е онемение. Огоньки жизни один за другим угасали внутри нее.
Но ее сознание и мысли оставались. Ее, не Фэннинга и не Эми. Она не помнила, как ей удалось выбраться из тоннеля метро; ее просто как-то выбросило на сухое место. Остальное – фрагментами, проблесками. Она помнила лицо Майкла в ореоле солнечного света, его руку, протянутую к ней; ударивший в нее поток воды невероятной силы, почти планетарной; полная потеря воли, ее тело, кувыркающееся и погружающееся; первый непроизвольный глоток воды, от которого она начала задыхаться, и ее горло рефлекторно раскрылось, чтобы сделать следующий вдох, вода, все глубже проникающая в легкие; боль, а потом милосердие, когда боль начала уходить; ощущение распада, ее тело и мысли, теряющие определенность, будто затухающий с расстоянием радиосигнал; а потом вообще ничего.
Она очнулась и была совершенно озадачена. Сидела на скамейке; ее окружал небольшой парк из переросших деревьев и детская площадка, заросшая высокой травой. Постепенно ее осознание окружающего улучшалось. По периметру парка лежали огромные кучи обломков, хотя сам парк чудесным образом оказался нетронутым. Ее одежда промокла, во рту стоял вкус соли. Она ощущала провал в памяти между теми событиями, которые помнила, и нынешней ситуацией, спокойствие которой выглядело полнейшим анахронизмом, тем, чего она ранее никогда не испытывала. Она вяло подумала насчет того, не умерла ли она – быть может, она уже призрак. Но когда она попыталась встать, ее тело пронзила боль, и она поняла, что это не так; смерть, без сомнения, должна была бы избавить ее от телесных ощущений.
Потом она поняла главное. Вирус исчез.
Не мутировал в какое-то новое состояние, как это произошло у Фэннинга и Эми, восстановив им человеческий облик, но оставив иные способности. Вируса внутри ее не было вообще. Вода каким-то образом убила его, а потом вернула ее к жизни.
Как такое возможно? Лгал ли ей Фэннинг? Но она стала тщательно вспоминать и поняла, что он ни разу ей не говорил, среди многого прочего, что вода убьет ее, ту, которая не являлась ни полностью Зараженной, ни полностью человеком, представляла собой нечто среднее. Возможно, он чувствовал, что происходит внутри ее на самом деле; возможно, просто не знал. Какая ирония! Она бросилась с кормы «Бергенсфьорда», намереваясь умереть, однако именно вода стала ее спасением в конечном счете.
Что это значит, быть живой. Ощущать запахи, звуки и вкусы этого мира нормально, а не обостренно. Наконец-то остаться одной, внутри своего сознания. Она наслаждалась этим, будто дыша чистейшим воздухом. Как удивительно и чудесно, как неожиданно. Снова стать просто человеком, целиком и полностью.
Фэннинг мертв. Сначала она поняла это, глядя на развалины города, а потом увидев тела, сжавшиеся в комок и рассыпающиеся в прах. Она укрылась в полуразрушенном винном магазине. Возможно, остальные ищут ее, возможно и нет, считая, что она погибла. Наутро второго дня она услышала чей-то голос. Это был Майкл.
– Эй!
Его голос эхом отдавался на безмолвных улицах. Майкл, ответила она, найди меня! Я здесь! Но потом вдруг поняла, что на самом деле не произнесла эти слова вслух.
Это было загадочно. Почему она не отозвалась? Что это за желание, хранить молчание? Почему она не крикнула ему, где она? Его крики затихли и пропали вдали.
Она стала ждать, когда же она поймет значение этого своего поступка. Осознает все, чтобы планировать свои действия. Шли дни. Когда шел дождь, она выставляла наружу кастрюли, собирая воду, так она утоляла жажду, хотя еды у нее не было, как и желания ее искать; этот вопрос казался ей до странности несущественным; она вообще не была голодна. Она много спала, ночи напролет, да и дни тоже. Долгие промежутки бессознательного состояния, глубокого, в котором ей снились сны, эмоциональные и яркие. Иногда она видела себя в них маленькой девочкой, сидящей снаружи от стены Первой Колонии. Иногда – молодой девушкой, стоящей на Страже с арбалетом и кинжалами. Ей снился Питер. Снилась Эми. Снился Майкл. Снились Сара и Холлис, Грир, часто снился величественный Солдат. Перед ее мысленным взором разворачивались отдельные дни и целые эпизоды ее жизни.
Но самым важным среди этих снов был сон о Роуз.
Он начался в лесу, туманном и темном, как в детской сказке. Она охотилась. Осторожно скользя в густых кронах деревьев, почти летя, с луком наготове. Отовсюду доносились тихие звуки и шорохи мелкой дичи в траве и кустах, но цели ускользали от нее. Как только она засекала место, откуда донесся звук – хруст ветки, шуршание сухих листьев, звук сразу же перемещался ей за спину, будто лесные обитатели играли с ней.
Она оказалась в другом месте, на открытых полях с высокой травой. Солнце село, но еще не стемнело. Чем дальше шла, тем выше становилась трава. По пояс, потом по грудь. Свет вокруг – мягкое слабое свечение – не менялся, и у него не было определенного источника. Она услышала где-то впереди другой звук. Смех. Радостный и веселый смех маленькой девочки.
– Роуз! – закричала она, инстинктивно поняв, что это голос ее дочери. – Роуз, где ты?
