– Преступлений, – поправил его Пендергаст. – В общем и целом убито уже четырнадцать человек.
– Мистера Озмиана ничуть не заботят эти тринадцать, разве только в том случае, если расследование этих дел поможет найти убийцу его дочери.
Пендергаст медленно откинулся на спинку стула:
– Мне пришло на ум, что общество, возможно, заинтересуется тем фактом, что мистер Озмиан не желает сотрудничать со следствием.
Вейлман в свою очередь откинулся назад, и на его бескровном лице застыла улыбка.
– Имя мистера Озмиана много лет трепали в общественном пространстве далеко не в лестном, скажем так, ключе. – Адвокат помолчал. – Позвольте, я скажу вам напрямик и заранее прошу простить меня за вульгарность: мистеру Озмиану глубоко наплевать на то, что думает общество. В настоящий момент у него две заботы: руководить компанией и посадить убийцу на скамью подсудимых.
Пендергаст взвесил услышанное и понял, что это правда: как царь Митридат, который принимал все увеличивающиеся порции яда, пока тот не перестал на него действовать, так и Озмиан теперь ничуть не заботился о своей репутации. И это делало обычный метод Пендергаста, сочетающий угрозы и скрытый шантаж, неэффективным.
Жаль.
Но он пока не готов был сдаться. Он похлопал по груди своего пиджака, во внутреннем кармане которого ничего не было, и на лице его появилось удовлетворенное выражение.
– Вообще-то говоря, мы недавно совершили определенный прорыв, и ФБР хотело поделиться этим с мистером Озмианом. Ему это покажется интересным, и, возможно, он поделится с нами информацией, которая позволит нам довести дело до конца. Наша находка до поры до времени остается секретной, поэтому я не упоминал о ней прежде. И попросил бы вас не упоминать о ней сейчас, когда вы обратитесь к мистеру Озмиану с просьбой дать мне частную аудиенцию.
Несколько секунд они просто смотрели друг на друга. Потом на лице адвоката снова появилась слабая улыбка.
– Многообещающее развитие событий, агент Пендергаст! Если вы дадите мне резюме того, что спрятано в вашем кармане, я немедленно сообщу мистеру Озмиану. И я не сомневаюсь, что он с радостью примет вас, если это и в самом деле серьезный прорыв, как вы намекаете.
– Протокол требует, чтобы я донес до него эту информацию лично, – сказал Пендергаст.
– Конечно, конечно, после того как я передам ему резюме.
В кабинете воцарилось молчание. Несколько мгновений спустя Пендергаст убрал руку с кармана и встал:
– Очень жаль, но информация, о которой я говорю, ограниченного пользования, я могу предоставить ее только мистеру Озмиану.
Улыбка – или ухмылка? – стала чуть шире.
– Конечно, – сказал Вейлман, тоже поднимаясь. – Когда у вас будет ордер, вы сможете показать ему этот документ. А теперь, если позволите, я провожу вас до лифта.
Не сказав больше ни слова, Пендергаст последовал за адвокатом по высоким, гулким помещениям к лифтам.
40
«Тюильри», трехзвездочный ресторан из каталога «Мишлен», расположенный в тихом жилом квартале Восточных Шестидесятых близ Мэдисон-авеню, вечером за день до кануна Нового года делал на этом бойкий, хотя и осторожный бизнес. «Тюильри» был редчайшим явлением в современном Нью-Йорке: французский ресторан в старом стиле, повсюду в зале темное дерево и патинированная кожа, полдюжины кабинетов, похожих на элегантные закутки, наполненные банкетками, спрятанными в нишах под картинами в тяжелых золоченых рамах. Официанты и помощники официантов, многочисленные, как доктора в реанимационной хирургического отделения, раболепствовали перед клиентами. С полдюжины человек в накрахмаленных белых одеждах по знаку мэтра одновременно, с точностью хорошо вымуштрованных солдат на плацу, сняли серебряные купола с блюд, стоящих на большом столе, открыв для обозрения деликатесы. Старший официант на приставном столе умело вынимал кости из дуврского морского языка, естественно доставленного этим утром самолетом из Англии. В другом месте другой официант под бдительным присмотром клиентов раскладывал анчоусы, каперсы и крутое яйцо в блюдо Salade Niçoise à la Cap Ferrat[23].
В дальнем углу одного из кабинетов «Тюильри», почти невидимые на роскошной алой скамье у стены, исполнительный заместитель директора Лонгстрит и специальный агент Пендергаст только что закончили поглощать закуски – Escargots à la Bourguignonne[24] для Лонгстрита и террин из сморчков и фуа-гра для Пендергаста. Сомелье вернулся со второй бутылкой «Мутон Ротшильд» урожая 1996 года за шестьсот долларов (Лонгстрит попробовал первую и отослал, сказав, что вино отдает пробкой), и, когда открыл ее, Лонгстрит скосил глаза на Пендергаста. Он всегда считал себя гурманом и посетил столько лучших парижских ресторанов, сколько ему позволяли время и средства. Здесь он чувствовал себя в такой же мере дома, как на собственной кухне. Он видел, что Пендергаст чувствует себя не менее свободно, просматривая меню и задавая зондирующие вопросы официанту. Оба разделяли любовь к французской кухне и вину, но Лонгстрит вынужден был признать, что за пределами гастрономических пристрастий и невзирая на то, что они провели вместе немало времени в период службы в силах специального назначения, этот человек оставался и навсегда останется для него загадкой.
