что женственными, мягкими. В носовой части торчала огромная бульба, похожая на наконечник гигантской пули. Майкл прошел под кораблем. Над ним нависал весь его вес, будто гора. Протянув руку, он коснулся корпуса. Холодный, но он ощутил будто гудение, будто корабль дышал, как живой. Его охватило чувство уверенности. Вот его судьба. Все прочие варианты его дальнейшей жизни исчезли. До самого смертного часа не будет у него другого дела.
С тех пор Майкл не покидал перешеек, разве что выходил в море на «Наутилусе». Нечто вроде солидарности, но в глубине души он понимал истинный смысл этого. Больше ему негде быть.
Он пошел на корму и стал ждать Грира. Дул сырой мартовский ветер. Перешеек, часть прежнего портового комплекса, протянулся в глубь канала на четверть мили, к югу от Чэннел Бридж. В сотне ярдов от берега стоял на якоре «Наутилус». Корпус всё еще в порядке, парус крепкий. Глядя на яхту, Майкл ощутил нечто вроде предательства. Он уже несколько месяцев не выходил в море. Яхта была предвестником. Если «Бергенсфьорд» стал ему женой, то «Наутилус» был девушкой, которая показала ему, что такое любовь.
Он услышал шум мотора прежде, чем увидел катер, который, пыхтя, шел под Чэннел Бридж в серебристом утреннем свете. Майкл спустился к вспомогательному причалу в тот момент, когда Грир подвел туда катер. Грир бросил Майклу швартов.
– Как оно?
Грир пришвартовал катер у кормы, отдал Майклу винтовку и забрался на пирс. Ему было чуть больше семидесяти; старел он, подобно могучему быку – только что он пыхтел и фыркал, глядя, как тебя на рога поднять, и вдруг он уже лежит в поле, а над ним кружат мухи.
– Что ж, она тебя не прибила, это плюс, – добавил Майкл.
Грир снова не ответил. Майкл ощутил, что он чем-то обеспокоен. Визит прошел не так, как надо.
– Луций, она хоть что-нибудь сказала?
– Сказала? Ты же знаешь, как с этим дело обстоит.
– На самом деле не слишком.
Грир пожал плечами:
– Это сродни ощущению, моему. Ее ощущению. Может, это вообще мне кажется.
Майкл не стал настаивать.
– Я тебе еще кое-что хотел сказать. У меня сегодня с Данком небольшая размолвка вышла.
Грир сматывал канат.
– Сам знаешь, какой он. К завтрашнему дню всё забудет.
– Я не думаю, что на этот раз забудет. Скверно всё вышло.
Грир поднял взгляд.
– Я сам виноват. Сам его подначил.
– Что случилось?
– Он спустился в машинное. Вся эта обычная хрень насчет винокурен. Рэнду и двоим другим едва не пришлось его оттаскивать.
Грир нахмурился:
– Надоело уже всё это.
– Знаю. Он начинает создавать проблемы.
Майкл помолчал.
– Возможно, время пришло.
Грир молчал, внимательно слушая его.
– Мы уже об этом говорили.
Грир задумался, а затем кивнул:
– Учитывая обстоятельства, возможно, ты прав.
Они начали пересчитывать людей. На кого можно положиться, на кого – нет. Кто где-то посередине, с кем надо вести себя осторожно.
– Тебе надо пока вести себя потише, – сказал Грир. – Рэнд и я всё устроим.
– Тебе лучше знать.
Загорелись прожектора, заливая док ярким светом. Майклу придется работать и ночью.
– Главное, приведи в порядок корабль, – сказал Грир.
Сара подняла взгляд, сидя за столом. В дверях стояла Дженни.
– Сара, тебе стоит это увидеть.
Сара спустилась на первый этаж и пошла следом за ней в отделение. Дженни отодвинула занавеску.
– ВС нашли его в переулке.
Сара не сразу узнала своего зятя. Его лицо было разбито в месиво. Обе руки в гипсе. Они вышли.
– Я поняла, кто он, только когда карту увидела.
– Где Кейт?
– Во вторую сегодня работает.
Время почти четыре. Кейт может прийти в любой момент.
– Отвлеки ее.
– Что хочешь, чтобы я сказала?
Сара на мгновение задумалась.
– Отправь ее в приют. Им не пора было врача вызывать?
– Не знаю.
– Выясни это. Давай.
Сара снова вошла в отделение. Когда она подошла к Биллу, тот поглядел на нее. В его глазах было понимание, что теперь ему станет еще хуже.
– Окей, так что случилось? – спросила она.
Он отвернулся.
– Я в тебе разочаровалась, Билл.
– Я, типа, понял, – одними губами ответил он.
– Сколько ты им задолжал?
Он сказал, и Сара тяжело опустилась на стул рядом с кроватью.
– Как ты мог вести себя настолько глупо, черт побери?
– Я не думал, что так выйдет.
– Ты понимаешь, что они убьют тебя. Возможно, мне следует позволить им это сделать.
Она с удивлением увидела, что он плачет.
– Блин, вот только этого не надо, – сказала она.
– Ничего не могу поделать.
Из его распухшего носа текли сопли.
– Я люблю Кейт, люблю наших девочек. Мне очень, очень жаль, правда.
– Слезами горю не поможешь. Сколько они тебе времени дали, чтобы ты деньги вернул?
– Я смогу заработать. Только один вечер поиграть. Много не надо, только чтобы начать.
– И что, Кейт на такое покупается?
– Ей не стоит этого знать.
– Это был риторический вопрос, Билл. Сколько у тебя времени?
– Как обычно. Три дня.
