— Хорошее собрание, — заметил Фрэнк Г., мужчина средних лет, стуча пальцами по темной древесине.
— Выходные, — согласился Дуг М. (здесь его знали под таким именем).
Фрэнк Г., пожарный из Молдена, женат во второй раз, двое сыновей. Это все, что обнародовал наставник Дуга за три года. Фрэнк Г. не пил уже девять лет и активно участвовал в программе, особенно в кружке анонимных алкоголиков, несмотря на то (а может, и благодаря тому), что церковь Святейшего Сердца Христова была его приходской церковью. Чтобы попасть на собрание, Дуг минут пятнадцать ехал на север от Чарлзтауна. И все это, чтобы не пришлось изливать душу перед хорошо знакомыми людьми. Это ведь как пойти ночью облегчиться на собственном крыльце.
— Ну что новенького, красавец, как дела?
Дуг кивнул.
— Хорошо дела.
— Ты отлично выступил внизу. Как всегда.
Дуг неуверенно пожал плечами.
— Просто накопилось, я думаю.
— Да, тебе есть про что рассказать, — согласился Фрэнк Г. — Как и всем нам.
— Я себе каждый раз говорю: встал, рассказал о себе, два-три предложения, и сел на место. А получается минут на пять. Тут, наверное, дело в том, что наше собрание — одно из тех немногих мест, где получается разобраться в себе.
Фрэнк Г. кивнул, как бы говоря: я тебя понимаю, сам через это прошел. А еще: сколько раз я это уже слышал, ты продолжай, продолжай. У него было строгое, простецкое лицо, какое часто попадается в рекламе — например, какой-нибудь тип, страдающий бессонницей из-за простуды, или папаша, которого подкосила изжога, когда пора отвезти детишек в школу.
— Это счастье, если есть такое место, куда можно прийти. Чтобы во всем разобраться, понять, что важно. Кто-то потом без этого жить не может. Слишком щедрый это дар.
— Ты заметил, — сказал Дуг.
— Грустный Билли Т. Теперь он заводится от стыда, такие вот дела. У него что ни встреча — то премьера. Затянет свою песню, слезами обольется, пока занавес не опустят. Это у него теперь вместо бухла.
— Но через стыд нужно пройти. Вот взять меня. Мне некого подвести, кроме самого себя. Дома меня никто на чистую воду не выведет. А в Городе… — на собрании Фрэнк Г. как-то упоминал, что вырос в Чарлзтауне, но Дуг не сказал ему, что они земляки. — Не чувствую я там этого.
— Клеймо алкоголика.
— Рассказал, как попал в тюрьму из-за того, что избил человека в баре. И что в ответ? «Ну бывает. Парню надо было мозги вправить. А тебе отдуваться, срок мотать». Как будто это неизбежно. Как будто я в армии два года отслужил. А здесь? Только сказал «тюрьма», у всех глаза на лоб повылезли. И сразу все за сумочки схватились. И это ведь Молден, не какой-нибудь тихий пригород. Все это напоминает мне о том, что я не всегда живу в реальном мире.
— Здесь никто друзей не ищет, — ответил Фрэнк Г. — Вот мы с тобой не друзья. Мы партнеры. Мы заключаем пакт. А что ты там за пределами собраний делаешь, меня мало интересует.
— Да, ты прав.
— Тут я тебе вместо жены. Вместо детей. Вместо родителей и священника. Подведешь себя, подведешь всех нас — вся система рухнет. А что касается других… они же не просят подкинуть их назад, до Города. Они уважают твой труд. И ты его выполняешь. Уже два года сюда ходишь? Значит, делаешь. Тебя уважают, по спине похлопывают — это немало.
По центральному проходу между скамейками прошаркал старик, надел плащ, махнул рукой и вышел.
— Билли Т. — Фрэнк Г. тоже махнул ему, глядя, как закрывается дверь. — Интересно, что ждет его дома, да? Есть хоть кому дверь открыть? — Он покачал головой, не одобряя характер Билли, а затем оставил эту тему. — Вот только одного в тебе не пойму. Причем важного. Почему ты до сих пор себя мучаешь, на втором-то году. После всего, чему ты здесь научился, почему так и не уяснил, что нельзя тебе общаться с теми, кто пьет?
Дуг недовольно хмыкнул, зная, что Фрэнк Г. прав, хотя сам понимает — Дуг не изменится.
— Друзей выбрать можно, так? А вот родственников — нет. Ну вот. Мои друзья и есть моя семья. Мне от них никуда не деться, а им — от меня.
— Повзрослев, люди уходят от родственников, парень. Надо жить дальше.
— Да, но дело-то в том, что… они помогают мне вести трезвую жизнь. В этом все дело. Я смотрю на них. Вижу, как они нажираются в стельку — и мне это помогает.
— Ясно. Общаешься с идиотами — и чувствуешь себя умным.
— Это как занятия по штанге. Тренировка стойкости. Подмывает сдаться, пропустить последний подход, уменьшить вес — руки-то уже горят от тяжести. Но я не обращаю внимания. И довожу дело до конца. Они напоминают мне, что я силен. Что я все это делаю. А без них могу залениться.
