– Что вы думаете о происходящем в Киеве? – спросил водитель.
– Да что, снова помаранжевые чем-то недовольны. Хотят снова поменять власть и поставить своего человека. Очевидно, что это делает оппозиция.
– Согласен. Но всё же это не та же революция. Она совершенно другая. Намного хуже.
– Нечто подобное уже было в две тысячи четвертом. Понятное дело, что революции отличаются, но уж слишком они похожи на преды дущие, – уверенно отвечал я.
– А вот тут не соглашусь. Туда со всей Западной Украины свозят молодчиков. Они кричат, что их бьют «Беркут» и титушки, но на самом деле у них огромная подготовленная армия. В лагерях западных областей их там готовили многие годы, чтоб провернуть эту аферу.
Мне казалось это совершенно глупым и больше похоже на сплетни, которые рассказывают бабушки на лавочках. Ну, откуда этому мужику могут быть известны такие подробности. Но мужчина продолжил свой монолог:
– И такое происходит по всему миру. Свергают правительства, неугодные Штатам. Им нужно поставить тут своего человека, чтоб у России на границе стоять. НАТО расширяется и давит на Российскую Федерацию. Украина – последний шаг к границам России. И судя по всему, у нас будет война.
Эта фраза меня ошарашила, и моё легкое опьянение куда-то исчезло.
– Я воевал в Югославии, когда страна распадалась. Вы молодой и мало что знаете о том конфликте, но то, что сейчас происходит у нас, очень похоже на то, что происходило там двадцать лет назад. Украина распадется. Я вижу это по настроениям у людей.
Тогда я мало знал людей с военным опытом. Быть может, у меня были знакомые, кто воевал в Чечне, Афганистане или Югославии, но об этом особо никто не распространялся. На этого мужчину я смотрел с уважением. Я не мог себе представить, как люди пережили такой ужас, как война. Особенно трудно мне было понять, как туда идут воевать добровольно. Ведь это страшно. Тебя там могли убить, а ещё хуже, покалечить. Со мной рядом сидел живой участник боевых действий в Югославии, который уверял меня, что война начнется в моей стране. Ужас внутри меня заставил сердце биться так сильно, что казалось, оно пробьет грудную клетку и выскочит наружу. Снова мысли о грядущей войне достали меня. От былого веселья и след простыл. Я был погружен в размышления о войне. Каждое следующее слово водителя я пропускал мимо ушей. Я вернулся домой и ещё долго не мог уснуть. Долго думал, что буду делать я, если вдруг начнется война. Мне вспоминались кадры из военных фильмов, где молодые парнишки с автоматом, больше самого солдата, идут в первый бой. Пытался представить себя на их месте. Почему-то бежать мне не хотелось. Не знал, возьму ли я оружие в руки, но точно был уверен, что не сбегу.
Кровавое воскресенье. Я вернулся. За окном – артиллерия разрезает туман, танки метят асфальт, люди спрятались в своих крепостях, которые в любой момент могут стать их могилами. Я действительно не сбежал. Я, как и раньше, был верен своему городу. Почему-то я был уверен в этом выборе больше, чем в чем-либо и когда-либо. Это было самое правильное решение, о котором я никогда не сожалел. Каждый из нас знал, на что идёт. Мы были готовы, что война вот-вот должна была вернуться. Она вернулась. Ещё более озлобленной. С новыми силами. Наточив свои зубы, она была готова продолжить грызть Донецк и его жителей. Мы были один на один с ней. Информационно весь мир был с Киевом. Мы были в небытии. Нас не существовало. Снова. Мы уже даже привыкли.
Это был один из худших дней, которые навсегда остались в моей памяти. Она мне будет напоминать об обезглавленной горловчанке в мгновения, когда я захочу забыть о войне. Невидимая рука вновь взяла ржавый и тупой нож, чтобы оставить след в подсознании и занести инфекцию войны. Она будет просачиваться и отравлять подсознание, изменяя его, уничтожая наивность и миролюбие. Война. И больше ничего. Всё шло к тому, что кроме неё в моей голове больше ничего не останется.
Стемнело. Бои лишь усиливались. Снова фотографии и видео с фронта и прифронтовой полосы. Донецк в огне. К сожалению, это было лишь начало. Дальше нас ждало нечто страшное. Более безобразное, чем то, что было раньше. Ад вновь ворвался в наши дома.
Глава 10Однажды вечером на Манхеттэне
Дни смешались. Так же, как это было полгода назад. Но зимнее обострение было каким-то другим. Мне тяжело разобрать дни. Они превратились в огромную снежку. Бело-красную. В ней были перемешаны кишки, пепел, осколки, белый снег. Эта смесь была полита алой кровью. Память снова меня предала. Я плохо различаю дни. Пытаясь вспомнить что-то важное или какие-то детали, я опускал руки от бессилия. Подсознание вычеркнуло серые дни.
Помню, что после горловских событий, у нас в офисе стали появляться незнакомые люди. Они приходили к моему начальнику Диме. О чем-то беседовали, обменивались телефонами, грустно жали руки и расходились. Были среди них военные, журналисты, гуманитарщики, старые знакомые. Отличить их друг от друга было невозможно. Увидя их на улице, можно было подумать, что все они военные. Поношенная и выстиранная «горка» времен Славянска. Большинство из них занималось своим делом с весны 2014-го. Из-за скудного финансового положения каждый из них носил одну и ту же военную форму. Хотя военной её тяжело назвать. Обычно в «горках» ходят охотники, рыбаки, играют в страйкбол и пейнтбол. На войне на Донбассе «горка» стала неотъемлемым атрибутом ополченца.
