Аня горько усмехнулась. На этот раз жесты были предельно лаконичны. Северьяну не составило труда ее понять.
«Мы больше не можем спать».
Римма жила в одном из тех деревянных домов в историческом центре города, проходя мимо которых невозможно заподозрить их в обитаемости. Рядом обязательно возвышается стеклянная громадина бизнес-центра, узкая улочка забита припаркованными возле обочины машинами его сотрудников. Прямо напротив зияет дырой в стене точно такой же бедолага, приговоренный к сносу десятым возгоранием по вине чиновников, которые не прочь освободить кусок дорогостоящей земли под застройку. А этот ничего, держится, хоть и накренился во все стороны сразу, и рухнул бы именно так, если б не трухлявые деревья, вросшие в стены и только потому еще не срубленные.
Аню увиденное не ужаснуло. Они немного поплутали, разыскивая подъезд – вход с улицы оказался закрыт и принадлежал, если верить вывеске, службе, занимавшейся ремонтом сотовых телефонов. Северьян поизучал окна – ни в одном из них не было света, но Аню внутрь будто силком тянуло, Северьян едва за ней поспевал. Входную дверь охранял кодовый замок, однако нужные цифры вычислялись так же элементарно, как в его собственном доме. Северьян шагнул в темноту первым. Наступил на кота, громко выругался, кот шустро выскочил на улицу через пропиленное в двери отверстие. «Хорошая примета», – подумал несуеверный Северьян. В это время Аня уже звонила в дверь квартиры под номером «4», а когда никто не отозвался, дернула за ручку – дверь оказалась незаперта.
«Плохая примета», – решил Северьян и попытался оттащить Аню, чтобы войти прежде нее, не позволить ей увидеть то, на что лучше бы не смотреть. Она попыталась вырваться из его рук. Тишина, в которой происходила их короткая борьба, давила на уши. Северьян все понял раньше: услышал то, что было ей недоступно, – скрип половиц, всхлипы и плач безутешного, но живого человека. Услышал и отпустил ее туда, где ему самому нечего было делать, потому что никакие его слова не помогут лучше ее молчания. Ее, такой же безутешной, но живой.
Выйдя на улицу, он обнаружил, что дождь прекратился. В окошке на первом этаже затеплился свет. Сейчас там, должно быть, разливался по чашкам чай или что покрепче. Северьян огляделся в поисках котяры, но тот не спешил возвращаться – и правильно делал.
Северьян спрятал руки в карманы мешковатых дедовых штанов и побрел по улице, насвистывая себе под нос. Он думал о том разговоре, совсем коротком телефонном разговоре с незнакомым человеком, совершенно случайно ему подвернувшимся. Школа двоедушников – до чего нелепая, но правильная идея. Он мог бы спросить тогда у Божены, говорит ли ей о чем-нибудь слово «куделька», но не стал. Этот человек ни в каких школах двоедушников не учился и академий не заканчивал. Он был самоучкой, точно таким же, как сам Северьян. Тихий, никем не замеченный, совершенно непримечательный. Вовсе не об этом несчастном хотел поговорить Северьян с единственным человеком, который знал о двоедушниках больше него.
«Как вы думаете, – спросил он, – существует ли способ оживить Есми?»
«Нет, – уверенно и на удивление любезно ответила Божена. – Но можно отыскать их на изнанке города и привести обратно. Они вернутся живыми. Понадобится жертва. Тот, кто добровольно согласится ради них умереть. Я сказала “умереть”? Простите. Исчезнуть. Не существовать больше ни здесь, ни там, ни первой душой, ни второй, ни даже камнем на дороге. Стать пищей для моста, по которому они выйдут с изнанки прямо к памятнику на площади Горького. Вот единственное, что я знаю».
Мамочка! Мамочка! Мамочка…
# 15
К двенадцати часам, как и завещала Вика, Север был готов и по собственному представлению почти наряден. Почти чистые джинсы почти не пузырились на коленях, почти ни разу не надетая футболка почти не висела на плечах парусом в безветренную погоду. Добравшись до почти чистых кроссовок, он наклонился, чтобы завязать шнурки, и тут его эмпирическая система приближений столкнулась с фактической – приближенные к самому носу, кроссовки выглядели ужасно.
– Плохо, да? – растерянно спросил он Вику. Она тоже не надела ничего особенного, но рядом с ней – и зеркало это подтверждало – он выглядел тем самым чуваком в стоптанных ботинках, который догоняет вас на вокзале именно в тот момент, когда вы опаздываете на свой «Сапсан», и просит подкинуть мелочи на билет до Сыктывкара.
Равнодушно обозрев его с головы до ног, Вика отвела взгляд.
– Как обычно. Сойдет.
Они вышли из дому чужими людьми. Ими же шли к «Яду», даже не взявшись за руки. Север многократно рисовал в голове день своей первой выставки и эту дорогу тоже. Все выглядело не так. Ни его смокинга, ни ее вечернего платья, ни машины у подъезда, ни шампанского, открытого на заднем сиденье. Они просто шли – все та же Черниговская, плавно переходящая в Рождественскую, все то же пасмурное – спасибо, что без дождя, – небо, что вообще не так с этим летом? И Север отчаянно пытался уместить в себя мысль о том, что у него не будет возможности прожить этот момент дважды. Но все вокруг казалось слишком плоским и не желало приобретать объем – здесь же, в здании на Рождественской, уже был запущен процесс по их бракоразводному делу, в грузинском ресторане пышно гуляли свадьбу, и даже очередь к неприметной двери в секретный бар, вопреки ожиданиям Севера, вовсе не выстроилась – пробившись сквозь толпу гостей, он и Вика подошли к ней одни.
