Мы отмечаем этот день – последний день детства.
А с завтрашнего дня мы станем взрослыми.
Глава 5. Ханна
Мы с Китом пили какао у него дома. Он познакомил меня со своей мамой. Она оказалась очень милой, только вот… Слишком печальной. А еще она немного побаивалась меня, смотрела на меня так, будто я – инопланетянка. Но все равно встреча оставила приятное впечатление. Я бегу домой, кутаюсь в дождевик, пытаясь спастись от холодного колючего дождя. Яркие желтые сапожки месят грязь и весело хлюпают. Мне не холодно – меня согревают воспоминания о приятной теплой встрече и горячем какао.
Лезу за забор назад, в Холмы. Прокручиваю в голове дела, которые нужно сделать: разобраться с бумагами на полках – накопилось слишком много ненужных тетрадей и листов с черновыми записями; пришить пуговицы к куртке и помыть кроссовки; неплохо бы также разобраться с косметикой на комоде, выкинуть пустые тюбики и все то, на чем закончился срок годности. Но в такую мерзкую погоду совсем не хочется заниматься делами… Хочется залезть на кровать с интересной книжкой и полностью погрузиться в выдуманный мир. Решено! Этим и займусь сейчас! А дела подождут…
– Ханна! – слышу голос, от которого хочется не оглядываться, а, наоборот, мчаться со всех ног. Но я все-таки оборачиваюсь и вижу за забором Архипа.
– Подожди. Не убегай! Мне надо кое о чем тебя спросить.
Почему-то я не убегаю – мысль о том, что я здесь, на своей территории, а нас с Архипом разделяет забор, дает мне какую-то уверенность в безопасности – хотя, очевидно, ложную. Забор не будет помехой, если Архип захочет перелезть.
Но он стоит там, на той стороне. Подходит ближе.
Я смотрю на него через сетку и представляю, что вижу его за прутьями тюремной решетки.
– Что ты хочешь от меня?
– Хочу поговорить. Спросить тебя… Почему ты не сказала Киту о том, что произошло? Почему скрываешь?
– Просто потому, что так хочу. – Я смело смотрю ему в глаза, радуясь, что длинный дождевик скрывает тело, – и он не видит, как у меня трясутся коленки.
– Ты сказала ему, что я ничего не сделал. И что я ему хороший друг. Ты сказала ему не разбрасываться этой дружбой. Ты хотела, чтобы я остался с ним. Но зачем? Почему?
Я вздыхаю.
– Ты не видишь разве, что с ним творится? Видишь, какой он теперь? Ему нужна помощь. И никому, кроме тебя, ему не помочь. Ты должен быть с ним. Несмотря на то что ты – Schund, ты – его семья. Ты нужен ему. И должен помочь.
Он цепляется руками за сетку, прислоняется к ней лбом.
– А ты сама? Что ты думаешь сама обо мне? Если я скажу, что мне жаль, что так вышло? Если бы я знал, что ты – его девчонка, я бы и пальцем тебя не тронул.
Я тоже подхожу к забору поближе. Прислоняю к сетке руки. Мне не страшно, совсем не страшно. Между нами – граница. И сейчас он не посмеет ее нарушить.
– Я чувствую твой Geruch[5], – шепчу я с отвращением. Его лицо так близко от моего… – Нет, не Geruch. Gestank[6], от которого закладывает нос. От которого хочется вырвать. Gestank, который будет сопровождать меня всегда. Что я думаю? Я ничего не думаю. Потому что тебя для меня не стало. Даже если мы с Китом всегда-всегда будем вместе. Если мы поженимся, заведем детей… А ты все так же будешь его другом и будешь присутствовать на всех праздниках…. Мне будет все равно. Я не буду злиться или плакать. Потому что однажды тебя уже для меня не стало. Ты низкий человек, Архип. Не человек, Schund. А низкие люди для меня не существуют. Это странно, что Кит стал твоим другом. Ты его не достоин. После встречи с тобой я впервые начала думать, что люди – это такое дерьмо…
Я что есть силы ударяю руками о сетку – так, что на той стороне Архип вздрагивает и отстраняется.
Я бросаю через сетку смятый листок бумаги.
В этом листе – слова, собранные из слез, боли, стыда и ненависти. Записка, которую я написала в период своей депрессии, – до взрыва. Я носила ее, надеясь, что смогу отдать ее Архипу. Верю, что он прочитает ее, но почти уверена, что он ничего не поймет… Она не причинит ему даже капли той боли, которую он причинил мне. Поэтому от нее совсем мало толку…
– Прощальный подарок, – говорю я, плюю ему в лицо и ухожу прочь.
Защищай свой маленький низкий мир, Архип.
И помни, что за пределами твоего мира живут люди, которые тебя переросли.
Одна из них – я.
Часть четвертаяДети рудников
Глава 1. Архип
Третьесортная квартира на чердаке. Под ней – такие же убогие жилища, сплошь заполненные безликими людишками, шаркающими по старым половицам засаленными тапками.
А ведь Коробки считаются «элитой» Чертоги…
В этой квартире живет усталая от жизни семья, такая, каких много в этом доме, да и вообще во всей Чертоге. Семья состоит из родителей и маленького сына.
