Он думал о многом. Дни в Убежище. Слепое неподвижное лицо Элтона, теснота и жара в батарейной. Запах газа и топлива на нефтеперегонном заводе, где закончилось его детство и началась взрослая жизнь. Думал о Саре, которую любил, о Лоре, которую тоже любил, о Кейт, о том, как в последний раз увидел ее, ее живая энергия детства, то, как она сразу привязалась к нему в ту ночь, когда он рассказал ей историю про кита. Все это было так давно, прошлое всегда уходит, становясь огромным внутренним хранилищем дней. Возможно, его дни на этой земле подошли к концу. Возможно, что-то будет и после этого, за пределами физического существования личности; на этот счет небеса были скупы на комментарии. Грир определенно считал именно так.
Майкл знал, что его друг умирает. Грир пытался скрывать это, и у него почти получилось, но Майкл понял это. Не что-то отдельное, а просто общее ощущение от человека. Время брало свое – как это случается, рано или поздно, со всеми.
И, конечно же, он думал о своем корабле, о «Бергенсфьорде». Он теперь уже далеко, наверное, идет на юг у берегов Бразилии, под таким же звездным небом.
– Как тут красиво, – сказала Алиша.
Она сидела напротив него, вытянувшись на скамье и накрыв ноги одеялом. Ее голова, как и его, была задрана вверх, ее глаза блестели в свете звезд.
– Помню, как первый раз их увидела, – продолжила она. – В ту ночь, когда Полковник оставил меня снаружи от Стены. Они меня повергли в полный ужас.
Она показала в сторону горизонта на юге.
– Вон там что за звезда, почему она такая яркая?
Майкл проследил за ее пальцем.
– Ну, на самом деле это даже не звезда. Планета Марс.
– Откуда ты знаешь?
– Ее видно большую часть лета. Если присмотреться, то видно, что у нее красноватый оттенок. По сути, большая ржавая глыба.
– А вот эта? – спросила Алиша, показывая прямо вверх.
– Арктур.
В темноте было сложно увидеть выражение ее лица, но Майклу представилось, что она сморщила лоб, задумываясь.
– А как далеко она от нас?
– Не слишком, по меркам звезд. Около тридцати семи световых лет. Расстояние, которое свет за тридцать семь лет проходит, чтобы попасть сюда. Когда свет, который ты сейчас видишь, отправился в путь от поверхности Арктура, мы с тобой были детьми. Так что, глядя на небо, на самом деле ты смотришь в прошлое. И не одно прошлое. Каждая звезда отличается от других.
Она рассмеялась.
– У меня вечно каша в голове, когда ты такие штуки объяснять начинаешь. Я помню, как ты мне все это рассказывал, когда мы еще детьми были. Или пытался.
– Тогда я был очень надоедлив. Скорее всего, пытался на тебя впечатление произвести.
– Покажи мне другие звезды.
Он так и сделал. Показал Полярную звезду и Большую Медведицу. Яркий Антарес и голубоватую Вегу, ее соседей, небольшое скопление звезд, известное под названием Дельфина. Широкий рукав Галактики, Млечный Путь, простирающийся от одной стороны горизонта до другой, с севера на юг и разделяющий небо на востоке полосой света. Рассказывал ей все, что приходило в голову, и она слушала его с неослабным интересом.
– Мне холодно, – сказала она, когда он закончил.
Алиша подвинулась вперед от транца; Майкл подошел и втиснулся позади нее, свесив ноги по обе стороны от ее талии. Подтянул одеяло, накрывая их обоих, и прижал ее к себе, чтобы согреть.
– Мы не говорили о том, что произошло на корабле, – сказала Алиша.
– Можем и не говорить, если не хочешь.
– Мне кажется, я должна тебе это объяснить.
– Не должна.
– Почему ты прыгнул за мной, Майкл?
– Я на самом деле не особо задумывался. Решил на ходу.
– Это не ответ.
Он пожал плечами.
– Наверное, можно сказать, что мне не слишком нравится, когда люди, которые мне не безразличны, пытаются покончить с собой. Я знаю, что это такое, и воспринимаю очень близко к сердцу.
Его слова ошеломили ее.
– Прости. Я должна была подумать…
– Ничего ты не должна. Просто больше так не делай, о’кей? Я не слишком хорошо плаваю.
Повисло молчание, но не напряженное, напротив – молчание людей, у которых была общая история, тех, кто может говорить, не разговаривая. Ночь была наполнена множеством тихих звуков, которые, как ни парадоксально, казалось, лишь усиливали тишину: пробегающие по корпусу яхты мелкие волны, треньканье канатов о рангоут, поскрипывание якорного каната в утке.
– Почему ты назвал ее «Наутилус»? – спросила Алиша. Ее голова лежала у него на груди.
– Это из книги, которую я еще ребенком читал. Показалось подходящим.
– Ну, пожалуй.
Она заговорила тише:
– То, что ты сказал в камере.
– Что я любил тебя.
Майкл не ощутил ни малейшей неловкости, лишь спокойствие, оттого, что мог сказать правду.
– Я просто решил, что ты должна это знать. Иначе все пошло бы насмарку. Мне, типа, надоело держать все в тайне. И ты не обязана что-то отвечать.
– Но я хочу.
– Ну, «спасибо» будет достаточно.