Константин отпирал так долго, словно именно сегодня его внезапно скрутила подагра. Вдоль лестницы, ведущей на второй этаж, свисали воздушные шары. Шары! Как на какой-нибудь пошлой деревенской свадьбе. Мрачнея на ходу, Север поднялся в бар… и не узнал его.
Свет. Здесь раньше не было такого света. Стены переливались, словно волшебная шкатулка. Казалось теснее, но уютней. Возможно, потому что мебель сдвинули к центру, чтобы освободить проход, и теперь можно было путешествовать вдоль периметра в этой вечной, независимой от времени суток и погоды за окном темноте… Все окружающее перестало существовать. Север смотрел на свои увеличенные снимки и не узнавал их. Переходил от одного к другому и будто выглядывал в несуществующие окна, квадратные порталы, ведущие на улицы города, в жизнь, которой не принято замечать, но отсюда, изнутри, она казалась совсем иной, и все эти люди – пьяные подростки на лестнице, девочка, глядящая из окна, оклеенного бумажными снежинками, попрошайка на складном табурете посреди лужи, огибаемой праздной толпой, – были безопасны. Были красивы. Даже парень в кресле-коляске…
За спиной хлопнула пробка шампанского. Север обернулся, чтобы взять бокал.
– А люди? – спросил он Магу, который таки вырядился в белоснежный смокинг, впрочем, наверняка не единственный в его гардеробе. – Кто-нибудь еще придет?
– Чуть позже, – успокоил его этот невероятный человек, и сомневаться в его словах точно не приходилось. – Мы только запустили рекламу, пригласили несколько важных гостей… Тебе тоже не помешает с ними познакомиться. Возможно, вы сработаетесь. Уверен, что так.
В надежде скрыть слезы счастья Север опять отвернулся и в который раз уставился на снимок инвалида. Вика отлично поработала, не зря он доверился ее вкусу. Выбрала лучшее. А ты, парень, кем бы ты ни был, спасиб…
Он присмотрелся.
Присмотрелся еще раз.
Подошел ближе, так близко, что почти уткнулся в изображение носом.
– Вы это видите?
За спиной раздавались звон бокалов и взрывы смеха. Вика с Константином что-то смешивали в шейкере за барной стойкой. Мага валялся на одной из коек и сосредоточенно смотрел в телефон.
Север отступил на пару шагов, чтобы квадратики пикселей наверняка сложились в четкую картинку. И они сложились, но легче не стало.
– Маг, – позвал он. – Мага!
Никто не обращал на него внимания. Они продолжали пить и веселиться. Люди, которые должны были разделить его праздник, прекрасно обходились без него. Север спрятал лицо в ладонях, посмотрел в темноту, глубоко вдохнул и выдохнул – и убрал руки.
Ничего не изменилось.
Парень на фотографии по-прежнему держал в руках чертов пакет с туловцами.
Туловцами от кукол.
Сердце грозило вот-вот проломить грудную клетку. И если минутой раньше Северу больше всего на свете хотелось, чтобы кто-то обратил на него внимание, то теперь он как можно более незаметно прокрался к выходу и выскользнул на лестницу. Он должен был выяснить это сам. «Яд» и арку, под которой был сделан снимок, разделяла всего пара домов. Оставалось только расспросить эту девушку. Заткнуть за пояс и Северьяна, который уперся в тупик, но продолжал идти, словно персонаж не слишком проработанной компьютерной игры. И всех их, веселых и пьяных, но абсолютно равнодушных – и даже расходы Маги на организацию уже не шли в расчет, поскольку Север неплохо знал Магу, и тот не стал бы браться за заведомо убыточное предприятие. В накладе он не останется. Никто из них. Северьян видел это фото раньше. Вика видела тоже. Мага видел его уже увеличенным и с хорошим светом, вот только ни один из них не заметил того, что разглядел Север. И только он напал на след.
Если на снимке действительно оказался Саша, если Север случайно поймал его в объектив своего айфона давным-давно, совершенно случайно скрываясь здесь от дождя, в истории с похищениями можно было поставить точку. Он даже видел ее – жирной, черной, жидкой, капнувшей с подошвы его занесенного ботинка. Даже если у него не будет адреса, Северьян отыщет своего Кудельку по фотографии, как делал тысячу раз до, неважно, человек это или место – секретное оружие по имени Северьян, недостаточно умное, чтобы действовать самостоятельно, достаточно надежное, чтобы не оставлять шансов.
С этими мыслями Север свернул под нужную арку, одну из десятка себе подобных на Рождественской, однако он провел здесь достаточно времени, чтобы обрасти личными историями, связанными с каждой, и вот теперь выбрал ту, где когда-то закончил свой выпускной вечер лицом на асфальте, когда Вика еще не могла проводить его до кровати, потому что отец, нынешний свекр, забрал ее раньше и увез домой на своей дорогой по тем временам машине. Тогда все были уверены, что они уж точно не пара – она-то вон какая, а он, ну что такое он? – и даже собственные родители без экивоков заявляли о классовом неравенстве, а Север отмалчивался в ответ. Домолчался… Пришел домой на рассвете – до отвращения трезвый Северьян бродил тогда по наб