– И что в этом обычного? Ладно, можешь не отвечать.
Она встала.
– Не говори Холлису. Он меня прибьет.
– Имеет право.
– Мне жаль, Сара. Я облажался, знаю.
Вбежала Дженни, запыхавшаяся.
– Окей, похоже, она поверила.
Сара поглядела на часы:
– У тебя есть час, Билл, прежде чем придет твоя жена. Предлагаю тебе сказать все начистоту и просить прощения.
Билл был в ужасе.
– Что вы собираетесь сделать?
– Меньше того, что ты заслужил.
Калеб строил курятник, когда увидел идущего по пыльной дороге человека. Дело было к вечеру, Пим и Тео отдыхали в доме.
– Дым увидел, – сказал человек. У него было доброжелательное морщинистое лицо и густая борода. На голове надета соломенная шляпа, штаны крепились на подтяжках.
– Раз уж мы теперь соседи, надо бы познакомиться. Фил Тэйтум меня зовут.
– Калеб Джексон.
Они пожали друг другу руки.
– Мы живем по другую сторону гребня. Чуть раньше сюда перебрались, чем остальные. Живу вместе с Дориен, женой. Парень наш уже вырос и теперь свой дом строит, рядом с Бандерой. Джексон, говоришь?
– Точно. Он мой отец.
– Будь я проклят. И что ты здесь забыл?
– Наверное, то же самое, что все. Обосноваться.
Калеб снял перчатки.
– Заходите, с моими познакомитесь.
Пим сидела в кресле у остывшего очага с Тео на коленях и показывала ему картинки в книжке.
– Пим, – сказал Калеб, одновременно дублируя слова на языке жестов. – Это мистер Тэйтум, наш сосед.
– Как поживаете, миссис Джексон?
Фил прижал шляпу к груди.
– Будьте добры, не вставайте.
Очень рада с вами познакомиться.
Калеб вдруг понял свою ошибку.
– Мне следовало предупредить. Моя жена не слышит. Она говорит, что рада с вами познакомиться.
Мужчина степенно кивнул.
– У сестры двоюродной такое было, умерла недавно. Она немного научилась читать по губам, однако всё равно жила в своем мире, бедняжка.
Он рефлекторно заговорил погромче, так делали все.
– Какой чудесный у вас мальчик, миссис Джексон.
Что он сказал?
Что ты красивая, и он не прочь в постель с тобой.
Калеб повернулся к гостю, который всё так же теребил край шляпы.
– Она благодарит вас, мистер Тэйтум.
Не груби. Предложи ему что-нибудь попить.
Калеб перевел ее слова.
– Дома надо к ужину быть, но, наверное, немного посидеть с вами смогу, благодарю.
Пим налила воды в графин, добавила дольки лимона и поставила графин на стол, за который уселись мужчины. Они поговорили о мелочах – о погоде, о других поселениях в этой местности, о том, где Калеб покупал скотину, по какой цене. Пим ушла, забрав с собой Тео, она любила ходить с ним на берег реки, где они могли просто сидеть в тишине. Калеб понял, что гость и его жена чувствуют себя одиноко. Сын уехал, едва попрощавшись, с женщиной, с которой познакомился на танцах в Ханте.
– Заметил, жена твоя в ожидании, – сказал Тэйтум. Они допили воду с лимоном и беседовали.
– Да, в сентябре срок.
– Если что, в Мистике врач есть, когда понадобится.
Фил дал Калебу всю информацию.
– Очень здорово, спасибо.
Калеб ощутил стоящую за словами Тэйтума печальную историю. Видимо, у них был и другой ребенок, может, и не один, но все они не выжили. Это, конечно, осталось в прошлом, но не для них.
– Премного благодарен вам обоим, – сказал Тэйтум, выходя. – Хорошо, когда поблизости молодежь есть.
Вечером Калеб пересказал их разговор Пим. Та купала Тео в кухонной раковине. Поначалу Тео капризничал, но потом ему понравилось, и он принялся колотить по воде крохотными кулачками.
Надо мне познакомиться с его женой, сказала Пим на языке жестов.
Хочешь, чтобы я с тобой сходил?
Калеб подразумевал, что ему придется работать переводчиком.
Не говори глупостей, ответила Пим, глядя на него, как на сумасшедшего.
Этот разговор не выходил у него из головы несколько дней. Почему-то, несмотря на свое умение всё планировать, Калеб не подумал, что в дальнейшей жизни им потребуется помощь других. Отчасти оттого, что отношения с Пим были настолько глубокими, что все остальные выглядели поверхностными. Отчасти оттого, что он не был уж настолько общительным от природы, предпочитая находиться в обществе собственных мыслей, а не других людей.
Так же и мир Пим был ограничен по сравнению с миром других людей. Помимо родных были лишь немногие, кто если и не умел разговаривать на языке жестов, то хотя бы мог понять значение. Она часто пребывала в одиночестве, хотя это ее и не беспокоило, и бóльшую часть этого времени она писала. Калеб пару раз за все эти годы тайком заглядывал в ее дневники, будто читая чужие письма. Ее записи были просто чудесны. Хотя иногда в них и было место сомнениям и тревогам, в целом они были проникнуты оптимистическим взглядом на жизнь. В дневниках были и рисунки, хотя Калеб ни разу не видел, чтобы она рисовала. По большей части знакомые вещи. Множество изображений птиц и зверей, лица людей, которых она знала, но ни одного изображения его самого. Калеб задумался, почему она никогда не показывала ему эти рисунки, почему рисовала втайне. Самыми лучшими рисунками были те, что с видами моря – особенно странно, поскольку Пим никогда не видела моря.