Она ринулась вперед. Трава хлестала ей по лицу и глазам. Сердце сжалось от отчаяния.
– Роуз, я не вижу тебя! Помоги мне найти тебя!
– Мама, я здесь!
– Где?
Алиша уловила какое-то движение, впереди справа. Промелькнувшие рыжие волосы.
– Сюда! – дразнила ее девочка. Она смеялась, играя. – Не видишь меня? Я же здесь!
Алиша ринулась к ней. Но, как и звери в лесу, ее дочь, казалось, была везде и нигде. Ее голос доносился отовсюду.
– Я здесь! – певучим голосом кричала Роуз. – Найди меня! Подожди меня!
– Найди меня, мама!
Внезапно трава исчезла. Алиша оказалась на пыльной дороге, уходящей вверх по небольшому холму.
– Роуз!
Молчание.
– Роуз!
Дорога манила ее вперед. Она шла, и у нее появилось ощущение, что это за место. Оно вне мира, ей известного, и в то же время его часть, скрытая реальность, которую можно заметить краем глаза, но в которую нельзя попасть в этой жизни. С каждым следующим шагом ее тревога ослабевала. Будто некая невидимая сила, милосердная, вела ее туда. Она взошла на холм и снова услышала далекую музыку смеха ее дочери.
– Иди ко мне, мама! – напевала девочка. – Иди ко мне.
Алиша добралась до вершины холма.
И проснулась.
Она так и не увидела, что ждало ее в долине за холмом, но ей казалось, что она знает это и знает значение остальных снов – про Питера, Эми, Майкла и всех тех, кого она любила и кем была любима.
Она прощалась.
Пришла ночь, и Алише ничего не приснилось. Она проснулась с ощущением завершенности. Все, что она собиралась сделать, исполнено; дело ее жизни сделано.
Опираясь на костыль, который она смастерила из куска дерева, она пошла по обломкам. Три квартала на север, один квартал на запад. Даже такой короткий переход заставил ее хватать ртом воздух от боли. Она начала подъем утром; к ночи добралась до пятьдесят седьмого этажа. Вода почти кончилась. Она легла спать на полу офиса с большим окном, чтобы утром солнце разбудило ее, и она продолжила свое восхождение с рассветом.
Было ли совпадением то, что именно в это утро Майкл поднял парус? Алиша предпочла думать, что нет. Что вид «Наутилуса», уходящего с попутным ветром, был знаком, предназначенным для нее. Чувствовал ли ее Майкл? Ощутил ли, что она смотрит на него сверху? Это было невозможно, но Алише было приятно думать, что это так – что он может внезапно поглядеть вверх, изумленно, будто ощутив дуновение ветерка. «Наутилус» вышел из внутренней бухты и устремился в открытое море. Вода ослепительно блестела в лучах солнца. Вцепившись в балюстраду, Алиша смотрела, как крохотный силуэт яхты становился все меньше, исчезая. Не кто-нибудь, а Майкл, подумала она. Однако это оказался именно он. Именно он спас ее.
Поверх балюстрады шла высокая загородка, загнутая внутрь; когда-то она окаймляла всю балюстраду, ограждая смотровую площадку; многие ее секции остались целы, но не все. Алиша оставила себе немного воды. И теперь выпила ее. Какая сладкая, а всего лишь – собранный дождь. Она ощутила глубочайшее чувство взаимосвязи всего сущего, вечное колесо роста и увядания жизни – подобно воде, берущей начало в море, возносящейся, собирающейся в облака, проливающейся с небес дождем, чтобы быть собранной, как сделала это она. Теперь эта вода стала частью ее самой.
Алиша села на балюстраде. Внизу, снаружи, был небольшой карниз. Она развернула тело, приподнимая непослушные ноги руками, чтобы перекинуть их через ограждение. Спиной к зданию, подвинулась на пару дюймов вперед, и ноги коснулись карниза. Как это делается? Как следует попрощаться с миром? Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Поняла, что плачет. Не от печали – о нет, не от этого – хотя ее слезы и имели определенное отношение к печали. Это были слезы печали и радости одновременно, оттого, что все было сделано и окончилось.
Моя дорогая, моя Роуз.
Оттолкнувшись ладонями, она выпрямилась. Пространство разверзлось у нее под ногами, и она обратила взгляд к небу.
Роуз, я иду, я скоро буду с тобой.
Кто-нибудь сказал бы, что она упала. Другой – что полетела. Правы были бы оба. Алиша Донадио – Алиша Клинок, Новая Жизнь, Капитан Стражи и Солдат Экспедиционного Отряда – умерла точно так же, как и жила.
Умерла в полете.
Наступила ночь.
Эми была где-то в Нью-Джерси. Оставив позади большие дороги, она углубилась в сельскую местность, в глушь. Руки и ноги отяжелели от сильной, но приятной усталости. Когда стемнело, она разбила лагерь в поле, мерцающем огоньками светлячков, съела свой нехитрый ужин и легла на землю, глядя на звезды.
Иди ко мне, подумала она.
Сверху и вокруг в небесах плясали огоньки света. Из-за деревьев поднялась полная луна, тени стали отчетливее.
Я жду тебя. Я всегда ждала. Иди ко мне.
Полнейшая тишина, замер даже воздух. Неспешно текло время. И внутри ее будто легкое прикосновение перышка.