— Ладно, Дуг. Я тебя понял, ясно? И все равно считаю, что ты мешок с дерьмом. Вот мой дядя, да? Жена у него померла. Его вот-вот отправят в дом престарелых. Я помогаю ему все там оформить. Приличное место, все продумано. Где-то месяц назад сидим во «Френдлис», едим сандвичи с сыром. И вот этот весь из себя такой хороший парень говорит мне, что оглядывается на свою жизнь и думает: «Эх, знать бы тогда то, что я знаю сейчас». Не то чтобы жалеет, просто видится все иначе, да? «Напрасно молодость дается молодым»[32] и все такое. Я сижу, вежливо киваю, пью коктейль через соломинку. И вот смотрю на него, на дядюшку-то, как он пытается положить толстый сандвич в рот, и сам себе думаю: да ладно тебе. Наверняка делал бы все точно так же, как тогда, даже зная то, что знает сейчас. Отправь его в молодость, сделай двадцатиоднолетним или двадцатипятилетним? Он станет таким, каким был, повторит все свои ошибки. Потому что он такой. — Фрэнк Г. наклонился к Дугу, положил руки на спинку скамьи и скрестил пальцы. — А какой ты?
— Я-то?
— Почему Дуг М. считает, что отличается от всех остальных?
— Наверное… просто потому, что я отличаюсь от всех остальных.
— Хорошо. У нас возникла проблема, давай разберемся с ней. — Фрэнк Г. будто бы ухватился за невидимый предмет. — Ты, кажется, не осознаешь, что ты — это твои друзья. Вот кто ты — те люди, которых ты к себе притягиваешь, которые окружают тебя. Самая большая закавыка — это чертова раковая опухоль, я имею в виду твоих дружков-болванов. Встречаешься с ними сегодня вечером?
— Ага.
— Так. Сделай-ка вот что. Присмотрись хорошенько. Потому что эти лица, на которые ты смотришь… это ты сам.
Дуг хотел ответить, возразить. Чтобы Фрэнк Г. понял: в нем больше содержания, чем в его друзьях.
Вышел священник в черном костюме с колораткой. Он прикрывал свечи на алтаре рукой, задувая пламя. Вверх поднимался дымок.
— Похоже, нам пора, — заметил Фрэнк Г.
— Мне кажется, я встретил одного человека, — сказал Аут.
Фрэнк Г. на некоторое время умолк. Не просто замолчал, а задумался. Дуг вытерпел это мгновение. Его периодически изводило желание порадовать Фрэнка Г., и он надеялся, что это ему удалось.
— Она с нами занимается?
— Нет, — удивленно возразил Дуг.
Фрэнк Г. одобрительно кивнул.
— Что это значит: «Кажется, я встретил одного человека»?
— Не знаю. Я не знаю, что это значит.
Фрэнк Г. постучал костяшкой пальца по скамейке Дуга, как дилер блэкджека, объявляющий ничью.
— Не торопи события, вот и все. Тщательнее выбирай, с кем общаться. Влечение и судьба — не одно и то же. Наша жажда этому же учит. Не хочу, чтобы ты страдал, малыш, но в девяти случаях из десяти роман — это проблема, а не решение. — Фрэнк Г. не поморщился: его выгнутые брови по-прежнему возвышались над глазами, которые уже столько лет были трезвыми. — После решения не заходить в бар одному, друг мой, это самый важный выбор, который тебе предстоит сделать.
7. Лихорадка субботнего вечера[33]
Тем вечером Дуг все-таки доехал до «Пивной», потому что обещал быть. Второй этаж был забит разгоряченными людьми, расположившимися вокруг стеклянной барной стойки в свете каких-то навороченных ламп; смех, звон стаканов, гам народа, пришедшего выпить в выходной. Плач гитары отпугивал пьяниц от двери в маленький зальчик с крошечной сценой, освещенной одним софитом. Для всех молодых специалистов, не сумевших субботним вечером прорваться в «Таверну Уоррена», это заведение было планом «б».
Сразу за входной дверью Дуг свернул на узкую лестницу и спустился в облако дыма. Внизу все было в старогородском стиле: кирпичные стены, низкий потолок — в общем, настоящее подземелье с запахом пива и мочи. Здесь стеклянная барная стойка не продержалась бы в целости и дня. Коробки с пустыми бутылками, составленные вдоль стен, служили скамейками. Музыкальный автомат в углу работал на износ, словно качающее кровь сердце. В мрачные туалеты никогда не собиралась очередь, чем они привлекали осмелевших от выпетого дам со второго этажа. Женщины пробирались сквозь толпу земляков, словно светские девицы, попавшие на канализационный слет, с жеманным выражением лица бормотали «прошу прощения» и указывали пальчиками с французским маникюром на дверцы с буквами «М» и «Ж».
— Макре-е-ей! — завопил Глоунси от барной стойки, встав на металлическую перекладину для ног. Его зеленовато-коричневые глаза горели безумием — он явно вошел в раж.
Дуг пробрался к нему, позволив бешеному Глоунси обнять его, и похлопал друга по спине.
— Как оно?
— Пучком. Как сам?
Буль-Буль, бармен с вечно потными руками, увидел Дуга, прокричал что-то вроде: «Сколько лет, сколько зим!» — и плеснул в стакан минералки с лаймом. Буль-Буль вечно расплескивал напитки. Дуг ответил Глоунси, отхлебнув минералки, и огляделся.
Тот уже успел махнуть Джему, который отлип от двух парней с кислыми минами (Дугу они были не знакомы) и двинулся к бару сквозь расступавшуюся толпу. Джем, думая, что Дуг его не видит, махнул Кристе, сидевшей в углу. И все пришли в движение, словно подвыпившие шахматные фигуры на переполненной липкой доске. Криста перестала мешать свой бурбон с колой и положила ладонь на руку Джоани Лолер, прерывая разговор. Джоани — коренастая девушка с лягушачьим лицом, жившая в муниципальной квартире, вечная невеста Глоунси и мать его сына Ники — подтолкнула подругу, бормоча что-то ободряющее.