– Все не так просто.
– На самом деле именно просто.
Она сплела пальцы с его пальцами, их ладони соприкоснулись.
– Спасибо тебе, Майкл.
– Всегда пожалуйста.
Воздух стал влажным, от воды поднимался туман, все поверхности были усеяны мелкими капельками. Где-то вдалеке волны с шипением накатывались на песок.
– Боже, мы оба, мы ведь всю жизнь провоевали, – сказала она.
– Именно так.
– Я… так устала от этого.
Она плотнее прижала его руку к своей талии.
– Знаешь, я думала о тебе. Когда была в Нью-Йорке.
– И что думала?
– Думала: интересно, что сегодня Майкл делает? Что он делает, чтобы мир спасти?
Он весело рассмеялся.
– Это честь для меня.
– Имеешь право.
Она помолчала.
– Ты никогда о них не думаешь? О своих родителях?
Вопрос был неожиданным, но не ощущался странным.
– Иногда. Это так давно было.
– Я своих не помню на самом деле. Они умерли, когда я совсем маленькая была. Только всякие мелочи. У матери была серебристая щетка для волос, которая ей нравилась. Очень старая, наверное, еще моей бабушке принадлежала. Она приходила ко мне в Убежище и расчесывала мне волосы.
Майкл задумался.
– О, вот это точно было. Мне кажется, я помню.
– Помнишь?
– Она сажала тебя на табурет в спальне у большого окна. Помню, как она что-то напевала себе под нос – не песню даже, просто мелодию.
– Ух ты, – сказала Алиша не сразу. – Я и не думала, что на это кто-то внимание обращал.
Они молчали достаточно долго. Майкл ощутил приближение ее слов прежде, чем она начала говорить. Он не знал, что она ему скажет, но точно знал, что заговорит.
– Кое-что… кое-что случилось со мной, в Айове. Меня там мужчина насиловал, один из охранников. Я забеременела.
Майкл ждал.
– Она оказалась девочкой. Не знаю, дело ли в том, что я такое, или в чем-то еще, но она не выжила.
Алиша замолчала.
– Расскажи мне о ней, – сказал Майкл.
– Ее имя – Роуз. Так я ее назвала. У нее были такие чудесные рыжие волосы. После того, как я ее похоронила, я некоторое время жила рядом с ней. Два года. Я думала, это поможет, как-то облегчит все. Но не помогло.
Внезапно он понял, что Алиша стала ему ближе любого другого человека в его жизни. Каким бы болезненным не был этот рассказ, он был даром, принесенным ею ему, сердцевиной того, чем она являлась, тем камнем на сердце, который она носила, историей того, как в ее жизнь приходила любовь.
– Я надеюсь, ты не против, что я тебе это рассказываю.
– Я очень рад, что ты это делаешь.
Снова молчание.
– На самом деле ты не слишком-то беспокоился насчет якоря, а?
– Да, если честно.
– Это хорошо, что ты сделал это ради них.
Алиша запрокинула голову.
– Какая чудесная ночь.
– Да, чудесная.
– Нет, не просто чудесная, – сказала она, сжимая его руку и прижимаясь к нему. – Просто идеальная.
И вот, наконец, эта история.
Ребенок был рожден в сей мир. Потерянная, одинокая, познавшая дружбу и предательство. Несущая на себе особую ношу, наделенная единственным призванием, исполнить которое в состоянии лишь она. Она скитается в пустыне, наполненная печалью и мучительными видениями. У нее нет прошлого, лишь долгое и неясное будущее, она – будто заключенный, не ведающий своего приговора, которого никто не навещает в камере, где она влачит свое бесконечное заключение. Любого другого такая судьба уже сломала бы, но ребенок выносит это; она даже смеет надеяться, что она неодинока. Это ее миссия, ее роль, на которую жесткая отборочная комиссия небес ее избрала. Она – последний сосуд надежды на этой земле.
И случается чудо: перед ней появляется город, сияющий город на холме, окруженный стенами. Ее молитвы были услышаны! Сверкая, будто маяк, город несет в себе исполнение пророчества. Ключ повернут в замке, ворота распахиваются. Укрытая за этими стенами, она встречает там чудесную расу, мужчин и женщин, которые, как и она, вынесли выпавшие им испытания. Они становятся ей родными, в своем роде. В глазах этого безгласного ребенка самые прозорливые из них видят ответ на самый насущный для них вопрос; они избавляют ее от одиночества, а она – их.
Приходит черед путешествия. Им открывается мрачный порядок сего мира. Ребенок взрослеет; она ведет своего товарища к блистательной победе. Ее рука разбрасывает семена надежды, эта надежда бурлит в каждом ручейке и потоке. Но ей ведомо, что этот расцвет – лишь иллюзия, кратчайшая передышка. Опасность не оставит их; все ее победы лишь сняли корку, под которой скрывается темная сердцевина, огромный железный шар внутри всего сущего. Его сжатый в комок вес немыслим; он древнее самого времени. Он – зародыш той черноты, что снедает все мироздание с тех времен, как бесформенная вселенная существовала в хаотическом состоянии до творения, не осознавая даже себя.
Она ошибается. Она сомневается. Она пребывает в нерешительности и даже страхе. Вот где таится величайшая из ее ошибок; она позволила себе привязать