Я проснулся от яркого солнечного света, проникавшего сквозь щели в стене хижины. Время близилось к полудню, и первым моим чувством было удивление: почему Тайши не разбудила меня — лодки давно уже ушли. Может быть, старейшины решили, что сегодня неподходящий день для промысла? Такое уже случалось на моей памяти.
Лениво улыбаясь и радуясь свободному дню, я все еще лежал на своей циновке, когда в хижину вошла Тайши. Минуту-две она молча стояла на пороге — так, что был хорошо виден ее силуэт. Несмотря на рождение двух детей и, в общем-то, тяжелый каждодневный труд, у нее сохранилась фигура юной девушки. Хотя надо отметить, что большинство женщин деревни выглядели привлекательными даже на пороге старости. Пожалуй, ноги у Тайши были чуточку толстоваты, но и это не портило общего впечатления.
— Проснулся?
— Да. Почему ты меня не разбудила?
— Я сказала Мугао, что ты нездоров.
— Зачем?
— Зачем ты встречался с Шун?
— Я… Ну, мне хотелось знать, довольна ли она своим новым положением. Все же мы вместе шли через лес…
— Ты предложил ей бежать из деревни?
— Видишь ли…
— Она сама это рассказала. Огненная Черепаха отняла у нее разум, и она не знала, что можно говорить, а что нельзя. У тебя тоже Черепаха отняла разум? Разве ты не знаешь, что за побег Совет старейшин приговаривает к смерти всю семью беглеца? Ты желаешь смерти мне и моим детям? За что?
— Но ведь я не настоящий твой муж и не отец твоих детей!
— Кто объяснит это Совету, когда тебя здесь не будет? И какое им дело до того, спал ты со мной или нет? Тебя назвали сыном Огненной Черепахи — и значит, для всех ты мой муж.
Я привстал со своего ложа, но Тайши жестом остановила меня.
— Чему ты учишь моих мальчиков? Почему Дэй стал прятать от меня глаза?
— Я не учу их плохому.
— Возможно. Но Мугао уже косо на них смотрит.
— Что же он не возьмется за меня? Наверно, Огненной Черепахе будет угодна такая жертва — человеческая кровь лучше рыбы и фруктов.
— Думаю, что лучше. Это я умолила Мугао не трогать тебя.
— Для чего ты это сделала? Если бы меня принесли в жертву, ни тебе, ни детям ничего бы не угрожало.
— Нет. Но Дэй… Он любит тебя. Впрочем, это не главное. — Тайши шагнула вперед и присела на корточки возле меня. — Дигуан, я ведь женщина! Или ты этого не видишь? Мой муж уже давно ушел к Огненной Черепахе, и мне грустно спать одной. — Она не мигая смотрела на меня темными матовыми глазами.
— Да, но… — промямлил я, уже зная, чем все это кончится.
Любовь… Это ведь еще и тревога за будущее, страх одиночества, привычка и желание иметь опору, а может быть, и божка, на которого можно молиться.
— Если ты убежишь, тебя скорее всего поймают и убьют. Меня и мальчиков убьют наверняка. — Она помолчала, давая мне возможность осмыслить ее слова. — Если ты останешься и через год у нас не будет ребенка, ты предстанешь перед Советом старейшин. А наказание у нас, ты знаешь, одно за все проступки. Деревне нужны дети. Нашему роду нужна свежая кровь. Так говорит Мугао, — жестко закончила Тайши.
— А…
Не тратя слов, она сорвала прикрывавшую меня холстину и положила мне на живот горячую тяжелую ладонь. От женщины пахло дымом и веяло жаром, как от раскаленного куска железа. Во всяком случае, когда она склонилась к моему лицу, меня словно обдало огненным ветром.
— Я хочу, чтобы ты жил. Я хочу, чтобы по поселку бегало много ребят, похожих на тебя, — сказала она, и мне показалось, что этих слов я ждал всю жизнь.
— Тебе же темно здесь читать!
— Нормально.
— Прекрати портить глаза, не люблю очкастых!
— Вера…
— Витя, не надо… Ты так никогда не поправишься. Погоди, вот разрешат тебе вставать…
— Чего годить-то! Я и так живее всех живых!
— Отстань, говорю! Мне полудохлых поклонников не надо.
— Ну уж, сразу и полудохлых.
— Извини. А знаешь, к мумии друг из Хачинска приехал.
— Какой такой друг?
— Виллер какой-то. Александр Дмитриевич. Сидит сейчас внизу, в холле, ждет приемного часа.
— А родственники?
— Нету у него родственников. Слушай, а почему от тебя жена ушла?
— Жена? А ты откуда знаешь?
— Кто хочет, тот узнает. В медкарту посмотрела, да и приятель твой говорил.
— Что еще за приятель такой болтливый сыскался?
— Не знаю. В пятницу приходил. Носатый, с раздвоенным подбородком.
— Генка? Приставал, что ли?
— Почему обязательно приставал? Просто мы на лестнице разговорились.
— И со многими ты так разговариваешь?
— Как?
— Ну как со мной.
— Зачем ты так? Ты ведь знаешь.
— Прости, Вера…
— Витя…
— А Генку гони в шею, он тот еще фрукт!
— Ты тоже.
— Вера…
Волна с силой ударила в борт, окатив нас потоками холодной воды.
— Поворот налево! Возвращаемся в деревню. Сегодня молений Огненной Черепахе не будет! — хрипло прокричал Паоси, не обращая внимания на двух стариков, повисших на его руках и что-то вдохновенно шамкающих беззубыми ртами.
