Когда Кит наконец засыпает, Архип провожает Ханну до забора. Несмотря на то что жители Холмов теперь часто гуляют по Чертоге – прошло время былой вражды, – привычка Ханны лазать через забор осталась. Да и так ей ближе – дом Кита, как и Ханны, находится на восточной стороне, и если она будет ходить через центральные ворота, то придется делать большой крюк.
Всю дорогу они почти не разговаривают.
– Как ты думаешь, что с ним? Он выздоровеет? – спрашивает Ханна с надеждой, когда они подходят к забору.
– Я сделаю все, чтобы он выздоровел. Я найду деньги на любое обследование. На любые лекарства.
Ханна смотрит на Архипа несколько секунд. Смотрит как на Санта-Клауса. Или как на волшебника Гудвина из Изумрудного города. Смотрит, готовая поверить в его волшебную силу… Архип думает о том, что в последний раз, когда они вдвоем стояли у этого чертового забора, она плюнула ему в лицо. А сейчас… Она вдруг бросается ему на шею и крепко обнимает.
Копна пшеничных волос закрывает Архипу лицо, он вдыхает запах шампуня и чего-то очень сладкого… Запах яблочного пирога и корицы.
– Помоги ему, Архип, – шепчет она с рыданиями в голосе. – Сделай так, чтобы он был здоров. Ты – все, что у него есть. Единственная его надежда. Я знала об этом с самого начала, поэтому не сказала ему про то, что ты сделал со мной. Я требую и приказываю тебе. Ты должен это сделать, потому что ты у меня в долгу. Ты должен спасти его. Ты сможешь, я верю.
Архип снова вдыхает сладкий запах и не хочет, чтобы она убирала руки.
И он расшибется в лепешку, перевернет мир с ног на голову, схлопнет планету в черную дыру, потушит солнце, лишь бы сделать то, что она хочет… Сделает все, чтобы выполнить приказ этой гордой, высокомерной, избалованной… Но такой прекрасной, невероятной, божественно красивой принцессы.
Он вспоминает, как сильно ненавидел ее раньше. Почему вдруг все так изменилось? Он больше не чувствует ненависти, остались лишь желание и неодолимая тяга к этой девушке. Быть может, то, что он испытывал к ней раньше, было вовсе и не ненавистью, а острым желанием? А злоба рождалась потому, что он так и не мог обладать ею? Сейчас он не знает, где правда. И не может спросить у того насквозь пропитанного злобой и завистью парня, что он на самом деле чувствовал.
– Да, Ханна. Кит выздоровеет, я обещаю. Я сделаю это. Он поправится, вы будете вместе. И будете счастливы. Я обещаю тебе.
Он смотрит сквозь сетку забора, как за холм убегает стройная фигурка, и думает о том, что, как ни странно, болезнь Кита сблизила его и Ханну. Немного, но сблизила. Но тут же отгоняет прочь эти постыдные мысли.
Вечером Архип с мамой Кита просматривают счета и тетрадь, в которую записывают семейные траты. Считают расходы, оставшиеся долги и сбережения.
– Спасибо, Архип. Спасибо, что помогаешь нашей семье, – тихо говорит Вера.
Архипу режет слух слово «нашей». Он уже давно ощущает себя частью семьи Брыковых.
А ночью он сидит на балконе, привалившись к стене. Вокруг него лежат четыре белых пушистых любимца. Архип одной рукой гладит мягкую шерсть, а в другой держит бутылку. Парень плачет – так тихо, чтобы его слышали только кошки. Он думает о дорогих машинах, красивой одежде. Думает о пиджаке и галстуке, о выглаженных рубашках. О кожаном портфеле и дорогих часах. О сверкающем бизнес-центре со стенами из прозрачного стекла, в котором работает в своих мечтах. Об уютном кафе недалеко от бизнес-центра, где по утрам он берет пряный капучино и шоколадный круассан. О шикарном ресторане, куда вечером поведет свою не менее шикарную девушку. Он думает об отпуске: о круизе вокруг Карибских островов, о горнолыжном курорте Франции, о вулканичеких гейзерах Исландии.
А наутро сообщает начальнику на шахте о том, что готов взять две смены вместо одной.
Глава 7. Кит
Мы – шестнадцать маленьких демонов.
Мы злобные-злобные гномики.
Ты ярко светишься, и нам слишком больно смотреть на твой свет.
Маленькие злобные гномики любят маленьких девочек.
Наши зубы ядовиты. Мы едим мясо.
Нежное мясо маленьких девочек…[8]
Я вскакиваю от ночного кошмара. Он повторяется все чаще. Мне снится, что я одержим и превращаюсь в какое-то чудовище… Рядом со мной Ханна. И мне очень хочется вцепиться в нее зубами, разодрать ее в клочья, снять с нее кожу. Меня пугают эти сны, но я ничего не могу с собой поделать.
Я не хочу ложиться в больницу. Злюсь на них всех… Они все – мама, Архип, даже Ханна – вдруг стали заодно. Они о чем-то шушукаются по углам. Обсуждают мою болезнь так, будто я ничего не понимающий ребенок.