Мурло гнетущей нищеты дружелюбно смотрит на тебя из каждого угла, из пожелтевшей одежды и битой посуды, из кофейных пятен и яблочных огрызков на обшарпанном столе, подмигивает из каждой трещины, из сморщенных окурков на полу, из газет, наклеенных на стены вместо обоев, из голубиных перьев и мышиного помета.
Родители в этой семье редко на какой работе могут проработать дольше пары месяцев. Не хватает терпения. Они хотят больших денег, ничего при этом не делая. Работать на износ за копейки – это не для них. Слишком гордые. Лучше будут голодать, чем пойдут на такое. А то, что у них в таких условиях подрастает сын, – им до этого дела нет.
Мать сменила много профессий: подрабатывала уборщицей и мойщицей автобусов, помощницей медсестры – убирала «утки» за лежачими больными. Работала на стройке, продавцом в палатке, также стояла за дробильной установкой на шахте.
Отец успел побывать чистильщиком канализационных труб, перекупщиком, разнорабочим, строителем.
И везде их не устраивали условия работы и зарплата.
Нормальную работу найти в Чертоге тяжело. Здесь надо держаться за любую – поскольку ее можно быстро потерять. Гордая семья, не желая и ленясь трудиться, часто оказывалась безработной.
Потрачен в кармане последний рубль – и семья вынуждена продать и заложить последнее, одежда ветшает, родители опускаются физически, а затем – морально. И на грани, когда положение становится совсем бедственным, мужу и жене удается снова найти работу.
Подобные быстрые переходы от работы к безработице, вечные колебания личного бюджета – то пусто, то густо – начисто лишают людей чувства расчетливости и бережливости. Как только у семьи появляются деньги – муж и жена теряют способность тратить их разумно. Мать тут же покупает новые платья, отец тратит их на забегаловки. Таким образом, семья может спустить за неделю месячный заработок, а остальные три недели – голодать и побираться по соседям.
В период безденежья отец и мать сидят над полупустыми тарелками, все вечерние разговоры сводятся к одному – получке. Когда же наступит тот счастливый день зарплаты, чтобы была возможность снова потратить деньги?
Дети из семей подобно этой уже с ранних лет знакомятся с нищетой. Из-за вечной нехватки денег родители часто озлоблены, грызутся друг с другом, каждый вечер вспыхивают ссоры и раздоры – их провоцирует еще и теснота и убогость жилища, в котором семья вынуждена существовать. Маленький ребенок в таких условиях узнает и начинает понимать страшные и жуткие вещи.
Мальчику очень не хватает света, и он пытается сам для себя его зажечь.
Жилище состоит сплошь из темных углов и закутков. В один из таких закутков и забивается ребенок – достает ручку и бумагу и создает с их помощью удивительные истории. Сначала, когда еще с трудом мог писать, он оживлял истории рисунками, затем, подрастая, стал переносить на бумагу слова и предложения.
Он рисует и описывает удивительные миры и сказочных существ, людей, живущих в этом мире, – красивых, богатых, статных, благородных.
Он забивается в свой выдуманный мир и уходит от реальности.
Но отец, однажды вечером найдя под койкой бережно спрятанные рисунки и записи сына, разбивает его мир на тысячи осколков.
Он кричит и разносит все вокруг – называет сына бездельником, грозится отправить его на шахту и скормить его Шубину[7]
.
Ребенок смотрит на жалкие обрывки бумаги на полу, рваные клочья, в которые отец превратил его сказочные миры, и именно в этот момент он начинает терять доверие к людям. Презирать все и всех.
Мальчик видит, как мать сносит побои отца, и все, что он чувствует при этом, – презрение к матери, которая терпит такое обращение.
В четырех стенах на нескольких квадратных метрах люди живут, грызутся, давят друг на друга. Вражда не прекращается день ото дня.
Сын не видел воспитания и учебы, все, что он получал от родителей, – это брань и затрещины.
Все, что он видит и слышит в своем маленьком мире, совсем не вызывает у него доверия и уважения к миру большому.
Привыкший к такому образу жизни, не повидавший на своем коротком веку ничего доброго, светлого и великого, презирающий своих родителей да и всех вокруг, ненавидящий толпу и озлобленный на весь мир, такой ребенок выходит в социум…
Смеясь и улюлюкая, дворовая пацанва с упорством тащит за руки и за ноги тощего белобрысого мальчишку. Тот рычит, отбивается, пытается освободиться.
– Тащи его! Тащи его к помойке! – раздается хор звонких голосов.
Стайка несет парнишку к мусорному контейнеру – запихнув его туда и как следует утрамбовав, мальчишки, смеясь, тянутся к крышке.
– Трон для короля! Хотел корону? Получай! Корона из колбасных шкурок для короля дохлых крыс! Получай свой трон!
Это последнее, что слышит мальчишка перед тем, как погрузиться во мрак.
Вытаскивая из волос ошметки тухлой капусты, размазывая слезы по чумазому лицу, понуро опустив голову, пацан плетется домой. Издалека он видит своих бывших друзей – они облепили единственные целые качели.