Он пробежал мимо меня и включил душ. Я подошел к двери следом.
– Ты где был? – спросил я, слишком поздно осознав, насколько резко это прозвучало. – Времени почти десять, всего-то.
– В лаборатории надо было поработать, – ответил Лир, срывая рубашку. – На самом деле там раньше одиннадцати ничего не начнется. Разве я тебе не говорил?
– Нет.
– Ой. Ну, извини.
Он разделся до трусов.
– Ты умеешь галстук завязывать?
– Черта с два. У меня на застежке.
Я ушел в переднюю.
– Лиз приходила? – спросил Джонас сквозь шум воды.
– Никто не приходил.
– Она должна была зайти за нами.
Сейчас меня беспокоил лишь галстук. Я вернулся к зеркалу и достал его из кармана. Весь трюк, как мне говорили, в том, чтобы завязывать его, как шнурки на ботинках. Неужели это так сложно? Шнурки на ботинках я себе лет с двух завязывал.
Оказалось, это куда сложнее. Как я ни старался, у меня никак не получалось, чтобы концы оказались хотя бы примерно одинаковой длины. Будто этот кусок шелка был проклят.
– Ого, да ты просто щеголь.
В открытую дверь вошла Лиз. Вернее, женщина, похожая на Лиз. Вместо нее передо мной стояло создание, исполненное невыразимого блеска. На ней было облегающее черное вечернее платье с декольте, туфли на высоком каблуке из лаковой красной кожи, а еще она что-то сделала с волосами, и они стали густыми и пышными. Очки она заменила на контактные линзы. Декольте было украшено жемчужным ожерельем, несомненно из настоящего жемчуга.
– Вау, – сказал я.
– Вот это, – сказала она, бросая сумочку на диван, – то слово, которое хочется услышать любой женщине.
С ее приходом комнату наполнил изысканный сложный аромат.
– Я так понимаю, проблемы с галстуком?
Я протянул ей сей ненавистный предмет.
– Понятия не имею, что с ним делать.
– Давай-ка посмотрим.
Она сделала шаг вперед и взяла у меня галстук.
– А, вот в чем дело, – сказала она, разглядывая его.
– В чем?
– Это галстук, который завязывать надо! – сказала она и рассмеялась. – По счастью, ты обратился по адресу. Я всегда отцу галстук завязывала. Стой смирно.
Она обернула галстук вокруг моей шеи и заправила под воротничок рубашки. На каблуках она была ростом почти с меня; наши лица разделяли считаные дюймы. Сосредоточенно глядя на мое горло, она занялась своим загадочным делом. Еще никогда я не стоял так близко к женщине, которую не собирался поцеловать. Мои глаза машинально поглядели на ее губы, такие мягкие и теплые, а потом ниже, туда, где лежало жемчужное ожерелье. Ощущение было такое, будто каждую клетку моего тела пронзил слабый разряд тока.
– Хватит пялиться, парень.
Я почувствовал, что краснею.
– Извини.
– Ты же мужчина, что поделаешь. Все вы, будто игрушки на веревочке. Должно быть, ужасно так жить.
Последний штрих, и она сделала шаг назад. Этот румянец на ее щеках, она что, тоже покраснела?
– Вот и готово. Посмотрись в зеркало.
Она достала из сумочки маленькое зеркало и дала мне. В корпусе из какого-то гладкого материала, похожего на полированную кость, будто излучающего чистейшую женскую энергию. Открыв футляр, я увидел внутри маленькое круглое зеркальце и пудру телесного цвета. В зеркальце я увидел свое лицо, а ниже – безупречно завязанный узел галстука.
– Идеально, – сказал я.
Раздался водопроводный стон, и вода в душе перестала литься. Я слегка опомнился. Я совершенно забыл про своего товарища по комнате.
– Джонас! – крикнула Лиз. – Мы опаздываем!
Он ворвался в комнату, придерживая рукой обернутое вокруг пояса полотенце. У меня было ощущение, что меня застали за тем, чего мне не следовало делать.
– Ну, вы тут оба будете стоять и смотреть, как я одеваюсь? Если только…
Он поглядел на Лиз и выразительно поддернул полотенце, будто дразнящий зрителей танцор.
– Не желаете получить удовольствие, мадемуазель? – сказал он по-французски.
– Давай быстрее, а? Мы опаздываем.
– Но я же по-французски спросил!
– Тебе стоит поработать над акцентом. Благодарю покорно, подождем тебя снаружи.
Она схватила меня за руку и развернула к двери.
– Пошли, Тим.
Мы спустились по лестнице во двор. Субботним вечером кампус жил своей собственной жизнью: все просыпались тогда, когда остальной мир уже начинал отходить ко сну. Отовсюду звучала музыка; в темноте перемещались силуэты смеющихся людей; голоса заполняли темноту повсюду. Когда мы вошли в крытый переход, мимо нас пронеслась девушка, одной рукой придерживая подол платья, а в другой была бутылка шампанского.
– У тебя всё получится, – заверила меня Лиз.
Мы встали у ворот.
– Я выгляжу нервным?
Конечно, именно так я и выглядел.
– Всё, что тебе надо делать – вести себя, будто ты там свой. На самом деле в этом и весь смысл. Как и во всём, по сути.
Здесь, без Джонаса, она вела себя несколько иначе, более философски, будто человек, уставший от мира. И я чувствовал, что это ближе к ее истинной сути.
– Забыла сказать, – начала Лиз. – У меня есть кое-кто, с кем я бы хотела тебя познакомить. Она будет на вечеринке.
