Он шумно выдохнул и посмотрел на меня:
– Надо было не терять связь с тобой все эти годы. Нельзя было столько времени терять.
– Забудь, – сказал я. – Я виноват в этом не меньше тебя.
Разговор подошел к логическому завершению.
– Что ж, спасибо, что приехал, – сказал Джонас. – Понимаю, что ты в любом случае приехал бы, просто ради нее. Но для меня это очень много значит. Как решишь, дай мне знать.
После того как он ушел, я сидел там еще некоторое время. Настала тишина, все ушли, вернулись к своим делам, своей жизни. Как же они счастливы, подумал я.
Я больше ничего не слышал от Джонаса. Зима сменилась весной, затем летом, и я уже начал думать, что всё это не срослось, и я останусь на свободе. Смерть девушки постепенно, капля за каплей, перестала нависать над каждой моей мыслью и действием. Конечно, она никуда не делась, воспоминания об этом часто приходили ко мне, неожиданно, парализуя меня чувством вины, таким сильным, что я едва мог дышать. Но ум человеческий ловок и хорошо находит способы сохранить себя. Как-то, в один особенно приятный летний день, прохладный и сухой, когда небо было таким ярким, что походило на огромный голубой купол, раскинувшийся над городом, я шел к станции метро с работы и вдруг понял, что целых десять минут не чувствовал себя совершенно уничтоженным. В конце концов, жизнь шла своим чередом.
Осенью я вернулся к преподавательской работе. Меня ожидала стая аспирантов; словно для того, чтобы помучить меня, администрация отобрала туда почти одних девушек. Сказать, что прежние дни для меня просто окончились, было бы величайшим преуменьшением столетия. Я вел монашескую жизнь и не намеревался ее прерывать. Работал, вел занятия, ни с кем не водил дружбы, ни с мужчинами, ни с женщинами. Через вторые руки я узнал, что Джонас в конце концов нашел финансирование на экспедицию и уже собирался отправиться в Боливию. Что ж, в добрый путь, подумал я.
Как-то в конце января, когда я сидел в кабинете и ставил оценки за лабораторные, в дверь постучали.
– Войдите.
Два человека, мужчина и женщина. Я сразу понял, кто они и зачем пришли. Выражение моего лица выдало мою вину, наверное, сразу же.
– Есть минута, профессор Фэннинг? – спросила женщина. – Я детектив Рейнальдо, а это детектив Фелпс. Мы хотели бы задать вам пару вопросов, если вы не возражаете.
– Конечно, – ответил я, изобразив удивление. – Присаживайтесь, детективы.
– Если не возражаете, мы постоим.
Беседа продлилась не более пятнадцати минут, но этого хватило, чтобы я понял, что петля на моей шее затягивается. Нашли женщину – няню. Она была нелегальным иммигрантом, поэтому всё так и затянулось. Хотя она и видела меня лишь мельком, описание, которое она дала, совпало с тем, что дал бармен. Он не помнил моего имени, но слышал часть нашего разговора, ту, когда девушка созналась, что была в меня влюблена, в том числе слова «как и многие девушки». Это привело их к тому, что они стали изучать историю учебы Николь в колледже, а затем и ко мне, хорошо подходящему под описание, которое дала няня относительно подозреваемого. Очень хорошо подходящее.
Я, как полагается, всё отрицал. Нет, я не был в упомянутом баре. Нет, я не помню, чтобы эта девушка у меня училась. Я видел упоминания об этом в газетах, но ни с чем это не связал. Нет, я не могу в точности вспомнить, где находился той ночью. Когда именно? Наверное, я спал.
– Интересно. Спали, вы говорите?
– Возможно, читал. У меня бессонница. На самом деле не помню.
– Это странно. Поскольку, согласно данным УТБ, вы должны были лететь в Афины. Не хотите поделиться с нами информацией на этот счет, мистер Фэннинг?
Мои ладони покрылись холодным потом преступника. Конечно, они должны были это узнать. Как же я мог быть настолько глуп?
– Что ж, хорошо, – сказал я, изо всех сил изобразив раздражение. – Я не хотел, чтобы это стало известным, но раз вы настаиваете на вторжении в мою личную жизнь, то я собирался улететь с подругой. Замужней подругой.
Игриво приподнятая бровь.
– Не хотите сообщить нам ее имя?
Мои мысли пришли в смятение. Могли ли они нас вычислить? Я платил за билеты наличными и покупал их по отдельности, чтобы замести следы. У нас даже места были порознь, я собирался решить этот вопрос при посадке.
– Извините, но я не могу этого сделать. Не имею права.
– Джентльмен не распространяется о своих любовницах, а?
– Что-то вроде.
Детектив Рейнальдо торжествующе улыбнулась, явно наслаждаясь своей властью.
– Джентльмен, сбегающий с чужой женой. Сомневаюсь, что вам это на пользу пойдет.
– Я этого и не говорил, детектив.
– Так почему же вы не улетели?
Я пожал плечами, изо всех сил изображая невинность.
– Она передумала. Ее муж – мой коллега. Это была глупая идея с самого начала. Вот и всё, что я могу об этом сказать.
Мы молчали секунд десять, не меньше. То самое время, которое я должен был что-то говорить, обвиняя себя.
– Что ж, пока что на этом всё, доктор Фэннинг. Благодарим, что уделили нам время, учитывая, насколько вы заняты.
Она протянула мне свою визитку.
