Шестилетний Боремир катался с друзьями на самокате во дворе своего дома. «Унылое местечко», – подумал Север, рассматривая кирпичную стену с натянутой поверху колючей проволокой – это была территория примыкающей к дому службы по исполнению наказаний. Серая трехэтажка – а их здесь было несколько, и они стояли плечом к плечу, такие же скупые и тихие, как государственная контора, – всем своим видом вызывала желание налить и выпить, чтоб хотя бы ненадолго раскрасить реальность пьяной эйфорией. Он вдруг понял, что за весь день так и не поговорил ни с одной из родительниц пропавших детей. И еще – что теперь у него остался всего один вопрос. Даже не про клоуна. Красная ниточка с бусинами имени на запястье. Он мог бы поклясться, что Боремир тоже ее носил.
«Загадай желание и не снимай, иначе не сбудется». В школе у него тоже была такая. Колючая, из шерсти, отмотанной Викой от маминого клубка. Ниточку обязательно должен завязать человек, который хорошо к тебе относится. Снимешь – не сбудется. Он ходил с ней целый год, а потом взял и обрезал. Потому что сбылось. Вика согласилась с ним гулять.
– Помогите!
Север едва успел отскочить, как из подъездного нутра вылетела и вцепилась в его рясу тощая девчонка с сизым от побоев лицом. Следом, заплетаясь в ногах и не миновав дверного косяка, вывалился такой же доходяга мужского пола. Север сходу оценил синие татуировки на голых плечах и попятился. Девица не отставала – прилипла намертво, смрадно дышала из-за спины и прикрывалась им как живым щитом. Север и тех, и других боялся. Он не был достаточно силен, чтобы ввязываться в драку, и не умел говорить на их языке. Он не знал, куда деваться. Тот, хоть с виду и дохляк дохляком, свалил бы его одним ударом, но, кажется, пока не решался нападать на попа. «Так вот ради чего я ее надел», – чувствуя позорную слабость в коленях, подумал Север. Когда он почти уже собрался с духом, чтобы отцепить от себя верещавшую особу и попытаться сбежать, на крыльце соседнего дома появилась женщина в синей форменной жилетке «Почты России». Поднесла было ко рту сигарету, но разглядела всю эту унизительную сцену и с окриками бросилась на помощь.
– Пшел! – покрикивала она, размахивая руками, как крыльями. Щуплый урка, испугавшись внезапной психической атаки, присел и заслонил бритую голову. – Пшел, кому говорю, сейчас полицию вызову!
Пока он, преследуемый по пятам, на полусогнутых ногах отступал к подъезду, запоздало осмелевший Север высвободился-таки из цепких объятий дамы его сердца и со смешанными чувствами наблюдал за тем, как она воет, распахнув щербатый рот, – никакого намека на жалость он не испытывал, скорее, желание пристрелить ее, чтоб не мучилась, а заодно и себя – за отсутствие жалости.
– Людка! – окрикнула ее работница почты, и Север удивился тому, как жалобно, почти умоляюще это прозвучало. – Ты опять, да? Он же убьет тебя, дура!
– Да иди ты, – заплетающимся языком пробормотала мгновенно успокоившаяся Людка и потащилась вверх по переулку в направлении магазина «Магнит».
– Шалава, – беззлобно бросила женщина и со вкусом закурила. Заметив Севера, она прикрыла сигарету рукой, словно от этого та стала незаметней. – Простите, батюшка. Перерыв пять минут.
Север сдержанно кивнул и отвернулся, не желая ее смущать.
– Убьет ведь, – бормотала она скорее сама себе, нежели безмолвному Северу. – Сначала зубы выбил, потом дух вышибет. А что сделать, если она сама его приваживает? На человека не похожа стала. А какая девка была… Умница, с дочкой в одном классе учились. Муж, Пашка, деловой такой мужик, непьющий, деньги зарабатывал. Чего не жилось? Ребеночка родили, Боренька, хороший мальчишечка, всегда сам по себе гулял, пока мамка с подругами пропадала. Не надо было ей туда работать идти – мужики какие-то, пьянки… Пашка-то ее застукал – простите, батюшка, Бога ради простите, как есть, так и говорю. Ушел от нее, квартиру эту оставил, у него, видать, тоже кто-то получше нашелся. Борьку жалко, сил никаких нет, он же к ней тянется, а она под забором валяется. Макароны сам себе варил, представляете? И гордый такой, что умел… и хорошо, что отец его забрал. Не знаю, как там они с судом решили, но там ведь тоже люди – на нее посмотреть да на него. Сразу ясно, с кем ребеночку лучше жить…
– Борька, а полностью – Боремир? – неуверенно предположил Север.
Она закивала, даже не удивившись тому, откуда Северу это известно.
– Сильное имя, красивое. Не пропадет мальчишка, дай Бог только, чтоб не пил!
– Так его отец к себе забрал? Прямо с улицы? Вы уверены?
– Ну а кто же? Самокатик так и остался лежать, торопился, видно, очень. У него и машина, и квартира где-то в заречной части, может, уже и семья другая – разве нормальный отец сына бросит, когда все устроено? Забрал его Пашка, и правильно сделал.
Северу вдруг очень захотелось, чтобы эта история оказалась правдой, и мальчик Боря действительно жил бы сейчас где-то подальше отсюда с папой, и ему купили бы новый самокат, и к школе все, наверное, тоже, и сейчас он гуляет в другом дворе, живой и веселый, и знать не знает никаких Куделек…
– Простите, пожалуйста, вопрос, наверное, странный… Не было ли у Бори на руке красной ниточки с именем? Детский браслетик. Такое сложно запомнить, но…
На долю секунды он перестал дышать. Скрестил пальцы на обеих руках, внутренне сжался, умоляя высшие силы о пощаде. Его собеседница бросила в урну погасшую сигарету и закатила глаза.