Я даже и не знал, что об этом думать.
– Мы двоюродные сестры, – продолжила она. – Она учится в Бостонском.
Это предложение сбило меня с толку. Мне пришлось напомнить себе, что то, что случилось наверху, было невинным флиртом, не более того. Что она подруга другого парня.
– Окей.
– Постарайся не выглядеть слишком возбужденным.
– А почему ты думаешь, что мы поладим?
Эта фраза вышла у меня слишком резкой, даже немного возмущенной. Но если она и обиделась, то не показала виду.
– Только не позволяй ей много пить.
– А это проблема?
Она пожала плечами.
– Стеф – девочка, привычная к вечеринкам, если ты понимаешь, о чем я. Кстати, ее так зовут, Стефани.
Прибежал Джонас, рассыпаясь в улыбках и извинениях. И мы пошли на вечеринку, идти было всего три квартала. Джонас уже показывал мне здание, в котором собирался клуб Шпее, кирпичный таунхаус с высоким забором и садом. Я тысячу раз мимо него проходил. Обычно вечеринки в колледжах – дело шумное, слышное издалека, но тут всё оказалось иначе. Не было никакого намека на то, что внутри что-то происходит, и я на мгновение подумал, что Джонас день перепутал. Он подошел к двери и достал из кармана смокинга брелок с одним ключом. Я уже видел этот ключ лежащим на его секретере, но до этого момента не знал, для чего он. Брелок был сделан в форме медвежьей головы, эмблемы клуба Шпее.
Мы вошли внутрь следом за ним. Оказались в пустом фойе, пол которого был выкрашен в черные и белые квадраты, будто шахматная доска. У меня совершенно не было ощущения того, что я пришел на вечеринку – скорее будто меня выбросили с парашютом в совершенно чужую страну. Всё вокруг было выдержано в темных тонах, мужских, а для здания, где живут студенты, всё выглядело слишком аккуратным. Послышался стук слоновой кости, где-то рядом играли в бильярд. На пьедестале в углу стоял большой медведь – не плюшевый, а настоящее чучело медведя. На задних лапах, вытянув вперед передние, когтистые, будто намереваясь разорвать невидимого противника, напавшего на него. (Или сыграть на пианино.) Сверху доносился гомон голосов выпивших людей.
– Пошли, – сказал Джонас.
Он повел нас вверх по лестнице. Снаружи здание выглядело обманчиво скромно с точки зрения размеров, но не изнутри. Мы поднимались, двигаясь на шум толпы, исходивший из двух комнат, двери которых выходили на верхнюю площадку.
– Джоу-мэн!
Как только мы вошли, шея Джонаса оказалась в захвате у здоровенного рыжеволосого парня в белом пиджаке. У него было румяное лицо и небольшое брюшко бывшего спортсмена.
– Джоу-мэн, Джоу-Джоу, проныра этакий.
Он вдруг неожиданно чмокнул Джонаса в щеку.
– И да, Лиз, позволь сказать, что нынче ты выглядишь особенно классно.
– Учтем, – ответила Лиз, закатив глаза.
– Разве она не любит меня? Разве она меня не любит, я спрашиваю?
Продолжая обнимать Джонаса, он с деланой тревогой посмотрел на меня.
– Иисусе, Джонас, скажи мне, что это не он.
– Тим, познакомься, это Элкотт Спенс. Он наш председатель.
– И запойный пьяница. Скажи-ка мне, Тим, ты ведь не гей, а? Поскольку, без обид, в этом галстуке ты слегка похож на гея.
Я был совершенно сбит с толку.
– Ну…
– Шучу!
Он расхохотался. Нас обступили со всех сторон, вслед за нами по лестнице подымались всё новые гости вечеринки.
– Если серьезно, я просто дурачусь. Половина парней здесь полные педы. А я сам, так сказать, сексуально всеядный. Разве не так, Джонас?
– Точно так, – ответил Джонас, подыгрывая ему и ухмыляясь.
– Джонас – один из моих особых друзей. Совершенно особых. Так что можешь вести себя как пожелаешь, будь геем, если тебе вдруг захочется.
– Благодарю, – ответил я. – Но я не гей.
– И это совершенно нормально! О чем я и говорю! Поглядите на этого парня. Мы же не порселиане, сам понимаешь. Если честно, эти ребята без остановки друг друга трахают.
Как же мне в тот момент хотелось выпить! Очень, очень хотелось.
– Что ж, было мило поболтать с вами, – продолжил Элкотт, – но мне надо идти. Жаркое свидание в сауне со студентом Университета Свободных Нравов и немного чудесного кокаина. Веселитесь, детишки.
Он исчез в толпе. Я обернулся к Джонасу:
– Здесь все такие?
– На самом деле нет. Просто многие склонны перегибать палку.
Я посмотрел на Лиз:
– Не вздумай бросать меня одного.
Она сухо усмехнулась:
– Шутишь?
Мы пробрались к бару. Никакого тебе теплого пива из бочонка. Стоящий за стойкой бармен в белой рубашке лихорадочно смешивал коктейли и раздавал бутылки «Хайнекена». Когда он бросил мне лед в бокал с водкой и тоником – за прошедший год я понял, что лучше пить самые чистые напитки, – мне уже очень хотелось подать ему тайный знак, в стиле марксистского кружка. «Я из Огайо на самом деле, – сказал бы я ему. – Раскладываю книги по полкам в библиотеке. Я здесь такой же чужак, как и ты». («P.S. Будь готов! Великая Пролетарская Революция свершится, когда часы пробьют полночь!»)