– Если что-то еще вспомните, позвоните мне, хорошо?
– Обязательно, детектив.
– Я имею в виду всё что угодно.
Я ждал тридцать минут, чтобы быть уверенным, что они ушли из здания, а затем дошел до метро и поехал домой. Сколько времени у меня есть? Дни? Часы? Сколько еще бумажной работы им надо проделать, чтобы предъявить мне обвинение?
Мне пришло в голову единственное решение. Я позвонил Джонасу в его кабинет, потом на мобильный, но ответа не было. Мне придется рискнуть и отправить сообщение электронной почтой.
Джонас, я поразмыслил над твоим предложением. Прости, что это заняло столько времени. Даже не знаю, чем я сейчас могу быть полезен, но я хотел бы присоединиться. Когда ты отправляешься? Т. Ф.
Я ждал, сидя за компьютером, снова и снова нажимая кнопку «Обновить». Спустя тридцать минут пришел ответ.
Отлично. Мы отправляемся через три дня. Уже разобрался с визой для тебя в Госдепе. Не думай, что у меня нет связей. Сколько еще человек тебе нужно с собой взять? Зная тебя, я бы предположил, что с тобой отправится целая эскадра красивых аспиранток, которые весьма скрасят нам пребывание там.
Пошевеливайся, приятель. Мы скоро изменим этот мир. Дж. Л.
23
Больше особенно нечего рассказывать. Я оказался инфицирован. Выжил, единственный из всех инфицированных. И так была создана раса, которой суждено было править миром.
Это случилось ночью, после того как Джонас пришел навестить меня в моей камере. Много времени спустя, после моей трансформации, когда я уже приспособился к новой ситуации. Я не знал, который час, в моем состоянии пленника подобные вещи потеряли смысл. Но мои планы уже были в стадии реализации. Я и мои товарищи по заговору уже определили наш путь к бегству. Слабоумные люди, которые следили за нами. День за днем мы проникали в их мысли, наполняя их умы нашими чернейшими снами, приводя их в нашу власть. Их слабосильные души уже почти сдались, скоро они будут нашими.
– Тим, это Джонас, – прозвучал его голос из динамика.
Это был не первый его визит. Я много раз видел его лицо за стеклом. Однако он не обращался ко мне напрямую с того самого дня, как я очнулся. За последние годы его внешность разительно изменилась. Длинные волосы, спутанная борода, безумные глаза – олицетворение безумного ученого, того, кем я всегда его считал.
– Я знаю, что ты не можешь говорить. Черт, я даже не уверен, что ты можешь меня понять.
Я понял, что сейчас последует признание. Признаюсь честно, меня очень мало интересовало, что он собирается сказать. Его неспокойная совесть – а какая мне разница? Кроме того, его визит прервал мою процедуру питания. Хотя в прежней жизни я не слишком ценил вкус дичи, теперь мне очень нравилось сырое мясо кролика.
– Происходит что-то плохое. Я теряю контроль надо всем этим, реально.
И в самом деле, подумал я.
– Боже, как я тоскую по ней, Тим. Надо было ее послушаться. Надо было послушаться тебя. Если бы ты только мог поговорить со мной.
Ты скоро услышишь, что я тебе скажу, подумал я.
– У меня есть еще один шанс, Тим. Я всё еще думаю, что это сработает. Возможно, если у меня это получится, я смогу заставить военных сдать назад. Я еще всё могу изменить.
Надежда умирает последней, не так ли?
– Суть в том, что это должен быть ребенок.
Мгновение он молчал.
– Поверить не могу, что говорю такое. Они ее только что привезли. Я знать не хочу, что они сделали, чтобы притащить ее сюда. Иисусе, Тим, она же просто маленький ребенок.
Ребенок, подумал я. Интересный поворот. Неудивительно, что Джонас исполнился такого презрения к себе. Я наслаждался его страданиями. Я знал, сколь низко способен пасть человек, почему бы этому не случиться и с ним?
– Они называют ее Эми НЛС. Без фамилии. Взяли ее из какого-то приюта. Боже всемогущий, у нее даже имени нормального нет. Она просто девочка из ниоткуда.
Я ощутил, как мое сердце прониклось симпатией к этому несчастному ребенку, вырванному из ее нормальной жизни для того, чтобы стать последней и жалкой надеждой безумца. Однако когда я размышлял об этом, в моем сознании начала созревать и иная мысль. Маленькая девочка, воплощенная невинность юности. Конечно же. Идеальная симметрия. Это послание, адресованное мне. Встретиться с ней, вот что станет моим испытанием. Я слышал топот незримых армий, собирающихся воедино. Эта девочка из ниоткуда. Эта Эми НЛС. Кто есть альфа, а кто омега? Кто есть начало, а кто есть конец?
– Ты любил ее, Тим? Можешь сказать мне.
Да, подумал я. Да, да и да. Она была единственным существом в этом мире, которое имело для меня значение. Я любил ее так, как не способен любить ни один мужчина в этом мире. Я так любил ее, что готов был смотреть, как она умирает.
– Ко мне приходили из полиции, сам понимаешь. Они знали, что вы двое должны были лететь на одном самолете. Знаешь, что самое смешное? Я был рад за нее, на самом деле. Она заслужила право быть с тем, кто способен любить ее так, как ей того надо. Так, как никогда не мог любить ее я. Наверное, я хочу лишь сказать, что я рад, что это был ты.