Киви — гребец, сидящий передо мной, — обернулся и буркнул:
— Ты хотел видеть Лабиринт — смотри, а то поздно будет.
Лодка начала разворачиваться, а я не мог оторвать глаз от гигантской двурогой скалы, вздымавшейся из океана справа от меня. Кое-где на склонах ее теснились рощицы невысоких деревьев, на пологих площадках зеленела сочная трава, и даже на расстоянии можно было различить темные отверстия пещер, испятнавшие белый камень. Так вот он какой, Лабиринт, — белый двузубец на фоне темно-фиолетовых туч и черных волн!
— Весла правого борта на воду! Цино, убавь парус!
Мы налегли на весла, лодка, раскачиваясь и скрипя под ударами волн, закончила поворот.
— И за что напасть такая! Все сидят себе дома, а ты тут мокни! — пробормотал Нийо, мой сосед слева.
Я повернулся и задал давно интересовавший меня вопрос:
— А почему, собственно, сюда послали именно наш корабль?
Из-за надвигающейся непогоды три лодки не вышли сегодня на промысел, нашу же отправили для совершения торжественных молений. Одному из местных пророков приснился вещий сон, смысл которого заключался в том, что, если принести Лабиринту щедрые жертвы, он перестанет насылать на рыбаков бифэней. Невзирая на риск и явную несуразность затеи, экстренно собравшийся Совет старейшин санкционировал нашу экспедицию, хотя океан вокруг Лабиринта, по понятным причинам, считался местом проклятым, и моления здесь совершались всего пять или шесть раз за все время существования деревни Трех Лун.
— А кого же еще посылать? — мрачно удивился Нийо. — Каждый из кораблей принадлежит своему поселку, а на нашем — команда смешанная. Кого же и посылать, как не нас. Во-первых, тогда будет считаться, что в жертвоприношении приняла участие вся деревня, а во-вторых, если мы потонем или нас бифэни сожрут, не так жалко будет. Ты думаешь, почему Паоси тогда вызвался с Янгунем сразиться? Рыбы-то в обоих кораблях одинаково было.
— Так почему же?
— А потому, что так заведено. Совет всегда нас на опасное дело определит. Да ты не знаешь, что ли, что у нас команда в основном из штрафников состоит?
Ответить я не успел — длинная волна с грозным урчанием накрыла лодку. Вал с шипением обрушился на нас и схлынул, лодка, подобно поплавку, выскочила на поверхность.
— Эй, на руле! Спишь?! Потопить нас хочешь?! — проревел Паоси, мощным голосом перекрывая гул разгневанного океана.
Лодка вильнула вправо, влево, выровнялась и взлетела на очередную украшенную пенной шапкой волну. Под ногами у нас плескалась вода, над головой хлопал отяжелевший парус.
— Попали в переделку! — Нийо сплюнул за борт и поднес висящие на шее амулеты ко лбу.
— Ерунда! Когда суп хлебаешь, в котле и то волны больше! — заорал, обернувшись, Киви, в глазах его светилось отчаяние и злое упрямство.
Я оглянулся назад, но Лабиринта уже не было видно — низкие тучи скрыли его от глаз. Не было ни берега, ни звезд, ни солнца — никаких ориентиров, только темное небо и темная вода вокруг.
— Убрать парус!
Парус медленно, словно нехотя, пополз наверх, и снова нас накрыло волной.
Много раз за это плавание я прощался с жизнью и неожиданно для себя воскресал. Волны захлестывали нас, не давая передышки, мы вычерпывали воду как бешеные, но уровень ее в лодке не опускался ниже колен. Зловеще хрипел сорвавший голос Паоси, и мир казался адом. Время застыло, а суша пропала, поглощенная океаном. Руки и ноги мои уже не чувствовали усталости, а вернее, это я не чувствовал рук и ног. Я умер, превратился в автомат, размеренно работающий веслом и поминутно изрыгающий попавшую в него мутную соленую воду. Страх умер. Смерть представлялась мне доброй феей — она одна способна была вызволить меня из этой чертовой карусели.
И все же, когда Паоси, напрягая глотку, просипел: «Справа по курсу бифэнь!» — все во мне содрогнулось. Это было уже слишком. Я бросил весло и закрыл лицо руками. И тут же ощутил сильный толчок в спину.
— Очнись! Сейчас на счету каждое весло!
Я послушно вцепился в рукоять весла, точнее, повис на ней.
— Цино, к рулю! Поворачивайте налево! Будем выбрасываться на берег, иначе нам не спастись.
Неужели он еще знает, где берег, вяло подумал я. Лодка начала разворот, и в этот миг ударившая в правый борт волна едва ее не перевернула. Если бы я не вцепился в весло, меня бы наверняка вышвырнуло в воду, — кого-то из рыбаков, судя по истошному крику, такая участь уже постигла.
Следующая волна приняла лодку на гребень, и я увидел костистый, похожий на рыбий, но только чудовищных размеров плавник, движущийся в нашем направлении.
— Держись!
Лодку бросило в пропасть, развернуло и, словно пойманную на гигантский крючок рыбину, потащило к призрачному берегу.
Я очнулся от страшного треска за моей спиной и тут же понял, что погружаюсь в темную глубину. Сопротивляться не было сил, и я с облегчением подумал, что уж теперь-то наверняка все кончится, как вдруг могучая волна, словно рука великана, подхватила меня, выволокла на сумрачный свет и понесла вперед…