– Это когда они на день города в центр поехали, и Людка его в баре оставила. Как раз год назад дело было. Решила с ребенком время провести. Вырядилась как ш..! – выпалила она и осеклась. – Простите, батюшка, но уж что есть, то и говорю. Часа в четыре я вот так же вышла – идет, на ногах уже еле держится. Я ей кричу – Борька где? А она глазами хлопает – какой еще Борька? Сын твой, говорю! Мужу позвонила, он спустился, за шкирку ее и в машину. Нашли просто чудом в этой забегаловке, народу тьма, а Борька спал в уголочке, никто не заметил… Растолкали, глазенками хлопает – все мама да мама… Она его от себя, а он все равно к ней: «Мама, только не бей меня, я устал и уснул. Только не бей меня, мамочка». И штучка эта у него на руке была, яркая такая, с бусинками-буквами: «Боремир». Пока домой ехали, я его спросила, откуда красота такая, мама, что ли, купила? Дядя, говорит, подарил, это на счастье. Какой дядя – кто его знает. Задушила б я эту Людку своими руками, Господи, прости…
Она пошарила рукой в кармане и достала оттуда мягкий пакетик кошачьего корма. Пробормотала:
– Чуть не забыла! – и поспешила обратно к крыльцу, возле которого стоял пустой пластиковый контейнер. Стоило только мясным кусочкам шлепнуться на дно, откуда ни возьмись рядом возникла тощая полосатая кошка. Выгнула спину, потерлась о ногу своей кормилицы и принялась уплетать лакомство.
Север даже не заметил, как остался один. Все его тело стало неподъемно тяжелым – настолько тяжелым, что ему едва ли удалось бы сделать хотя бы шаг. Ноги словно вросли в землю, дыхание вырывалось из груди со страшным гулом, и он эхом отдавался в ушах. Мимо ползла человечья тень. Север со скрипом повернул голову. Сквозь стиснутые зубы вырвались не слова, а рык.
– У-убью-ю!
– Батюшка! – взвизгнула беззубая Людка. – Батюшка!
Он толкнул ее и с наслаждением смотрел, как она, почти невесомая, валится с ног и словно в замедленной съемке проезжается спиной по асфальту. Если пнуть, она не встанет. Надо не дать ей подняться. Пнуть прямо в мягкое, а потом плюнуть в спутанные грязные волосы, вцепиться в них и лбом ее об землю, чтобы… чтобы…
– Беги, – велел он не своим голосом. – Беги, убью же.
Шатаясь, будто пьяный, он привалился спиной к трансформаторной будке и остервенело потер глаза. Все, Арсеньев, хватит. Все. Дыши. Дыши. Ты стал как они. В одну секунду перестал от них отличаться. Как это? Почему это? Вытер руку, которой прикоснулся к шалаве Людке, глянул на ладонь – прежняя. Ты ведь мог ее… Нет, шепнул внутренний голос, не убил бы, хотя кто знает, именно так все и думают – пару раз приложу, что ей станет? Над трупом уже рассказывают. Сглотнул горькую слюну. Картинка лежавшей перед ним женщины не желала стираться из памяти. Ты ее даже не знаешь. Никогда больше не увидишь. Успокойся.
Чуть было не сделал то, чего больше всего боялся в Северьяне. Чуть было собственными руками все не перечеркнул…
Просто усталость. Слишком много для одного дня. Бутылку напрасно выкинул, сейчас бы… Нет. Ни сейчас и никогда больше. Интересно, что там у Мяля.
Стоило только вспомнить о Мяле, заиграла мелодия смартфона. Времени шесть. Час назад он должен был сидеть в «Яде», если б не купил кота и не встретил эту… Кот. Осознав, что пакета в руках нет, Север огляделся и поднял игрушку с травы. Только после этого ответил сиплым «да». Звонил не Владимир. Это был сгорающий от нетерпения Мага.
– За тобой машину, что ли, прислать? – сходу предложил он, каким-то седьмым чувством по голосу уловив неспособность Севера быстро перемещаться в пространстве. – Ну давай, жди. Держись там.
«Неслыханная забота», – усмехнулся он, пряча телефон. И сразу же понял нечто, от чего усталость навалилась с новой силой, – да просто Мяль наверняка уже выложил Маге свою часть истории, и она ничем не лучше. Какое счастье, что на свете есть Маги. Как страшно, что на том же свете есть Людки.
В обнимку с котом он вышел из двора и присел на бордюр. Недавняя вспышка ярости сменилась тупым безразличием: да что там может быть у этого Мяля… Все то же самое – пьяные родители, исчезнувшие дети. Дураку понятно, что объединяет все эти похищения. Маньяк раздавал своим избранникам браслетики с именами, чтобы его вторая душа в любой момент могла разыскать их через полупуть и забрать на изнанку города. Север помнил, как выглядела после этого спасенная Северьяном кошка Зимушка. Такое не забывается…
– Зимушка, – прошептал он. Чувствуя, что сходит с ума, оглянулся на крыльцо почты – полосатая кошка успела опустошить миску и сбежать. Достав из пакета своего уродца, уставился в нарисованные глаза, а видел вышивку на рубахе старухи из скверика. – Зимушка, это ты, что ли, мне помогаешь?