Лонгстрит принял от сомелье дегустационную порцию довольно молодого вина первого урожая, покрутил ее в бокале, проверил цвет и вязкость, наконец пригубил, втягивая вино вместе с воздухом на язык. Потом сделал второй, более важный глоток. Наконец поставил бокал и кивнул сомелье, который отправился переливать вино в графин. После того как вернулся сомелье, чтобы наполнить их бокалы, вперед вышел официант. Лонгстрит заказал телячий мозг, обжаренный в соусе из кальвадоса. Пендергаст же заказал Pigeon et Légumes Grillés Rabasse au Provençal[25]. Официант поблагодарил их и исчез в тускло освещенном уютном пространстве позади стола.
Лонгстрит одобрительно кивнул:
– Отличный выбор.
– Никогда не отказываю себе в трюфелях. Дорогая привычка, но мне никак от нее не избавиться.
Лонгстрит сделал большой, более созерцательный глоток бордо:
– Эти убийства вызывают страшную паранойю во всех слоях общества. У богатых – потому что они считают себя преследуемыми, а у остальных – потому что они получают компенсаторное удовольствие, видя, как сверхбогатые получают по заслугам.
– И в самом деле.
– Не хотел бы я оказаться на месте вашего приятеля д’Агосты. Нью-йоркской полиции достается на орехи. И мы тоже не избежали критики.
– Вы имеете в виду психологический портрет преступника?
– Да. А точнее, отсутствие такового.
По просьбе полиции Лонгстрит представил дело Головореза в отдел поведенческого анализа ФБР в Куантико и попросил их составить психологический портрет. Серийные убийцы, при всех их странностях, подразделяются на типы, и ОПА создал базу данных по всем известным в мире типам убийц. Когда на сцене появлялся новый убийца, ОПА мог соотнести его с одним из существующих шаблонов, чтобы создать психологический портрет преступника – его мотивации, методы, стереотипы, рабочие привычки. И даже такие вещи, как социально-экономический фон и есть у него машина или нет. Но они не смогли создать психологический портрет Головореза: убийца не подходил ни под один из известных ранее шаблонов. Вместо портрета Лонгстрит получил пространный защитительный доклад, который сводился к одному факту: для этого убийцы в базах данных Куантико не нашлось аналогов.
Лонгстрит вздохнул.
– Вы специалист по серийным убийцам, – заговорил он. – Что вы скажете об этом? Так ли уж он уникален, как хочет представить ОПА?
Пендергаст склонил голову набок:
– Я все еще пытаюсь понять. Откровенно говоря, я не уверен, что мы вообще имеем дело с серийным убийцей.
– Как это возможно? Он убил четырнадцать человек! Или тринадцать, если не считать первую.
Пендергаст покачал головой:
– В основе действия всех серийных убийц лежит патологическая или психотическая мотивация. Но в данном случае мотивация… относительно нормальная.
– Нормальная? Убить и обезглавить полдюжины людей? Вы в своем уме?
Лонгстрит чуть не рассмеялся. Это был классический Пендергаст, всегда готовый удивлять, получающий удовольствие оттого, что своими скандальными заявлениями приводит в замешательство всех присутствующих.
– Возьмите Адейеми. Я совершенно уверен, что у нее в шкафу нет скелетов, нет какой-нибудь отвратительной истории. К тому же она была не слишком богатой.
– Тогда нынешняя версия мотивации Головореза ничего не стоит.
– А может быть… – Пендергаст замолчал, потому что официанты принесли еду.
– Что «может быть»? – спросил Лонгстрит, насаживая на вилку кусочек телячьего мозга.
Пендергаст махнул рукой:
– Разные версии приходят на ум. Может быть, настоящей целью была Адейеми или кто-то из других жертв, а остальные убийства – только для отвода глаз.
Лонгстрит попробовал свое блюдо. Бледно-розовые телячьи мозги оказались пережарены. Швырнув приборы на тарелку, он подозвал официанта и отправил блюдо назад, потребовав заменить. Затем снова обратился к Пендергасту:
– Вы действительно считаете это вероятным?
– Не вероятным. Напротив, едва ли возможным. – Пендергаст немного помолчал, прежде чем продолжить. – Я никогда не встречал дела, которое бы так сопротивлялось анализу. Очевидно только, что головы отсутствуют и что первые жертвы хорошо охранялись. Кроме этого, мы пока не видим между ними ничего общего. Но этого недостаточно, чтобы делать выводы. Это оставляет широкий выбор возможных мотиваций.
– И что теперь?
Лонгстрит ни за что не признался бы, но он получал удовольствие, наблюдая за ходом мыслей Пендергаста.
– Мы должны вернуться к началу, к первому убийству, и двигаться оттуда дальше. В нем ключ ко всему случившемуся впоследствии, по той самой причине, что оно занимает дебютную позицию. Кроме того, это самое странное из убийств, и мы должны понять его аномалии, прежде чем сумеем выявить шаблон в последующих событиях. Почему, например, кто-то отрезал девушке голову двадцать четыре часа спустя после убийства? Похоже, никого это не волнует, кроме меня.