостного отдела. Дверь была закрыта, жалюзи на окне опущены – еще один плохой знак. Гарриман петлял между столами, обходил людей, делавших вид, что они ужасно заняты, но все равно не мог отделаться от ощущения, что стоит ему пройти, как все принимаются сверлить глазами его спину. Он посмотрел на часы – десять. Назначенное время.
Он подошел к двери и неуверенно постучал.
– Да? – раздался хрипловатый голос Петовски.
– Это Брайс, – сказал Гарриман, изо всех сил стараясь не пустить петуха.
– Входите.
Гарриман повернул ручку, толкнул дверь, шагнул внутрь и остановился. Он даже не сразу понял, что видит перед собой. В маленьком кабинете оказалось полно народу: там был не только Петовски, но и его босс – заместитель главного редактора, потом ее босс – главный редактор – и даже сам Уиллис Бивертон, старый, раздражительный издатель. Увидев Гарримана, все они разразились аплодисментами.
Словно во сне, он слушал эту овацию, чувствовал, как ему пожимают руки, похлопывают по спине.
– Блестящая работа, сынок, – сказал издатель Бивертон, обдав его сигарным выхлопом. – Просто блестящая!
– Вы в одиночку удвоили наш розничный тираж, – подхватил Петовски, и его привычный хмурый взгляд сменила скупая улыбка. – Это лучший рождественский номер, какой у нас был почти за двадцать лет.
Несмотря на ранний час, кто-то открыл бутылку шампанского. Последовали тосты, рукоплескания и панегирики. Короткую речь произнес Бивертон. Потом они выстроились в очередь, и каждый, подходя к Гарриману, поздравлял его и уступал место следующему. Через минуту кабинет опустел – остались только Гарриман и Петовски.
– Брайс, вы вытащили большую рыбу, – сказал Петовски. Он зашел за свой стол и налил себе остатки шампанского в пластиковый стакан. – Репортеры, случается, всю жизнь ищут что-нибудь такое. – Он допил шампанское и бросил стаканчик в корзину. – Долбите и дальше эту историю с Головорезом, вы меня слышите? Долбите до конца.
– Я так и собирался сделать.
– Но у меня есть к вам предложение.
– Да? – сказал Гарриман, внезапно насторожившись.
– Эта ваша установка, один процент против девяноста девяти. Она по-настоящему задела за живое. Продолжайте развивать эту идею. Сосредоточьтесь на одном проценте хищников, на том, что они делают с городом. Парни вроде Озмиана в своих стеклянных башнях считают себя выше всех остальных. Станет ли город игровой площадкой для сверхбогатых, тогда как остальным едва удается заработать на жизнь внизу, в темноте? Вы поняли мою мысль?
– Конечно.
– А та фраза, которую вы использовали в последнем абзаце, – «Город вечной ночи». Просто здорово. Чертовски хорошо. Сделайте из этих слов что-нибудь вроде мантры, вставляйте их в каждую следующую статью.
– Непременно.
– Да, кстати, с сегодняшнего дня я повышаю вам жалованье на сто долларов в месяц.
Он перегнулся через стол и прощальным хлопком по спине выпроводил Гарримана из кабинета.
Гарриман вышел в просторное помещение редакции. Его плечи гудели от крепкого удара Петовски. Он оглядел море лиц, взирающих на него, – в особенности отметил кислые мины своих молодых конкурентов – и начал ощущать что-то вроде внутреннего сияния, переполненный чувством, которого он не испытывал никогда прежде. Это было полное, всепоглощающее торжество.
31
Болдуин Дей открепил внешний жесткий диск емкостью в пять терабайт от своего настольного компьютера, сунул его в портфель и отправился в короткое путешествие на верхний этаж здания Приморского финансового центра близ Бэттери-парка. Он совершал это путешествие один раз в день, перемещая драгоценные сведения, благодаря которым компания «ЛФХ Файнэншл» неслась по хайвею прибылей и сверхприбылей. На том жестком диске были имена и личные сведения о многих тысячах людей, которых исследования его команды по маркетинговой информации определили как потенциальных клиентов, или «полковников» – так они называли этих людей в лабиринте боксов колл-центра, занимавшего три этажа Приморского комплекса. Потенциальные клиенты были преимущественно отставные ветераны и супруги солдат на активной службе. Самыми драгоценными из «полковников» были вдовы ветеранов, владевшие домами с погашенной ипотекой. Каждый день ровно в четыре часа пополудни Дей приносил жесткий диск в административный офис на верхнем этаже, где располагались кабинеты основателей и соуправляющих фирмы – Гвен и Рода Берч. Берчи просматривали список потенциальных клиентов, у них был нюх, и они выуживали лучшее из огромного массива данных. Потом они передавали отредактированные и аннотированные списки в просторный зал прессинговых операций, и тут их брали в работу, обзванивали тысячи «полковников», пытались сделать из них клиентов, хотя правильнее было бы называть их «лохами». Оператор прессингового зала должен был уболтать не менее восьми клиентов в день или сорока в неделю, иначе его увольняли.