У нас нет денег на МРТ и всякие обследования, которые будут проводить с моей головой. Как они этого не понимают? Я не хочу быть никому обязанным и не хочу, чтобы Архип из-за меня вкалывал на шахте, как проклятый. И все зачем? Я чувствую свой организм. Я чувствую, что, сколько бы денег они ни выбросили на больницу, это мне не поможет. Я стою у самого края, ощущаю это кожей. Я должен был умереть еще шестнадцать лет назад. Природа хочет забрать свое. И правильно – зачем ей нужен паразит, который только гадит и не делает ничего полезного?
Хочу ли я жить? Самый глупый вопрос. Конечно, хочу. Хочу жить до дрожи и мурашек. Но я не хочу никого напрягать… Быть беспомощным – худшее, что может со мной произойти. Я хочу помогать семье, быть добытчиком – таким, каким были отец и брат. А я снова являюсь в семье бесполезной мебелью – кривой и бестолковой, об углы которой все вечно бьются. Это невыносимо, хочется выть.
Я чувствую, что мешаю всем. Без меня мама могла бы начать новую жизнь – она еще совсем молодая, могла бы создать новую семью. Без меня Архип остался бы в Городе, получил образование, устроился на работу, которая ему нравится. Без меня Ханна уехала бы в Германию, завела подруг и хорошего парня – общалась бы с нормальными людьми, а не со сбродом вроде нас, ходила бы в кофейню, гуляла в парках, а не по заброшкам. Так что все были бы счастливы. Ну а я… А я бы сдох. Ну и что такого? Я тяну их вниз. Пока я здесь, с ними, их киты будут барахтаться на дне. Я не дам им взлететь. Это огорчает меня.
Я слышу, как Ханна и Архип, думая, что я сплю, шепотом разговаривают обо мне. О частой смене моего настроения, о Вспышках, о временном помутнении рассудка, о вечных депрессиях. О том, что я меняюсь. И отдаляюсь от них…
После того случая на заброшенных шахтах, когда мы с Ханной просто сидели вместе и наслаждались хорошей погодой, а потом вдруг – сильнейшая Вспышка, которой у меня еще не было, – моя болезнь растет в геометрической прогрессии.
После этой Вспышки меня увезли в местную больницу, главной целью было выяснить, не было ли у меня кровоизлияния в мозг. Провели ряд простых тестов и процедур. Кровоизлияния не выявили… Но сказали, что не факт, что в один прекрасный день оно не откроется. Надо обязательно обследоваться дальше, ведь болезнь прогрессирует…
Я ненавижу свое состояние.
Почти непроходящая головная боль – такая, будто в затылок вонзают сотню раскаленных игл. Частые головокружения и обмороки, одышка и учащенное сердцебиение. Память стала совсем ни к черту, работать в полную силу больше не получается. Слишком много сплю. Ненавижу, когда из носа льет кровь – потому что становится жарко, а перед глазами мелькают противные черные точки. А ноги больше не держат… Я хочу, чтобы это дерьмо наконец-то вытащили из меня.
Меня злит, когда Ханна пытается дать мне руку, чтобы я мог спуститься по ступенькам. Бесит, когда Архип на шахтах выполняет за меня работу. Раздражает, что я ухожу домой, а он остается на вторую смену. Злит, что мама из-за меня взвалила на себя вторую работу, и теперь у них с Архипом соревнование – кто придет домой позже. Они оба ходят по дому совсем прозрачные, как призраки. Нервирует, что мама с жалостью смотрит на меня. Приносит ужин в кровать.
Ханна тоже хочет внести свой вклад в фонд помощи вымирающему виду Брыковых, пытается найти подработку в «Голубых Холмах».
Они все меня злят.
Я не болен, черт бы вас побрал! Почему вы относитесь ко мне так, будто завтра мои похороны?
И вот наконец теплым весенним днем Архип с Шипом отвозят меня в Город в больницу на обследование.
Ненавижу, когда из вены берут кровь. Чем их не устраивает кровь из носа? Я могу собрать им хоть литр. Боюсь уколов. От них скручивает живот.
Видно, что в этой больнице хорошее, новое оборудование. Я думаю с надеждой: может, им все-таки удастся вылечить меня?
Мне делают томографию головного мозга – дико дорогую процедуру. Архип, наверное, продал почку, чтобы мне сделали это дурацкое МРТ.
В кабинете врача мне что-то вводят в вену. Уф… Снова эта игла…
– Контрастное вещество, – поясняет врач, вынимая иглу. Ощущаю в месте укола легкое покалывание.
На пару минут наступает какая-то странная прохлада.
На меня надевают шлем супергероя, кладут на полку.
Перед тем как полка уедет в окошко устройства, похожего на огромную стиральную машину, я поворачиваюсь к врачу и с надеждой спрашиваю:
– Может, вам все-таки удастся их вытащить?
– Кого – их? – удивляется врач.
– Моих маленьких злобных демонов. Они запутались в лабиринте у меня в голове. Их надо вытащить.
Я не знаю, что сказал врач – моя голова уже засунута в окошко.
Внутри аппарата прохладно и светло. Стол слишком твердый – лежать на нем неудобно. Хочется пошевелиться, а нельзя. Утомительно лежать столько времени в одном положении под мерное гудение устройства.
В другие дни мне делают еще уйму разных процедур – что-то крепят к голове, замеряют, стучат, снова берут дурацкие анализы… В беседах врача слышатся сложные непонятные слова: кардиограмма, исследование глазного дна, энцефалография, эхотомография, сканирование, УЗИ…
Через неделю я настолько измотан и зол, что хочется разгромить тут все к