Я попросил у нашего фотографа его «горку», чтобы сфотографироваться. Он предложил мне ещё померять его бронежилет. Защитить он мог только от удара кулаком и в очень удачном случае от пули. Бронежилет трофейный. Как он достался Игорю, я не знаю. Второй класс защиты. Такими пользовались охранники в частных конторах. Странное ощущение. Как будто тебя с двух сторон обивают железными плитами. Ты чувствуешь себя, как копченые шпроты в консервной банке. Но казалось, что находишься в безопасности. Накинул горку. На голову – капюшон. Щелк-щелк. Один. Два. Три кадра. Я смотрю на себя и не могу узнать. Не я. Какой-то другой человек. Молодой парень, который почему-то напялил на себя этот костюм. Маскарад. Хэллоуин, что ли? Я ведь ненавижу его. Значит, на фото точно не я. Но вот же моя улыбка. Хитрый взгляд – так мне говорили в институте. Из-под бронежилета выглядывает моя любимая клетчатая рубашка. Да, это точно был я.
Но какой-то другой. Не похожий на того себя, который уже остался в прошлом.
– Знаешь, а тебе идёт «горка». Нужно будет тебя на фронт взять. Ты камеру с собой бери. Теперь она твоя. Будешь на неё снимать. Учись. Помни, что я тебе рассказывал, и фотографируй. Будешь военкором.
«Стебётся», – подумал я. Я ведь нелепо смотрелся во всем этом одеянии. Несвойственно мне. Я ведь другой. А меня пытаются сделать каким-то военкором. Не, точно стебётся. Но камеру я взял. Мне это было действительно интересно. Последнее время я часто брал её поснимать город, а тут мне разрешили взять её и считать её своей. Это чувство согревало.
Ежедневно приходили сводки с фронта. Наше интернет-издание становилось популярным. Дело в том, что одним из гостей моего начальника был его старый друг, который сейчас воевал. Его подразделение находилось в разрушенном Спартаке. Когда-то он был элитным поселком. Здесь жили богатые дончане. Своеобразная Рублёвка, только в Донецке. Совсем рядом – донецкий аэропорт, Авдеевская промзона, Путиловка, Октябрьский, Пески. Мы получали сводки с самого передка. То, что можно было озвучивать, мы публиковали, и люди стали читать нас. Мы давали правдивую информацию и с пылу с жару. За это мы полюбились. Хотя популярность относительная. Трагичная. Печальная. Мне казалось, что мы зарабатываем на войне. На уме – кому война, а кому… Но нет. Это что-то не то. Не туда меня понесло. Мы ведь просто оповещаем людей. Ведь в Великую Отечественную также были корреспонденты, которые давали сводки с фронта, чтобы люди знали о происходящем на передовой. Но на душе было гадко. Першило в горле. И совесть… Она не давала спокойствия. Там гибли люди. Это было в голове со мной постоянно.
Как-то вечером я собирался после работы поехать поскорей домой. Но вдруг зазвонил телефон.
– Привет, друг. Чего про меня забыл совсем? Не звонишь совсем. Давай-ка встретимся. Хочу узнать, как у тебя дела, – в трубке зазвенел знакомый голос. – Посидим на «Макси» немного. В караоке не пойдем. Не хочу. Просто посидим, поговорим.
Я и вправду забыл о нём. Мой друг. Единственный из довоенных знакомых. Дима. Я согласился, но настроение было совсем отвратительное.
Уютное тихое кафе. Оплот мирной жизни. Столики с мягкими удобными креслами. Теплый свет. Барная стойка. За спиной бармена редкие бутылки с алкоголем. Видно было, что проблемы с поставками у этого заведения были серьезные. В углу сидела парочка. Взрослые мужчина и женщина. Полупустая бутылка. Стопки. И тарелочка с лимоном. Нас встретила официантка. С замученной улыбкой она провела нас к свободному столику. На экранах шел молодежный сериал, что отвлекало. Раньше я любил их. Я смотрел на беззаботных людей на экране, пока мой друг выбирал поднимающий настроение напиток.
– Ты что будешь? – спросил Дима.
– Мне всё равно. Ты же знаешь, что я буду то, что ты.
– Хорошо.
Сериал на экране меня вернул в прошлое, когда я был студентом. Путешествуя по волнам воспоминаний, мысленно вернулся в один из вечеров, проведенный на Манхеттэне с моим испанским другом Рубеном из Мадрида и немцем русского происхождения Эдди, которые путешествовали по миру. Наши пути пересеклись в поисках ночлега недалеко от Амстердам-авенью. Как иногда случается, после произошедших событий взгляд на вещи меняется.
Так, два года войны изменили мое отношение к одному из вечеров из прошлого, который я почему-то хранил в своей памяти.
Мы сидели на заднем дворе «International hostel» на Манхеттэне. Проектор проигрывал фильм-катастрофу «Послезавтра», где ещё восходящая голливудская звезда Джейк Джилленхол пытался спастись от стихии в Центральной библиотеке в Нью-Йорке. Сегодня днем вместе с Рубеном и Эдди мы проходили это место и было непривычно смотреть голливудский фильм, который был снят в нескольких кварталах от того места, где ты сейчас пил пиво и закусывал бургерами. Фильм шел с субтитрами на английском специально для гостей, которые плохо воспринимали английский на слух. К тому времени я провел в Штатах почти два с половиной месяца и английский понимал достаточно хорошо, чтобы не читать субтитры. Сегодня был вечер кино и бесплатных бургеров. На заднем дворе международного общежития (так переводится дословно название хостела) собралось много зрителей. Запивая жирный бургер диетической колой, иностранные гости наслаждались просмотром фильма.